девушек, подставленные чисто вымытому солнцу.
Странно было смотреть на людей, что шли по улицам. Кто в плаще, кто в пальто, кто перекинув пальто или плащ через руку. Никто ведь не поверил с утра в это тепло. И какая-то мягкая растерянность в лицах: извините, так уж вышло… Конечно! Сбросить с себя, наконец, и зимнюю одежду, и зимнее настроение.
А я иду, так и не сняв плаща: пусть все расплавится во мне от солнца. Трава кое-где уже повылезла из земли и зеленеет. Птицы одурели от счастья: голуби, воробьи и скворцы копошатся в земле и на влажном еще асфальте. Тополя на глазах выбрасывают из почек сережки и роняют их на плечи и головы прохожих. Сережки пахнут смолой, или это так пахнут осыпавшиеся стручки почек?..
Я подхожу к дому и чувствую, что меня ждет еще что-то радостное. На мгновение я пугаюсь: мне уже ничего не надо. Пусть это будет завтра, а сегодня я уже переполнен счастьем.
Я подхожу к двери, вставляю в замочную скважину ключ, за дверью тишина. Странно. Почему это Никса не встречает меня радостным лаем? Я открываю дверь и вхожу в прихожую. Ах, вот все-таки она. Собака бросается ко мне, цокая когтями по полу, виляя хвостом, нагибаясь и приседая. Сейчас бросится ко мне на грудь и попытается ткнуться мокрым носом в ухо. Я нагибаюсь. Так у нас заведено. Но Никса вдруг бросается в комнату, залитую солнцем, припадает там передними лапами к полу, взвизгивает, снова бросается ко мне, прыгает передними лапами на грудь, но тут же, перевернувшись прямо в воздухе, снова бросается в комнату.
– Никса! – кричу я.
– Гав! – отвечает Никса из комнаты.
– Что с тобой сегодня? Это весна на тебя так подействовала?
– Гав! Гав! – Как четко различается в собачьем лае радость.
Нужно немного прогулять собаку. Я снимаю наконец плащ и протягиваю руку за поводком.
– Гав! – говорит собака.
– Да что с тобой, Никса?!
Я вхожу в комнату.
На стуле у окна сидит девушка и гладит по спине мою собаку. Не так-то просто это сделать – Никса вертится как вьюн.
– Здравствуйте, – говорю я тихо и растерянно.
Девушка поднимает голову:
– Здравствуйте.
А вот в ней нет никакой растерянности, словно она каждый день сидит у этого окна.
– Я уже ходила с Никсой на улицу… Это ничего, что я здесь? – спрашивает она.
– Ничего… – Я прихожу, кажется, в себя. – Это хорошо, это просто здорово!
Но вот только как она могла попасть в мою квартиру?
– У меня был ключ, – поясняет она.
Фу ты, черт! Конечно же, у нее просто-напросто был ключ. Что тут голову ломать, все ясно.
– У вас хорошая собака. Мы с ней немного поиграли…
«Ну кто же она?» – думаю я. Это так здорово, что она здесь. И хорошо, что ключ у нее оказался. А то ведь могла постоять у дверей и уйти, не дождавшись меня.
Солнце золотит ее волосы, но я так и не могу понять, какого они цвета. На таком солнце все из золота. Она сидит спокойно и гладит собаку. А Никса положила ей голову на колени и жмурится от удовольствия. На девушке летнее, короткое и без рукавов, платье, цветное и яркое. И вообще вся она какая-то весенняя. Другого определения я не могу подобрать.
Я возвращаюсь в прихожую, снимаю пиджак, вешаю его на крючок, сегодня он мне уже не понадобится. Рубашка прилипла к спине. Нет, пора переходить на летнюю одежду.
Я снова вхожу в комнату и сажусь на стул. Никса подбегает ко мне, смотрит своими человеческими глазами и чуть наклоняет голову вбок. Все в ней сейчас вопросительно и выжидающе.
– Хорошо ведь, Никса, что она пришла к нам?
– Гав! – отвечает Никса.
Девушка встает и подходит ко мне. Встаю и я. Она ниже меня ростом и поэтому смотрит вверх, внимательно, словно ожидая чего-то, и в глазах прозрачная зелень и бездонность.
– Давайте говорить друг другу «ты»? – предлагает она.
– Давайте… то есть, конечно, давай.
Она протягивает мне руку. Ладонь прохладная, маленькая, пальцы крепко сжимают мои, не хочется выпускать их. Спросить ее, откуда она взялась такая? Я боюсь. Спрошу, а она исчезнет или скажет, что ошиблась номером квартиры, и уйдет. Нет уж, ничего я не буду спрашивать. Пусть останется маленькая тайна. Если тайну сохранить, то он а продлится… Вдруг она, эта тайна, продлится еще!
– Так будет лучше, – кивает она. Словно мысли мои прочитала! – А вообще-то я появилась у вас в городе только сегодня.
– Понятно, – говорю я, хотя ни черта мне сейчас не понятно!
– У меня здесь много дел. Я сейчас уйду. А вернусь вечером. Или лучше я встречу тебя у института. И тогда мы пойдем вместе. Хорошо?
Я согласен.
– Никсу я возьму с собой. Мы побродим по лесу. А вечером ты покажешь мне город.
Не хочется мне ее отпускать.
– Это очень нужно?
– Очень, очень.
Никса нетерпеливо повизгивает, чувствуя, что ее поведут в лес.
Девушка высвобождает руку и проводит ею по моей щеке. Щека горит.
– У нас с тобой все будет хорошо, – говорит она.
– Это навсегда? – спрашиваю я и понимаю, что спрашивать было нельзя.
Она смеется, мотает головой из стороны в сторону. А я так и не могу рассмотреть, какого цвета у нее волосы. И смех ее больно застревает в сердце.
– Так мы пойдем?
Никса уже вся – нетерпение! Ах ты, собака! Ведь я твой хозяин!
Солнце рвется через открытое окно и балконную дверь, с улицы доносится запах молодой листвы.
Я выхожу на балкон и не слышу даже, как хлопает дверь. Я вижу их уже внизу. Никса идет без поводка, рядом. Это тоже очень странно. И еще… Березки-то перед домом уже распустились и зеленеют вовсю. И там, где только что шли они, деревья тоже распустились, а что делается дальше, я не могу рассмотреть.
Я варю суп из брикета, пью холодное вчерашнее молоко, переодеваюсь. Я как бы принял окончательно переход от зимы к весне.
В институте я заканчиваю генераторный датчик для измерения переменных электрических полей, кладу на свой рабочий стол два метровых листа меди с зазором между ними в несколько сантиметров, создавая тем самым конденсатор, и начинаю градуировать свой датчик. Я гоняю его на разных частотах и при разных напряженностях поля, составляю градуировочную таблицу, а потом вычерчиваю график.
Шеф смотрит на меня несколько оторопело: такого темпа в работе я ему еще не показывал. Из студенческих девятиэтажек доносится музыка. А у меня в голове и без того музыка, трепетная и неожиданная.
– Странно, – говорит шеф, – во дворе института еще ни один листочек не распустился.
– Так ведь только первый день тепла, – возражает ему кто-то.
– Да, первый. Однако вот на Красноармейской, на западной ее стороне, уже все тополя распустились.
– Почему только на западной?
– Потому что на западную сторону солнце светит только с утра, – поясняет шеф, – а на восточную – после обеда. К вечеру распустятся.
Да, я заметил, когда шел с обеда, что тополя выпустили листья. А на другую сторону улицы даже и
