— Это пока что трудно сказать, потому что…
— Ну, сколько пудов вот такой бумаги вам надо еще подкинуть, чтобы не трудно было сказать? — снова перебил меня Борис Львович, при этом как бы взвешивая на руке один из моих блокнотов.
— Дело не в бумаге, а в необходимости изготовления разных вариантов и подвариантов макетов, на которых потом наши антенщики должны провести электрические измерения и выбрать наилучший вариант. Да и для измерений не хватает стендов.
— Василий Михайлович, — обратился Ванников к Рябикову, — у тебя все ученые такие застенчивые? У него мало стендов, людей, ему медленно изготавливают макеты, а он стесняется нажать на своих начальников. На твоем месте я бы хорошенько взбодрил и Еляна, и директора завода, чтобы лично помогали своим антенщикам. А что касается сроков, то, поскольку вам его трудно назвать, придется это сделать мне: через неделю чертежи доработанных антенн должны быть готовы. Мне Лаврентий Павлович поручил только заглянуть в ваши дела и доложить ему свое мнение. Так вот, я доложу, что этот срок назвал ты, Василий Михайлович, со своим доктором наук. Ровно через неделю я прибуду к тебе, чтобы присутствовать при подписании чертежей общего вида.
Меня отпустили, но передо мной встала новая загвоздка. При выходе из ТГУ солдат в синей фуражке с винтовкой, повертев мой пропуск и взглянув на блокноты, сказал: «На это нужен отдельный пропуск из секретной части». Пришлось вернуться к Калмыкову и рассказать, как были привезены блокноты. Калмыков вызвал начальника секретной части, приказал опечатать блокноты и выдать пропуск на вынос пакета. Но секретчик ответил:
— Не имею права. Материал у нас не вскрывался. Надо составить акт о нарушении инструкции…
— Материал в таком виде мы привезли сюда в моей машине, а теперь майор должен забрать его обратно. Вам этого достаточно?
— Видя, что секретчик мнется, Калмыков почти гаркнул:
— Живо выполняйте!
Через неделю мы с Заксоном и Зыриным на заводском антенном полигоне подписали тут же исполненный на пергамине эскиз директивных размеров законцовок для изделий А-11 и А-12 и в опечатанном виде повезли его к Рябикову. Туда же прибыли Д. Ф. Устинов и Б. Л. Ванников. Ванников встретил меня как старого знакомого — с шуточками-прибауточками. Его, видно, уже проинформировали о положении дел.
— Ну-ка, разворачивайте ваш папирус. Посмотрим, за что боролись… Э, да это же не общие виды, а какой-то эскиз. Нас с тобой надули, Василий Михайлович!
— Общие виды у нас в КБ-1 на основании этого эскиза уже откорректированы, — сказал Зырин. — У конструкторов к антенщикам нет вопросов.
— Но антенщики, я уверен, захотят завтра же что-то улучшить, менять, и от этого эскиза останутся рожки да ножки, сказал Ванников. — Поэтому давай, Михаил Васильевич, и мы с тобой поставим свои автографы на этой бумаге, да еще попросим присоединиться к нам министра — Дмитрия Федоровича Устинова. Ведь это его заводам придется расхлебывать всю эту антенную кашу.
Когда все три высокие подписи были поставлены, Ванников спохватился:
— Василий Михайлович, как же это мы с тобой подписали такую бумагу без твоего главного ученого — Щукина?
— Он такими делами не занимается. Он возглавляет у нас научно-технический совет, который рассматривает наиболее важные научно-технические вопросы, — ответил Рябиков.
— Странно. Оказывается, все мы колготились в эти суматошные дни вокруг ерундового вопроса. А вот мои академики тоже занимаются важными вопросами, но не оставляют меня, дурака, в беде и на ерундовых вопросах. Теперь я понял, что ТГУ означает — Тяжелое Главное управление.
— А ПГУ? — спросил Рябиков.
— Полегче Главное управление.
Тем временем явился вызванный Рябиковым А. Н. Щукин и, помявшись, тоже поставил свою подпись на эскизе, после чего Ванников сказал:
— Значит, такой уговор: вместе подписывались, — значит, никому никаких изменений без согласования с остальными не вносить.
