Там же чуть позже Достоевский вспоминает «рассказ начальника таможни о ядах, которые перехватывали возле Окна в Европу». Этот рассказ наполнен ностальгией по «дореформенной» травке, которая была и зеленая (киргизская), и салатовая (узбекская), и темная (кавказская), и с прорыжинкой (дальневосточная) – и вставляла «легонько, как шампанское».
А что до Петербурга доходит? Людям рассказать, так никто бы не курил. Жулики в грязном подвале берут веник, опускают в ведро с синтетическим каннабинолом, потом нарезают и продают как селекционный голландский продукт. Она мокрая даже, дрянь эта, и со временем как бы плесневеет – на ней такая белая пленка появляется. Только пленка эта – не плесень, а высохшая химия. Штырит как конкретная гидра. Но пуста, как природа ума в тибетском сатанизме. А уж какой для здоровья вред, про то вообще никто не знает…
Травой, давно уже маркирующей все западные буржуазные фильмы о прекрасной молодости, дело не ограничивается.
Кокаин проходит белой нитью по роману «Чапаев и Пустота». Убив в рамках самообороны Григория фон Эрнена, главный герой Петр обнаруживает в акушерском саквояже полную банку дорогого вещества. Чтобы немного прийти в себя после пережитого потрясения, он «заряжает ноздри изрядным количеством кокаина».
Чуть позже читатель узнает рецепт коктейля «Балтийский чай» (водка с кокаином), после которого герой «садится на измену» в кабаре «Музыкальная табакерка».
Принципиально важная, по мнению многих критиков, VIII глава представляет собой грибной трип бандитов с обсуждением философской модели «субъективизма» на конкретных примерах.
Следующий пелевинский опус – «Generation “П”» – и вовсе напоминает малую энциклопедию основных наркотиков, бытовавших на территории РФ в девяностые.
По Каширке
Уже вначале про героя говорится, что, «покурив однажды очень хорошей травы, он случайно открыл основной экономический закон постсоциалистической формации: первоначальное накопление капитала является в ней также и окончательным».
Затем в гостях у Андрея Гиреева на подмосковной даче Вавилен Татарский пробует мухоморы и бегает по лесу. Далее градус только повышается. Пропивая в ресторане «Бедные люди» маленький гонорар, Татарский уединяется в туалете и вынюхивает дорожку кокаина через свернутую сторублевку («доллары кончились»). Затем он пытается расслабиться, однако «отвратительный московский кокаин, разбодяженный немытыми руками длинной цепи дилеров» оставляет букет аптечных запахов и рождает напряжение и дрожь.
Говорили, что порошок, за грамм которого в Москве берут сто пятьдесят долларов, никакой не кокаин, а смесь эстонского «спида» с российским фармакологическим ассортиментом…
После этого ему открываются «марки», то есть ЛСД, под которым Татарский вступает в общение с духами и приходит к пониманию некоторых важных сюжетообразующих вещей.
При этом кокаин как спутник дорогой жизни никуда не уходит. В НИИ пчеловодства, расположившемся в сталинской высотке, он с Морковиным и Азадовским, уподобляясь пчелам, нюхает с цветочного узора ковра. Неудобство позы компенсируется высоким качеством товара – «кокаин был настоящим и почти не разбодяженным – разве что чувствовался слабый привкус анальгина».
Кокаин вообще встречается во всех пелевинских вещах начиная с «Чапаева». Упоминания белого порошка можно обнаружить и в «Числах», и в «Священной книге оборотня».
Сракандаев, в накинутой на голое тело махровой простыне, стоял к Степе левым боком, склонясь к стеклянному столику, на котором лежала журнальная страница, накрытая перевернутой тарелкой. В его руке была бумажная трубочка, через которую он проворно убирал носом полоску белого порошка со стекла.
