Чужак

в конце концов, люди расселись по грузовикам, которые и отвезли нас в город.

Такое вот вторжение.

Работалось в тот вечер, после дневного зноя, легко. Прохладный воздух. Прохладный камень на ладони. А еще мне хотелось побыть одному. Выкладывая свою трехмерную мозаику — наверное, Бен все- таки прав, это навязчивая идея, — я нет-нет да и вспоминал семью, которую мы завернули прочь от города. Все могло кончиться тем, что женщина потеряет ребенка. И даже еще хуже. Что они будут делать в лесу с кричащей от боли роженицей? Я поднял камень и, почти не глядя, втиснул его между двумя другими. Он вошел гладко, как вилка в розетку, оставалось только слегка подбить ладонью.

Я тут же подобрал другой. У этого форма была посложнее — целых семь сторон. Что ж, по крайней мере, отвлечет от мыслей о несчастной семье.

Но отвлечься не удалось.

Что если бы мы сжалились над ними? Впустили в город? Что если бы через какое-то время я снова ощутил в животе знакомый комок напряжения? Тот тревожный сигнал, поступающий на некоем глубинном, инстинктивном уровне и говорящий: «Осторожно, Валдива, это они. Чертовы трясуны. Убей их, пока не поздно».

Так что же хуже? Не пустить людей в город и, возможно, обречь их на мучительную смерть в лесу или прикончить чужаков здесь несколькими ударами топора?

Некий инстинкт, двоюродный брат того, который позволял мне определять инфицированных, отыскал подходящую пустоту в возводимом мемориале. Щелк, и камень занял свое место, как будто предназначенное именно ему. Совпадение почти идеальное.

Отступив, я посмотрел на творение своих рук. Надгробие, представлявшее собой куб размером с грузовик, призрачно белело в ночи под светом звезд.

Однажды, когда я работал, на берег пришла незнакомая старушка. Похвалила и сказала, что нечто подобное строили древние египтяне. Я запомнил слово — мастаба. До перехода к пирамидам египтяне хоронили своих мертвецов под такими вот сооружениями. Не знаю. Инстинкт подсказал мне выложить из камней куб. Инстинкт указывал мне на людей, заболевших трясучкой. Я ничего не планировал, ничего не обдумывал, а делал то, что приходило в голову, подчинялся инстинкту. Не знаю, кто наградил меня этим инстинктом, Бог или Дьявол. Как получилось, так и есть, вот и все.

Звезды сияли ярче бриллиантов. Я сидел, прислонившись к стене, ощущая через рубашку холод, исходящий от камней. Время близилось к двум часам ночи, но спать совершенно не хотелось. В домике был пусто и одиноко, а здесь, на берегу, я чувствовал близость мамы и сестры. Здесь я смотрел в небо и считал падающие звезды.

— Эй, Челла, ты видела такое?

Я закусил губу. Так легко представить, что они сидят рядом, живые, со своими охами и ахами, наблюдают вместе со мной за тем, как прорезают атмосферу в шестидесяти милях над нами ослепительно голубые метеориты.

Все еще кусая губы, я посмотрел на озеро. Отливающее серебром, оно, тем не менее, казалось темным и мрачным. Звездные блестки падали на воду и медленно исчезали, словно тонули в бездонной пучине тьмы, беспросветной и безжалостной, как сама смерть. Я представил, как бегу по откосу, до самого края воды, и ныряю. Вниз… вниз… вниз… я ухожу все глубже, я плыву через поднимающиеся кверху гирлянды пузырьков, через стайки рыб, отсвечивающих холодным металлом. Я миную камни, огибаю сплетения водорослей, проношусь над сгнившими каркасами затонувших лодок. В своем воображении я преодолеваю озеро на одном глотке воздуха и вот уже выхожу из воды у набережной Льюиса.

Не знаю, почему, но мной вдруг овладело сильнейшее желание вырваться из этого городка. Пусть магазины, кинотеатры и склады разбиты и лежат в руинах, но это был бы бросок к свободе. В те дни атмосфера в Салливане стояла тяжелая, унылая и гнетущая. Похожее испытываешь, когда приезжаешь в родительский дом и понимаешь, что жизнь там едва теплится, что люди смотрят не вперед, а назад, в прошлое, что у них нет будущего. Нет интереса к чему-либо. Нет радостей. Ничего, кроме медленного сползания к смерти.

