направления воздействия на реальность – через конкретных лиц, через организации, через информационное пространство. Оценить доступные мне средства воздействия, и с учетом этого скорректировать первоначальную постановку задачи. Ну, хотя бы так.
Пока я разгуливал по улицам, заметно потеплело, облака поредели, и облик старой Москвы действовал умиротворяющее. Я с любопытством разглядывал прохожих. Косоворотки, гимнастерки, галифе, сапоги, обмотки, реже – ботинки, еще реже – туфли. Попадались и костюмы, и свитера (в основном домашней вязки), кое-кто из прохожих был в шляпе, а один господин – так даже в котелке, но большинство было либо в кепках, либо – заметно реже – вовсе без головных уборов. Дамы и барышни носили косынки и шляпки, причем последних было не так уж мало. Платья и юбки были длиной далеко за колено, но не вовсе до полу…
Вскоре вздернутые нервы и мечущиеся в беспорядке мысли порядком утомили меня, так что чувство голода уже начало заявлять о себе. Да и время, судя по моим мозеровским часам, уже шло к обеду. Поесть я заглянул в трактир на Остоженке, показавшийся мне смутно знакомым – видно, Осецкий хаживал туда раньше.
Кормили в трактире неплохо, хотя было там, на мой взгляд, малость грязновато. Но борщ был хорош, ничего не скажу. Обед встал мне примерно в три тысячи совзнаками, да еще две сотни я кинул половому 'на чай'. Пожадничал маленько, но половой все равно, не стирая с лица угодливую улыбочку, произнес – 'Премного благодарны-с, рады будем видеть у нас во всякое время!' — явно намекая, шельма, что вечером тут и поболе советских бумажек можно оставить.
При моих доходах такие траты еще можно себе позволить, но вот, скажем, в 'Ампире' на Кузнецком я бы за самый скромный обед меньше, чем десятью тысячами не отделался (хотя это всего где-то четыре рубля 'золотом'). Да-а-а, даже простой трактир нынче рабочему не по карману. Разве что пивка с сушками или воблой в выходной выпить… Расплачиваясь, я задумался: а серебряные монеты разве еще не в ходу? Или они только в 1924 году появятся? Этот момент тоже надо держать в уме.
Вернувшись домой, аккуратно развесил одежду на плечики в шкаф и завалился на топчан передохнуть. Ну, в общем-то, как подступиться к вопросу 'что делать?' я уже вчерне определился. Однако же без дальнейшей детализации этого вопроса никак нельзя подступиться к решению следующего 'вечного' вопроса – 'с чего начать?'.
Итак, чего же я, собственно, хочу? — задумался я. Заколебать Иосифа Виссарионовича своими прогностическими способностями и провидениями, сделаться при нем советником, благодетельно подсказывающим мудрые решения и предостерегающим от ошибок, неудач и нежелательных крайностей? Как же, как же – потерпит товарищ Сталин рядом с собой
Нет-нет, тут надо разыгрывать совсем другую партию. Может быть, это должна быть постановка под названием 'тайный советник вождя'? Вождя? Может быть, может быть… Но не
Кроме того, линию реальной истории я ведь радикально не поменяю. Рай земной в СССР в ближайшие двадцать лет никакими моими усилиями не устроить. Больше того, даже всерьез улучшить основы советского строя – малореальная задача. Через объективные условия не перепрыгнешь. Но вот формы этого строя и их дальнейшую эволюцию можно привести в несколько более разумное и человеческое состояние, немного снизить ту цену, которую мы заплатили за рывок вперед. Однако и ради такой альтернативы придется крепко попотеть, и то не факт, что надрываться я буду не напрасно. Но иначе – зачем вообще я здесь?
Еще одно соображение, которое я посчитал весьма важным, заключалось в том, что разыгрывать свою игру, ориентируясь только на нынешний набор политических лидеров, практически бесперспективно. Нужно не только выводить на шахматное поле новые фигуры, но и подправить, насколько удастся, сами правила игры. Не поменять – ибо это задача неподъемная, — но подправить. Вот если удастся хотя бы в такой мере поменять расклад, то и многое другое может измениться. Но начинать-то все равно придется с тех, кто сейчас играет ключевую роль, ибо иначе не удастся сорвать развитие сценария, который меня категорически не устраивает. С кого же начать?
Сейчас таких ключевых фигуры две – Троцкий и Сталин. Бронштейн и Джугашвили.
Сталин… Сталин свои задачи на данный момент решил. Ленин тяжело болен и выбыл из игры, Троцкий политически изолирован, а большинство членов Политбюро объединилось со Сталиным против Троцкого. Первоначальный круг доверенных исполнителей у него сложился – Каганович, Молотов, Бажанов… Сталину теперь всякие новые помощники-советчики ни к чему. Тем не менее, работать с ним все равно придется, но не прямо, а через других лиц. Так, эту мысль пока отложим – потом ее надо будет продумать более детально.
Другое дело – Троцкий. Он сейчас оттесняется от выработки политики, его сторонники недовольны внутрипартийным режимом, который поворачивается против них. Значит, Троцкий?
Троцкий… Троцкий неуживчив, амбициозен, и сейчас, именно потому, что он теряет позиции в Политбюро, его амбиции приобретают преувеличенный, болезненный характер, усугубляемый тем, что он ни в коем случае не желает обнаружить эти амбиции (возможно, даже перед самим собой), и старательно демонстрирует отсутствие всякого желания вести борьбу за власть в партии. Тем больше амбиций он будет склонен проявлять как партийный теоретик и идеолог. Да-а, то, к чему мне желательно его подтолкнуть, он встретит в штыки. Тут и сомнений нет. Как же быть?
Я резко оборвал ход своих мыслей, сказав сам себе – 'сейчас, братишка, ты ничего путного не родишь! Выспись, пойди на работу, пообщайся с людьми, пощупай настроения, понаблюдай за ключевыми фигурами, полистай газеты за этот год – и тогда возвращайся к обдумыванию своих стратагем. А пока – мысли из головы вон, и спать!'.
Уже погружаясь в сон, я подумал: 'Что-то неладное с тобой творится, Вика! Ведь собирался же ты плюнуть на всю эту советскую службу, послать Красина с его уговорами куда подальше. Сам он мужик неплохой, и тоже не в восторге от всего этого режима, но допустил в ARCOS всяких проходимцев, имеющих высоких покровителей чуть ли не в Кремле, так что их на кривой не объедешь. Раз уж задумал ты в июле подавать в отставку, надо было дать заявлению ход. Нет, зачем-то порвал в последний момент, да еще и напросился обратно в Москву, в наркомат, гори оно все синим огнем! Что за муха тебя укусила, Виктор? От этой власти надо было держаться подальше, и остаться там, как и намеревался. А тебя словно подменил кто…'
Сон внезапно как рукой сняло, я рывком сел на кровати и замотал головой. Какой еще, к хренам, Вика? Откуда у меня эти мысли? Реципиент проклюнулся? Прежний Виктор Осецкий? Что же выходит? Неужели я сюда еще месяца полтора назад провалился – когда тут еще июль был, — и успел своему реципиенту влезть в мозги и линию жизни крепко свернуть? Но вот осознал себя 'вселенец' — я, то есть, — только сегодня утром, при пробуждении – так что ли? Похоже…
Растревоженный этими мыслями, я заснул не сразу, но все же заснул, потому что нервы были уже измотаны почти до предела.