– Доктор Фрейд не только сам сидел на кокаине, он его пациентам прописывал. А потом делал свои обобщения. Кокаин – это серьезный сексуальный возбудитель. Поэтому все, что Фрейд напридумывал – все эти эдипы, сфинксы и сфинктеры, – относится исключительно к душевному измерению пациента, мозги которого спеклись от кокаина в яичницу-глазунью. В таком состоянии у человека действительно остается одна проблема – что сделать раньше: трахнуть маму или грохнуть папу.
В «Священной книге оборотня» полковник ФСБ Михалыч на первой встрече с лисой А Хули производит себе внутривенную инъекцию. На вопрос, что он себе колет, отвечает, что «едет по Каширке», то есть «ширкается калькой», из чего героиня делает вывод, что в шприце кетамин, он же калипсол, «сильнейший психоделик, который в вену станет колоть только психопат или самоубийца».
На таком фоне цинично-издевательской выглядит фраза из рассказа «Святочный киберпанк» (1996): «Мы никогда не курили гашиш и не знаем, что именно чувствовал бедный мэр…» Это уже не легкое, а тяжелое кокетство.
Развернутые пассажи, основанные на богатой метафорике наркотических практик, встречаются и в романе «Empire “V”» (2006), где мир представляется населенным двумя видами наркоманов – они принимают разные наркотики, вызывающие противоположные галлюцинации, но вынуждены проводить время рядом друг с другом.
Высокий индекс цитирования наркотиков Пелевин выдерживает до последних по публикации вещей. В самом начале «Созерцателя тени».
Вкрадчивый вопрос «на чем вы ездите?», задаваемый в московских сумерках для социальной идентификации собеседника, Олег Петров в молодости уверенно отражал словами «бывает, на грибочках, бывает, на кислоте».
Возникает вопрос, как же обстоят или обстояли дела с запрещенными веществами у самого Пелевина?
«Витя, пойдем дунем»
В интервью журналу Esquire писатель утверждал, что не принимает наркотики[23]. В интернет-конференции на сайте журнала «Сноб» он ответил на вопрос о запрещенных веществах более развернуто:
«Я не знаю, как и благодаря чему это происходит. Действительность на меня, конечно, влияет, а наркотики нет, потому что я их не люблю. Это как прыгать в колодец, чтобы насладиться невесомостью, – рано или поздно наступает минута, когда самые интересные переживания кажутся не стоящими, так сказать, процентов по кредиту. С наркотиками эти проценты очень большие, даже если кажется, что их совсем нет. Человек просто не всегда понимает, как и чем он платит»[24] .
Эти размышления – результат отстраненного интеллектуального усилия или к ним писатель пришел в ходе осмысления собственного опыта?
Сергей Москалев рассказывает, что в их кругу, в который входил и Пелевин, в конце 80-х «обсуждали, делали упражнения, описанные у Кастанеды, и йоговские упражнения – все, что влияло на сознание, расширяло, трансформировало, – принимали и пробовали, включая грибы».
Также он подчеркивает, что все это носило исследовательский характер, не было тяжелой болезненной практикой, в ходе которой люди часто тратят время и здоровье, «просто нажимая на педальку».
Куда привели эти эксперименты и упражнения? Вот что вспоминает живущий в Кельне оператор Александр Камионский:
«В конце 90-х Пелевин приезжал на встречи с читателями. У него был жесткий договор, так-то Пелевин, конечно, не стал бы ни с кем разговаривать. Но он сидел в Берлине у озера в особняке на деньги издательства, писал новую книгу, а в перерывах мотался по Германии, встречался с читателями. Пелевин был страшно манерный, в темных очках. Встречи проходили в библиотеках. Приходили серьезные немцы, за чистую монету принимавшие все, что он гнал, и дикое количество сумасшедших дамочек.
“– Скажите, Виктор, какое у вас самое страшное мистическое путешествие?
– Самое страшное мистическое путешествие в жизни, это когда маленький ночью идешь в туалет”.
А ведь правда.
