приходилось непросто. Его отказ от дискуссии в конце 1923 года неизбежно вызвал целый вал претензий со стороны тех партийных работников, кто считал себя его сторонником. Наверняка немалое недовольство проявили и те военачальники Гражданской войны, кого покоробила его добровольная отставка с поста Предреввовенсовета – Муралов, Белобородов, Мрачковский, Склянский, Антонов-Овсеенко и другие. Неудивительно, что настроение у Троцкого было подавленное.
После совещания перехватываю Троцкого в коридоре и задаю прямой вопрос:
— Наверное, злы на меня донельзя, Лев Давыдович? Клянете себя, что уступили моему напору?
Троцкий мрачно сверкнул на меня глазами из-под густых бровей, и нехотя проговорил, отвечая вопросом на вопрос:
— Ну, а вы на моем месте, что, прыгали бы от радости?
Пристально смотрю ему прямо в глаза, не отводя взгляд:
— Кажется, я уже говорил вам, что речь идет не о капитуляции, а о перемене тактики борьбы? Так постарайтесь не только сами это осознать, но и донести это до своих товарищей. — Стараюсь говорить четко, размеренно, акцентируя важные мысли, как будто забивая гвозди. — Сейчас борец с бюрократией не тот, кто громче всех будет кричать о развитии пролетарской демократии, самодеятельности масс и об искоренении бюрократизма. Сейчас в деле развития внутрипартийной демократии главное – делать любые, самые малейшие, но реальные, практические шаги по вовлечению партийной массы в решение вопросов партийной жизни. И то же самое относится к массе беспартийной – ее не лозунгами надо оглушать о советской демократии, а бороться за каждый практический шажок в проведении этой демократии на деле, в вовлечении масс в решение насущных вопросов социалистической реконструкции страны.
— Вам легко говорить… — начинает раздражаться председатель Главконцесскома.
— Говорить всегда легко, — невежливо перебиваю его. — Гораздо труднее решать практические вопросы. Если вы и ваши сторонники сумеете доказать, что вы на деле можете привлекать рядовых партийцев и беспартийных к решению деловых вопросов, и решаете эти вопросы лучше, чем они решаются по бюрократически – в этом и будет заключаться ваша политическая победа. Если не сумеете – а кому вы тогда будете нужны, пусть и с самыми распрекрасными и теоретически выверенными лозунгами? Либо вы победите так – либо никак. Задумайтесь над этим. Всерьез задумайтесь! И заставьте задуматься ваших сторонников.
Троцкий долго молчит, все так же исподлобья глядя на меня, но не спешить заканчивать нашу встречу. Ну, что же, добавляю ему еще:
— Я прекрасно понимаю, Лев Давыдович, что когда Политбюро решило поставить вас на Главконцесском, то была у них вполне прозрачная задняя мысль. Капиталисты отнюдь не рвутся наперебой вкладывать капиталы в наше хозяйство, и потому на концессионной работе не удастся добиться впечатляющих успехов.
— Вот-вот, — невесело усмехается он.
— Однако и здесь не все так мрачно. У меня есть несколько идей, как можно извлечь кое-что полезное из иностранного капитала. Но, — слегка развожу руками, — для этого не подходит короткий разговор в коридоре. Надеюсь в ближайшее время встретиться с вами и поговорить на эту тему более обстоятельно. Могу сказать одно – экономическая блокада не вечна. Если у капиталистов сейчас оживление экономики, то пройдет несколько лет, и неизбежно наступит очередной циклический кризис. Вот тогда они готовы будут торговать хоть с чертом с рогами, хоть с большевиками – лишь бы у них хоть что-нибудь купили. Это будет ваше время, Лев Давыдович. Не упустите!
Глава 25. Снова командировка
Семнадцатого сентября, в разгар рабочего дня, меня вызвал к себе Аванесов.
— Виктор Валентинович, — начал он, — мне только что звонили из ЦКК, от товарища Куйбышева. К ним поступили сигналы о крайне неблагополучном состоянии дел с контрабандой в Дальневосточной области.
— Да, но причем тут наш наркомат? — задаю резонный вопрос. — Борьба с контрабандой возложена на Погранохрану.
