После того, как увидела его спящим, я успокоилась. Легла и даже задремала, но вдруг почувствовала, что он в комнате. Миша стоял в одних трусиках около кровати. Всю меня била дрожь, и я только спрашивала, что он хочет со мной сделать? Он сказал, что нечего не сделает, чтобы я успокоилась. Сел на кровать, наклонился ко мне и прижался всем телом. Он тоже дрожал. Поцеловал меня в лоб — совсем как в детстве отец перед сном. Пошёл к дверям. Я окликнула его. Он подошёл ко мне. Я протянула к нему руки. Мы снова стали целоваться, а потом я всё с себя сбросила и сказала, что готова на всё. А он стал меня целовать всё реже, а потом вовсе перестал, встал и вышел. Вернулся с сигаретами. Мы закурили. Я взглянула на часы. Скоро должна была прийти Мама. Я сказала, что ему пора уходить. Он быстро оделся, а вид у него был совсем смущённый, будто он нашалил. Мы поцеловались в дверях. Миша ушёл… Я всё убрала, и Мама ничего не заметила.
Вчера мы играли на вечере. Исполняли в основном западные вещи. Пляс вышел шикарный. Драк было немного, но повеселились нормально. Когда все расходились, я разглядел на выходе свою бабу. Стало ясно, что видел её среди танцующих, да не узнал. Она сегодня сделала причёску: чёлочка на лоб, остальные волосы зачёсаны назад и собраны, как кружевной крендель, на висках и по всей голове гирляндами свисают завитки. Губы — вишнёвые, ногти — тоже. Ресницы длинные, как усики у махаона, черны так, что глаза словно в трауре. Брови, видно, выщипала. (Раньше они мне казались гуще.) Под ними голубые тени. Лицо напудрено загарной пудрой. Прямо кукла раскрашенная.
Вообще я ничего не имею против, если баба красится. Да и парень, если удачно выкрасит волосы, тоже ничего — сам этим занимался. Но когда накрашено всё, что можно, мне кажется, что это только портит дело. Ну, ладно, бледные губы. Подкрась! Блестит нос, тоже, валяй, замазывай! Но ведь другая вся перемажется и думает, что это сногсшибательно.
Она, видно, кого-то ждала, потому что не выходила, а внимательно смотрела в толпу выходящих. На ней была юбка серого цвета, коротенькая, как у маленькой. Ноги длинные, в дымчатых чулках. Туфли на платформе. Штатская баба!
Спустившись со сцены, я всё-таки подошёл к ней. Мы поздоровались. Познакомились. Мне захотелось её проводить. Она была поддавши, а в таком виде бабы многое позволяют. У меня, правда, до сих пор не было девки, с которой бы я переспал, но я много раз целовался и умею это делать. Мне, конечно, хочется переспать с бабой, но это не так просто. Связаться со шкурами у меня не выходит. Когда они начинают сами лезть, то мне становится неприятно. И вообще, как-то страшно связываться с бабой, которая всё прошла, а ты только целовался, и больше ничего. Мне кажется, я проще проделаю это с бабой, которую совсем не знаю: она мне просто понравится при встрече. Но разве это возможно? А когда уже хорошо знаком с девчонкой, то как на это решиться? Как мы узнаем и увидим друг друга в этот момент?
Я не знал, какая Галька, но она мне понравилась, и я поехал её проводить. Она живёт в Дачном.
От метро мы шли пешком. До её дома допёрли во втором часу. Посидели перед домом. Поболтали о жизни. Она всё волновалась, как я доберусь на свой Васильевский, а я об этом и не думал. Мне хотелось поцеловать её, но я не решался. Сидим, разговариваем и вдруг — нате! Она же поймёт, что это несерьёзно, а так… Я спросил, не будет ли волноваться её Мама. Она сказала, что Мама работает в ночь. Пригласила зайти.
У них с матерью двухкомнатная квартира. Отец прописан с ними, а сам, вроде моего, только в другую сторону. Дом — шикарный! Два лифта, мусоропровод. Потолки приличные для новостроек. Прихожая большая, стенные шкафы. Обстановка, конечно, не фонтан. У Гальки комната с лоджией. Она показывала квартиру, пока кипятилась вода для жратвы. Я спросил, не страшно ли жить на четырнадцатом этаже? Она ответила, что отсюда до Бога ближе. Я похвалил её за остроумие.
Заморив червячка, мы опять разговорились о разных вещах. Рассказывали о себе, о друзьях. Курили. Другие парни не любят, чтоб девка курила, а по мне всё равно. Лишь бы как следует, взатяг. Разговор сникал, а я думал: «Что же дальше?»