Станции Б-200 проектировались как капитальные стационарные объекты с размещением их аппаратуры в бетонированных казематах, обвалованных землей и замаскированных травяным покрытием под живописные лесные холмики. Но по внутренним планам КБ-1 предусматривалось упреждающее запуск в серийное производство создание экспериментального макета с сокращенным составом аппаратуры, размещаемой в автофургонах по типу фургонов (кабин), применяемых в станциях орудийной наводки. В составе этого макета наш радиотехнический отдел оборудовал кабину «Р» радиотракта, состыкованную на входе по волноводам с антеннами, смонтированными на зенитно-артиллерииских тележках КЗУ-16. На выходе аппаратура радиотракта должна была стыковаться по кабелям с аппаратурой «А» видеотракта, начинку которой по правилам секретности мне знать не полагалось. Исходя из общих соображений, я понимал, что это должна быть аппаратура автоматического сопровождения самолетов и зенитных ракет, определения их координат и выработки команд управления для передачи их на зенитные ракеты. Однако как разработчики собираются решать эти задачи одновременно по двадцати целям и по 1-2 ракетам на каждую цель, — об этом я не имел никакого представления. Да у меня и не было времени вникать в эти вопросы, так как хватало своих забот по радиотракту.
Однажды от знакомого инженера из ленинградского НИИ я случайно узнал, что в состав видеотракта кроме кабины «А» должна входить еще кабина «Б» со счетно-решающими устройствами, которую поручено разрабатывать этому НИИ по заданию КБ-1. При этом мой знакомый очень скептически отозвался о техническом задании КБ-1, уверяя, что, по мнению специалистов, аппаратура, разработанная по этому заданию, не будет работать, и это же относится к аппаратуре кабины «А».
— Мы пытались обратить на это внимание представителей КБ-1, но убедились, что с вашим п/я лучше не спорить. Сделаем все точно по вашему заданию — и забирайте свой хлам, делайте с ним что хотите.
После этого разговора я начал догадываться о причинах задержки аппаратуры координатных систем для кабины «А», с которой должна была стыковаться фактически уже готовая аппаратура радиотракта. Похоже, что у разработчиков что-то не вяжется в самом принципе построения аппаратуры, и это подтвердилось последовавшими вскоре событиями, в которых решающую роль суждено было сыграть немецким специалистам.
Для меня эти события начались с того, что мне было приказано откомандировать в какую-то сверхсекретную комиссию начальника сектора радиоприемных устройств А. А. Колосова. Потом полковник Кутепов Г. Я. приказал мне организовать ознакомление группы немцев из отдела Панфилова Н. В. с высокочастотной частью Б-200, причем сделать это надо обстоятельно, чтобы у немцев не оставалось никаких неясных вопросов. Я спросил: «А как быть, если немцы начнут интересоваться рабочими частотами?» — на что получил ответ:
— Рассказывать надо обо всем, что они спросят.
— Но… это же секрет особой важности.
— Григорий Васильевич, вы большой специалист в своей области, и в отношениях с немцами вам надо действовать в пределах своей специальности. А по тем другим вопросам, которые вас смущают, у нас есть другие специалисты, которые свое дело знают не хуже, чем вы свое.
На встречу с немцами мы пошли вдвоем с Заксоном. Я отвечал на их вопросы, но меня самого неотступно преследовала мысль о том, на что же рассчитывают те самые «другие специалисты», которых не смущает, что немцам станут известны секреты особой важности.
Прошло немного времени, и я был приглашен на большое совещание с участием Еляна, Куксенко и Сергея Берия. Там были Кутепов и все подопечные ему офицеры госбезопасности, все руководители научных отделов, ведущие специалисты из подразделений по видеотракту.
Совещание открыл СЛ. Сначала он провел почти по-детски открытым взглядом по огромному кабинету, не фиксируясь ни на ком из присутствующих. Затем по-девичьи мягко опустил глаза, полуприкрыв их длинными ресницами и как бы разглядывая перед собой что-то на столе. Наконец вскинул взгляд куда-то поверх голов присутствующих и тихим голосом начал свою речь:
