Бывало и так, что сам автор оставался страшно недоволен результатом, считал его безвкусным компромиссом, как был разочарован режиссер Жан-Люк Годар своим фильмом «Презрение» (1963) или Вуди Аллен – «Манхэттеном» (1979), а публика такой взгляд совсем не разделяла, вынося как раз эти компромиссные работы в топ.
В пелевинском наследии «Generation “П”» выделяется как раз таким меняющимся статусом.
Никакой
С одной стороны, «Поколение» – одно из самых известных произведений Пелевина, которое выдержало множество переизданий и принесло автору всенародную славу и финансовое благополучие. По данным Книжной палаты, которым у нас нет оснований не доверять, больше чем за десять лет суммарный тираж книги составил 360 тысяч экземпляров. Не зря из всего корпуса текстов режиссер Виктор Гинзбург выбрал для экранизации именно его – картина «Generation “П”» вышла в 2011 году (см. «Пи в квадрате»).
В то же время сложно представить другую пелевинскую книгу, которая вызывала бы столько упреков и критики.
«“Generation “П” – это несколько бестолковое повествование, которое, несмотря на то что оно временами то “глючит”, то “зависает”, читать все же занимательно. Жанр? Антиутопия не антиутопия. Сатира не сатира. Да, в общем-то, и неважно. Язык? Язык с точки зрения адептов “качественной” прозы – никакой. Это язык нынешнего “нового журнализма” – не без изящества, не без наблюдательности, не без бойкости и даже виртуозности, не без проницательных и парадоксальных обобщений…»
Это Лев Рубинштейн в статье «Когда же придет настоящий “П”?» в «Итогах» в 1999 году. Ему Пелевин, в принципе, не очень-то по душе. А вот другая цитата: «“Generation “П” написан привычно скупо, но непривычно небрежно. Когда автор хочет что-то похвалить, будь то “толстая ручка” или “узкие лацканы”, он пишет “невероятно”. Всякий раз, когда ему не хватает эпитетов, он обходится без них: “какое-то невыносимо тяжелое знание”, “какое-то восхитительное обещание как бы обрывалось в небе”. От распада языка пострадала вся конструкция романа – его структура не выдерживает замысла. Хотя сюжету выламывают руки, он отказывается тащить читателя к необязательной развязке. Отчасти этому мешает обилие деталей. Вся книга заросла лесом каламбуров»[17].
И далее: «Пелевин за десять лет буйной работы помог развернуть отечественную словесность лицом к XXI веку. Он вернул книгу брезгливо отвалившемуся от нее читателю, завладел интернетовской молодежью, обозлил отечественных критиков, привлек внимание сонного Запада, написал три тома сочинений и все еще не добрался до сорока. “Generation “П” – его первая осечка. Этот написанный по инерции роман – повод для остановки. Следующую книгу стоит писать лишь тогда, когда она обещает стать непохожей на предыдущие». Это уже Александр Генис в программной статье «Феномен Пелевина»[18]. Следует отметить, что он большой поклонник пелевинского таланта.
По мнению Сергея Москалева, всякая пелевинская книга отражает его тогдашний круг общения, и это отчасти объясняет коллизию с «Чапаевым» и «Поколением». «Почему он ничего выше “Чапаева” сделать не может? Потому что тогда он “летал” по сливкам российского эзотерического андеграунда, ядерные были люди, – считает Москалев. – А ко времени написания “Generation “П” стал тусоваться с рекламно- бомондными, стал ходить по приемам, к послам, атташе».
Б.Б.
Что это за «послы и атташе»? Каких-то обширных свидетельств погружения Пелевина в новый мир российского бомонда девяностых годов нам найти не удалось. За исключением разве что того факта, что одним из корректоров «Generation “П”» обозначен Сергей Лисовский – создатель одной из первых в Советском Союзе продюсерских компаний «ЛИС’С» и крупнейший рекламщик девяностых. (Это, впрочем, может быть шуткой или простым совпадением. Мало ли на свете корректоров по имени Сергей Лисовский.)
Также имеется указание на встречу Пелевина с олигархом, а впоследствии политэмигрантом Борисом Березовским. Она произошла в 1998 году в помещении верхнего буфета Театра имени Моссовета после спектакля «Горе от ума», где Олег Меньшиков, режиссер-постановщик и исполнитель главной роли в этом спектакле, праздновал свой день рождения.
