очередными делами своего СКБ-30. Когда мне позвонил из цеховой бытовки референт Чижова, пройти в цех было уже невозможно. С прибытием Ворошилова и Буденного не только все входы в цех, но и подступы к нему были перекрыты хорошо проинструктированными приезжими парнями в штатском.
При вручении ордена Ленина предприятию Ворошилов сказал:
— Дорогие товарищи! Вы проделали замечательную, грандиозную работу, и за нее вас наградила Родина. Теперь вас ждут еще более трудные дела и за них новые награды. Здесь все допущены, и я не выдам никакого секрета, если скажу, что речь идет о противоракетной обороне…
Сидевшие в зале мои ребята из СКБ-30 не без ехидства заметили, как при упоминании Ворошиловым противоракетной обороны дернулся в президиуме Расплетин. Среди них Ушаков, уже знавший о фокусах со списками, был сильно возбужден, его по-цыгански смуглое лицо потемнело и заострилось, глаза сверкали угольками гнева за то безобразие, которое сейчас свершится под видом торжественного ритуала. Когда же была названа его фамилия, он, странно косолапя и будто спотыкаясь, с опущенной головой заспешил к Ворошилову. Получив медаль, метнул гневные взгляды в сторону президиума и в зал, где на чужой груди уже сверкал предназначавшийся ему орден Ленина и светилась начальственным самодовольством физиономия самого «орденоносца». С молодой горячностью подумал об отсутствующем Кисунько, которому так верил, но который, оказывается, позаботился только о себе, а на других ему наплевать. В честном, талантливом, трудолюбивом молодом человеке начала рушиться вера в справедливость и человеческую порядочность.
Ответную речь от имени награжденных держал Расплетин. А Ворошилов в это время спросил у Чижова:
— А где же ваш главный противоракетчик?
— Он… это дело… в командировке, — ответил Чижов.
Кроме указа о наградах, — хотя и засекреченного, но все же объявлявшегося на предприятиях, — существовал словно бы в тени также документ, подписанный в Совмине Н. А. Булганиным, — надо полагать, не без стараний его помощника Н. Н. Алексеева, — о премировании А. А. Расплетина легковой автомашиной ЗИМ и денежной премией в сумме 150 тысяч рублей. От этого документа до меня доходили отголоски в виде поздравлений меня с такой же премией. Моим опровержениям не верили, а только удивлялись: мол, какой смысл скрытничать? И даже много лет спустя знакомые автолюбители, случалось, спрашивали: «Как поживает ваш ЗИМ?»
Но аппетит приходит во время еды, и где-то как-то возникла идея возбудить через ученый совет КБ-1 ходатайство о присуждении Расплетину ученой степени доктора технических наук без защиты диссертации. Для этого надо было иметь положительные отзывы трех докторов наук, и два из них, подписанные Щукиным и Минцем, были уже готовы, когда мне было предложено составить третий отзыв. Получалось, что задержка только за мной. Я предпочел бы отказаться, так как за время рабочих общений с соискателем ничего докторского в нем не обнаружил. Но мой отказ, ничего бы не изменил: при наличии двух отзывов от членов-корреспондентов АН СССР вместо меня нашелся бы другой доктор наук, а мой отказ обыграли бы как проявление личной неприязни. Хотя какая могла быть у нас приязнь после злополучной шифровки Расплетина и Калмыкова на имя Берия? Пришлось мне вымучивать из себя требуемый отзыв.
— Но как должно проходить заседание ученого совета без защиты диссертации? На таких заседаниях я еще не бывал, но по здравому смыслу полагал, что соискатель должен хоть что-нибудь рассказать о своих научных работах. А в нашем случае он сидел как именинник, только выслушивая отзывы Щукина, Минца и мой, а потом — хвалебные отзывы заранее подготовленных, как на профсоюзном собрании, ораторов. А что он, собственно, мог доложить сам в научно-техническом плане? О разработанных немцами координатно- вычислительных блоках? Об ими же разработанном методе среднеоптимизированных траекторий наведения под названием «метода С»? О радиотракте, который он, как зам. главного конструктора, лихорадил своими некомпетентными требованиями? Или о комплексном замысле системы «Беркут», который по личному заданию Сталина, фактически при стажерской роли Серго формировался под руководством П. Н. Куксенко задолго до того, как нас, 60 человек, в том числе нынешнего соискателя, перевели в КБ-1?
Сейчас на заседании совета я поражался выдержке Павла Николаевича. Какая это была пытка для него: председательствовать на обряде остепенения того, кто на его горбу въехал в рай и теперь парит на крыльях того же «Беркута», перекрещенного, как порося в карася, в С-25! Виноват ли Павел Николаевич в том, что к нему на выучку был приставлен младший Берия? Все это видят и понимают, но деловито, как артисты, выполняют отведенные им роли в этом постыдном фарсе. И самое страшное в том, что фарс начинается и заканчивается не здесь, на заседании совета. Он постоянно творится вне совета, в жизни, и получается, что в жизни мы все — артисты. Общество сплошной артистификации! А абсурдность нашего фарса еще усугубляется его засекреченностью.
До этого мне довелось только один раз после собственной защиты выступать в роли официального оппонента по докторской диссертации. Но тогда я без колебаний забраковал диссертацию, по которой уже были положительные отзывы двух академиков, и защита не состоялась. А сейчас я постыднейшим образом смалодушничал, согласившись плестись в оппонентской тройке пристяжным доктором при двух коренных членкорах.
…Вечером того дня, когда Рябиков поздравил меня с присвоением звания Героя, я пришел домой необычайно рано.
— Ты не заболел? — встревожилась жена.
— Нет, откуда ты взяла?
— А почему так рано домой?
— А потому что я Герой и хочу отметить это дело на троих с этими мужиками, — при этом я сгреб в охапку двух своих мальчиков, которые сидели перед телевизором.
— Папа, ты всегда был у нас героем, мы это знаем, но сейчас дай нам досмотреть интересную передачу, — отшутился старший — Василий, выскальзывая из отцовских объятий. Мое заявление, что я герой, дома восприняли как очередную батькину хохму.
Правильно, пусть мальчики досмотрят мультипликацию, от души посмеются, заодно погоняют телевизор, который мне завезли для опытной эксплуатации с завода, ранее выпускавшего аппаратуру для станции Б-200. В нем — техническая новинка: монтаж на печатных платах. Продукция сугубо мирная, а в названии все же что-то звучит от ракетной техники: «Старт».
Но все же как быстро и незаметно повырастали сыновья! И, увы, не привыкли к отцу, который как метеор появлялся дома и снова исчезал на какие-то объекты. Их детство проходит, уже почти прошло, мимо меня, их отца. И многое другое, обычное для других людей, прошло мимо. Как в тот вечер, когда я на минуту по пути на вокзал заскочил в Большой театр. Не верится, что старшему — Василию через четыре месяца — получать паспорт, и, слава Богу, что ему не придется решать проблемы, с какими судьба столкнула меня в его возрасте.
А в театры, конечно, хотя бы изредка, надо выбираться, а то можно совсем одичать. Да и абонемент в консерваторию пропадает. Но вот вопрос: смогу ли я в театре отключиться от своих мыслей? Передо мной вместо сцены будет вставать схематический рисунок из американской книжки «Действие атомного оружия». Там изображены границы зон поражения городских зданий при атомных взрывах на разных высотах и при разных мощностях взрыва. И это все показано на фоне условных контуров города на реке, изгибы которой очень похожи на изгибы Москвы-реки, а у самой реки в очень недвусмысленном месте поставлен крестик, обозначающий эпицентр взрыва. И будут вставать передо мной контуры того же города, наложенные на пустыню, где растет боялыч, а вокруг этого условного города на каменистых буграх — радиолокаторы ПРО, стартовые позиции противоракет, радиорелейные линии. На полях театральной программы появятся формулы, цифры, а глядя на сцену, мне обязательно захочется мысленно сравнить проем, отделяющий ее от зрительного зала с будущими антенными раскрывами.
Но это все будет в театре, а пока что здесь, дома, ничто мне не мешает взять несколько томов Большой Советской Энциклопедии, Прочитать статьи к словам боялыч, Бет-Пак-Дала, Балхаш. Потом, поставив тома энциклопедии на их места, взять новую тетрадку в клеточку, заполнить на обложке: «Ученика ЗД класса 30 школы Кисунько Григория». ЗД означает «три дальности», 30 школа — СКБ-30. Это будет не первая из подобных тетрадок с математическим обоснованием метода трех дальностей, который по исходному замыслу системы «А» должен обеспечить реализацию высоких точностей наведения