Возможно, причина заключалась именно в этом. Большая часть населения Салливана — люди пожилого возраста. Они и выжили-то благодаря тому, что застряли в этом Богом забытом месте. Листок с предупреждением не покидать город был шуткой, потому что за последние шесть месяцев с острова никто не вылезал. Рыбаки не заплывали за оранжевые буйки, отмечавшие 200-ярдовую границу. В лесу, начинавшемся сразу за перешейком, никто не охотился. Да что там! Никто уже полгода не заглядывал за ближайший холм. Там могли построить новый Диснейленд, а мы ничего бы и не узнали об этом.

Должно быть, думая об этом, я потихоньку засыпал. Трава была мягкая, ночной воздух укутывал не хуже пледа, поэтому мое сознание не сразу зафиксировало появившийся свет.

Я смотрел на него, но даже не спрашивал себя, что за чертовщина может светиться за озером, в ставшем призраком городе.

Крошечный, желтый проблеск. Как будто звезда, сорвавшись с неба, обосновалась в одном из разрушенных зданий.

Свет сдвинулся.

Свет сдвинулся? Я поднял голову и потер глаза, чувствуя, как по коже пробежал холодок.

В Льюисе кто-то был. Этот кто-то зажег свет, маленькую лампу или даже свечу. По крайней мере, на отражение это не походило. Светящаяся точка снова переместилась. Исчезла, затем появилась снова, как если бы некто невидимый бродил с фонариком по развалинам.

Конечно. Там были люди. Сегодня мы видели чужаков, но свет в Льюисе… это что-то новое. Обычно все старались держаться подальше от разрушенного города, словно подсознательно понимали, что это место заражено, проклято, а может быть, даже населено призраками.

Свет переместился чуть выше. И тут же пропал.

Исчез.

Вот и все, сказал я себе. Они ушли.

Но нет, огонек вынырнул из темноты, переместившись еще выше. Я постарался вспомнить стоявшие у воды здания, которые рассматривал однажды в бинокль. Пяти- и шестиэтажки. Выглядело так, словно кто-то стоял у разбитого окна на шестом этаже и подавал знак живущим на этом берегу. Только вряд ли обитатели Салливана заметили бы сигнал, не говоря уже о том, чтобы броситься в рискованное путешествие на другой берег.

И тут мне в голову пришла шальная мысль. Я решил предпринять нечто, граничащее с безумием: взять лодку и махнуть в Льюис. Зачем? Сам не знаю. Просто так. Наверное, я не встретил бы там никого. Никого, кроме хлебных бандитов, которые проломили бы мне голову. Или наткнулся бы на трясуна и подхватил инфекцию. Ну и пусть. Сумасшедшая идея уже прочно застряла в моей голове. Давай, Валдива. Делай что угодно, но только выберись из этой дыры хотя бы на несколько часов.

Ночью в Салливане все спали, и никто не заметил бы исчезновения одой из лодок. На то, чтобы перебраться в Льюис, нужно не более двадцати минут. Я поднялся и зашагал по тропинке к пристани. Лодки стояли неподвижно, как будто само озеро вдруг неожиданно затвердело и превратилось в оникс. Я мог бы взять катер с мощным двигателем, который домчал бы меня за несколько минут, но шум от этих монстров такой, что и скелет поднимется из гроба.

Я предпочел прогулочную моторку. Они появились не так давно, когда городской совет всерьез озаботился охраной окружающей среды и начал подталкивать хозяев лодочных станций к переходу на электрические двигатели взамен старых добрых пожирателей бензина. Новички не отличались скоростью, но работали почти бесшумно. Я знал, что аккумуляторы должны быть подзаряжены. Потому что Питер Герлец и его дочери использовали моторки для рыбалки. Да и мне доводилось время от времени брать лодку, чтобы собрать мусор, скопившийся на песчаной косе в сотне ярдов от берега.

Осторожно, стараясь не шуметь, я сделал несколько шагов по предательски заскрипевшему под ногами настилу.

— Это ты, Герлец? Все в порядке, я не собираюсь похищать твое сокровище. — Голос принадлежал