— Это так, — кивнул Варлаам Александрович, — но и у нас в Главном таможенном управлении есть отдел по борьбе с контрабандой. Кроме того, есть данные об участии наших таможен и таможенных постов в легализации контрабандных партий товаров. Короче, ЦКК посылает на Дальний Восток комиссию, и я предлагаю от нашего наркомата поехать вам. Зная вашу бескомпромиссность, иногда даже в ущерб делу, полагаю, что уж вы-то не пойдете на поводу у местных товарищей, и, невзирая на лица, и на обычные ссылки на 'местные условия', разберетесь досконально.
— Но я ведь не занимаюсь таможенными вопросами! — делаю попытку отвертеться.
Ничего, ничего! — блеснул стеклами пенсне замнаркома. — Привалов даст вам в помощь специалиста из ГТУ, и вдвоем вы прекрасно справитесь. А посылать самого Андрея Ивановича не с руки – ведь проверять-то надо как раз его подчиненных. Ну, все на этом – вас уже ждут в ЦКК, у Валериана Владимировича. Поторопитесь, он собирает членов комиссии в половине четвертого.
Ну вот, все успели решить за меня. С председателем ЦКК уже не поторгуешься, так что увильнуть, похоже, не удастся. С трудом сдерживаю привычный тяжелый вздох:
— До свиданья, Варлаам Александрович. И в самом деле, побегу, а то как бы не опоздать.
Здание объединенного Наркомата ЦКК-РКИ находится, как уже было упомянуто, как раз напротив НКВТ, по адресу Ильинка, 21, так что много времени переход туда не занимает. Однако мне еще надо было забежать к себе в кабинет и переложить от греха подальше свой Зауэр и пачку патронов к нему из портфеля в сейф (ибо после работы я собирался вместе с Лидой в тир 'Динамо' — ну, куда же еще можно пригласить симпатичную девушку вечером?). Только после этого направляю свои стопы на выход.
Никаких формальностей для входа в здание ЦКК, кроме предъявления партийного билета, не требуется, и я торопливо поднимаюсь по лестнице к нужному мне кабинету. В приемной Куйбышева представляюсь секретарю.
— Проходите, Валериан Владимирович вас уже ждет.
В кабинете на самом деле, кроме самого Куйбышева, собралось несколько человек. Снова представляюсь – раньше с ним встречаться не доводилось. Конечно, я (я! — не я, а тот, еще прежний Осецкий) видел его не раз на заседаниях партсъездов, но вот по делам как-то пересекаться не пришлось.
— Садитесь, Виктор Валентинович! — жестом указывает мне владелец кабинета на ряд стульев вдоль длинного стола, покрытого зеленым сукном. — И будем начинать, время не терпит.
Подождав, пока я устроюсь на стуле, председатель ЦКК начинает:
— Товарищи! К нам, в ЦКК, поступила из Секретариата ЦК копия докладной зампред ОГПУ товарища Ягоды о крайне неблагополучном положении дел с контрабандой в Дальневосточной области. Вот что сообщает Генрих Григорьевич:
'Отрывочные сведения, имеющиеся у нас, говорят, что вся Область одета и снабжается исключительно контрабандой, включая сюда и должностных лиц, и членов РКП(б), и милицию, и таможню, и в значительной части и органы ОГПУ. Значительная часть золота и пушнины уплывает за границу'.
Куйбышев поднял глаза от бумаги, которую держал в руках, обвел тяжелым взглядом присутствующих, и, не скрывая своего неудовольствия, заявил:
— Похоже, что в Дальневосточной области творится форменное безобразие. Амурский, Приморский, да и прочие губкомы РКП(б), губисполкомы, губотделы ОГПУ и милиции не только не борются с контрабандой, а самым активным образом участвуют в ней, попирая и партийный долг, и социалистическую законность! Ответственные работники, ссылаясь на 'местные условия', пропускают через границу большие партии контрабанды для личных нужд, для организации кутежей и банкетов, сами, вместе с семьями, регулярно посещают приграничные районы Китая, Харбин и даже Сахалин, где еще хозяйничают японцы, с той же самой целью. Из Владивостока организован даже еженедельный вагон для ответственных работников, чтобы облегчить им такие поездки. Местное население все это видит, и это ведет к моральному