Она сказала, что если я хочу спать, то могу лечь. Перед приходом Мамы она меня разбудит. И я уйду. Мне не хотелось спать, а хотелось ещё побыть с ней. Это ведь здорово! Ещё сегодня были чужие люди. Она накрашенная, внешне пустая кукла. Не знаю, чем казался я. А теперь сидим в её доме и говорим, как самые близкие люди. Наверное, мы с ней в чём-то похожи, раз так скоро сошлись. Я думал об этом, пока она мыла посуду. Потом мы пошли в её комнату. Закурили. Мне захотелось показать ей порнографический журнал, который мне сегодня вернул Вадим. Я спросил Галю, как она относится к порнографии? Она сказала, что это — ужасная гадость. Но журнал посмотрела и опять сказала то же. Я обратил внимание на то, что мне было приятно, когда Галя смотрела журнал. И когда она подняла голову, которую склонила над ним, то я поцеловал её. Посадил к себе на колени и продолжал целовать. Мне хотелось узнать всё её тело. Она снимала мои руки с коленей и грудей. А у меня было непередаваемое чувство того, что, устроенные природой по-разному, чтоб соединяться в единое целое, мы можем сейчас увидеть и узнать друг друга и что может быть на свете значительнее?! Она отпихивала меня и хотела уйти. Попросила оставить себя. Я отпустил её, но в дверях мне захотелось снова её обнять. И я обнял её и завалил на диван. Раздел до пояса и поцеловал в правую грудь. Она заметалась в моих руках. Заплакала. Я дал ей уйти. А сам разделся и лёг. Но какой тут сон? Услышал, что она вернулась, и зачем-то притворился спящим. Она была недолго, потом ушла.
Я не мог лежать и пошёл к ней. Когда подошёл к кровати, меня начала бить дрожь. Галя спросила, что я хочу с ней делать? Странный вопрос. Я сказал, что ничего, прижался к ней. А потом просто поцеловал в лоб и пошёл вон. Она позвала меня. Протянула руки. Мы стали целоваться. Галя сняла с себя рубашку и сказала, что согласна на всё. В её голосе звучала торжественность жертвы, которую она мне была готова принести. Мне стало смешно. Потом я понял, что это тот момент, когда в моих руках чистая девчонка, которой я могу воспользоваться. Но я вдруг испугался неизвестности этого дела и ещё той пустоты, которая в этот миг скользнула под рукой. Я перестал её целовать. Сходил за сигаретами. Пока курили, Галя сказала, что мне пора сваливать. Я пошёл одеваться. Было стыдно своей минувшей робости. Опять свалял дурака. Но она подумала, что я благородно не воспользовался её согласием. Ну и ладно. Прощальный поцелуй вышел короткий и стыдливый. Будто в первый раз.
Я приехал домой, когда Мама уже пила кофе. Она привыкла к тому, что я не ночую дома. Ничего не сказала. Вообще ей сейчас не до меня. Она ждёт ребёнка от одного кадра, за которого собирается замуж, а ведь ей сорок лет. Виктор на семь лет моложе. Интересно, где они собираются жить с ребёнком? У Виктора одиннадцатиметровая комната, а у нас с матерью четырнадцать метров.
XIII
Мы с Маринкой и Сашкой напились. На рождение я их не приглашала из-за Мамы, а вчера скинулись на три бутылки портвейна и насосались, как клопы. Маринке, конечно, не стоило так, но что ей скажешь? Не будешь отнимать стакан, а Сашка молчит. Вообще он чудной. Глаза у него очень красивые — кошачьи, цвета каштановой скорлупы. Они ласковые и мягкие, когда он в хорошем настроении. И сам он производит впечатление чего-то очень мягкого, что хочется иногда прямо взять да потискать. Непонятно, как такой может лишать невинности. Он ведь рассказывал Маринке, что до неё у него были три любовницы — и все девочки. Младшей тринадцать лет. Он всегда мечтает — то об учёбе, то о карьере на производстве, но, я думаю, что он слишком безвольный, чтобы чего-то добиться в жизни, да и не умён он.
Мы пили у меня — Мама работала. Сашка рассказывал всё время анекдоты, Маринка слушала и всё время мне говорила, что напрасно не пригласила Толю: он говорил ей, что я ему до сих пор нравлюсь.
Я почти весь вечер молчала и вспоминала Мишу — то на сцене, то как он меня целовал, а потом ушёл и ни разу не позвонил. И не позвонит, наверное, никогда. Что я ему? Он — парень.