«Березовский был таким же, как на экране телевизора, – маленький, аутичный, кажущийся печальным, ничего не излучающий, – пишет критик Татьяна Москвина. – Он поблагодарил Меньшикова за доставленное сегодня удовольствие. “Я даже не заснул, как обычно, – признался олигарх. – Вы, Олег, уносите нас в прекрасное, фантастическое царство, где мы забываем, насколько мерзка жизнь… – Тут Березовский саркастически и скорбно засмеялся: – Вы даже не представляете, насколько она мерзкая, эта жизнь…” И он выдержал хорошую артистическую паузу, чтобы мы представили, насколько жизнь мерзка»[19].
По словам Москвиной, на встрече присутствовал и Пелевин. «Автор “Чапаева и Пустоты” держал Меньшикова за руки и, почему-то поминутно целуя его то в левую, то в правую щеку, пытался рассказать буддийскую притчу про ад цветных металлов, который предназначен специально для актеров, – вспоминает Москвина. – А Борис Абрамович сказал тост в честь артиста, запомнившийся, кстати, Пелевину, потому что тот вставил кое-что из этого текста в свой роман “Поколение “П”».
Слова Березовского про эскапизм и мерзкую жизнь вошли в роман практически verbatim, без изменений. За ангажированно подготовленный сюжет с участием Березовского и Салмана Радуева герой «Поколения», начинающий пиар-технолог, получает неофициальную премию.
Запершись в кабинке, Татарский распихал пачки банкнот по карманам – он никогда еще не видел такой кучи денег одновременно. Разорвав конверты на мелкие клочки, он бросил обрывки в унитаз. Из одного конверта выпала записка – поймав ее в воздухе, Татарский прочитал: «Ребята! Спасибо вам огромное, что иногда позволяете жить параллельной жизнью. Без этого настоящая была бы настолько мерзка! Удачи в делах, Б.Б.»
Мелафефон
Проблема «Generation “П”» вряд ли была в смене круга общения, даже если эта смена и произошла: Бунин ходил на приемы и написал «Темные аллеи». Подавляющее большинство бездарей никуда не ходят, но ничего особенного предложить читателю тоже не смогли. «Логико-философский трактат» основателя аналитической философии Людвига Витгенштейна был написан в окопах Первой мировой, а «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста – в пробковой комнате, и что с того?
У рок-групп существует понятие «комплекс второго альбома». Вышла дебютная пластинка: успех, гастроли, восторженные рецензии, критики приветствуют приход новой «Нирваны», как Белинский приветствовал «нового Гоголя». Гонорары растут квантовыми скачками, поклонницы атакуют гостиничные номера, Элтон Джон зовет к себе на вечеринку. И тут пора бы уже выпустить второй альбом. Который когда-нибудь обязательно выходит и оказывается – кто бы мог подумать? – похожим на первый, только хуже. Субъективно хуже, потому что объективно он может быть ровно таким же, только вот публика уже хочет другого.
Пелевин дебютировал в конце 1980-х, до «Чапаева и Пустоты» он успел выпустить две крупные вещи и пару дюжин рассказов, но все равно в определенном смысле «Чапаев» был его дебютом. Для страны, для русских читателей от Камчатки до Калининграда, включая и многих литературных критиков, «Generation “П”» стал тем самым «вторым альбомом», про который уже принято говорить, что автор исписался, что раньше было лучше, что мы надеялись, а он не справился. «Generation “П”» был следующим романом после, наверное, крупнейшей пелевинской удачи за всю жизнь. После «Чапаева» от Пелевина естественным образом ждали продолжения успеха, повторения непарного события, которого быть просто не могло.
Параллели с «Чапаевым» в «Поколении» найти нетрудно.
Во-первых, обилие культов и философских концепций эзотерического плана. В обеих книгах миром управляет тайное общество, никому и ничему нельзя верить, включая собственные глаза. Все иллюзорно. Создается иллюзия в голове Котовского или в недрах Института пчеловодства – это уже детали.
Во-вторых, ситуация бурлящей нестабильности и скачущих социальных лифтов. Постреволюционная советская Россия и постперестроечная Россия в «Чапаеве», постреформенная, но не сильно успокоившаяся Россия в «Generation “П”». Оружие и опасности и там и там.
В-третьих, кокаин как признак случайного, шального достатка.
В-четвертых, в принципе характерный для Пелевина (а заодно и для доброй половины голливудских
