Цель твоей поездки в Германию кажется мне, как бы это сказать, надуманной. Кстати, ты чудно описала стариков: так и вижу их, как живых. Однако поосторожней в Германии, твоя импульсивность может быть там не ко двору. Что за анекдот с похищением рубина! Эта Шарлотта, видно, была та еще штучка.
Если хочешь знать мое мнение — так, с ходу, в порядке мозговой атаки, рубин, скорее всего, захоронен вместе с принцессой, разумеется, сознательно, ее мужем.»
Марта перестала читать и в оцепенении уставилась на письмо.
«Могу себе представить, как приятно было ему видеть камень, постоянно напоминавший о жене с ее внеклассными занятиями французским! Однако достать разрешение на вскрытие гробницы, учитывая отсутствие внятных резонов, будет так сложно и хлопотно, что не кажется мне возможным, особенно если принять во внимание кратковременность твоего пребывания в Германии. Не говоря уже о помощи и снаряжении, которое ты должна будешь где-то доставать. Так что не обращай внимания на мои досужие домыслы, может, они вообще мимо цели. Не огорчайся, если ничего не получится. Я думаю, мало бы у кого получилось. Попросту говоря, сомневаюсь, что ты получишь зеленую улицу для вскрытия саркофага.
Теперь сюрприз. Меня вызывают в Лондон на четыре-пять дней повидать одного богача (американца), который задумал основать какой-то мемориальный то ли фонд, то ли центр и, возможно, воспользуется нашими услугами в сотрудничестве с еще одной английской фирмой. Так что мы увидимся через день после твоего возвращения. Телеграфирую, как только узнаю номер рейса, и позвоню в музей, как только приеду. Думаю, ты получишь телеграмму в день приезда из Германии. Если тебя не устраивает перспектива парочки сломанных ребер, прими мои сожаления, помочь ничем не могу. До встречи. Целую. Билл.»
Опустив письмо на колени, Марта долго сидела, не шевелясь. Вот оно, ее наказание — стыд. Стыд и унижение. Она отвергла, не сумела разглядеть, недооценила друга. Какие еще его качества она не заметила, пропустила, прошляпила в своем безразличии и эгоцентризме? Она никогда не стоила Билла, вот беспощадная правда! Ее отрезвленное «я» угрюмо согласилось. И тогда она поняла, с удивлением, что снова начинает что-то чувствовать, что ледяная корка на сердце треснула — едва-едва, но болезненно.
Она снова взялась за письмо, и еще один тонкий лист отделился от третьего, нижнего. Там был постскриптум.
«Марта, прости, что пишу об этом, но слишком много накопилось на сердце. Твои последние письма оставляют такое впечатление, будто что-то сломалось, будто ты несчастна или у тебя неприятности. Иногда мне казалось, я сам это выдумал, но самое последнее письмо подтвердило мои подозрения. Такие многостраничные послания совсем не в твоем духе; может, на что-то у тебя и хватает терпения, но только не на переписку. Похоже, ты уходишь от меня далеко-далеко и стараешься скрыть это за многословием. Знаешь, ты слишком стараешься. Я, конечно, ничего не спрашиваю, но хочу сказать тебе, чем я тут занимался. Я пытался приготовить себя к тому, что потеряю тебя. Я пытался заглянуть в будущее, в котором тебя нет. И не смог, Марта. Я не в силах себе это представить: все бессмысленно без тебя.
Скажи, я могу помочь? Потому что, на мой взгляд, единственное, что имеет значение, — это ты и то, что ты несчастна. Остальное все ерунда. Я понимаю, что люди меняются, ничего не попишешь, и сами они тут бессильны. Черт, я косноязычен. Так и знал, что не смогу сам себя объяснить, но все-таки хочу сказать, что буду просто ждать и надеяться. Что бы ни случилось с тобой, родная, если ты решишь вернуться ко мне — то есть если ты захочешь вернуться, — вот он я и только поблагодарю тебя, что пришла.
Я люблю тебя, Марта.»
Марта окаменела над смятыми листками, ничего не видя, ни о чем не думая, почти не дыша в окутавшей ее тишине. Но глубоко внутри тонкий лучик тепла заскользил по ледяному покрову, и что-то дрогнуло, сдвиг начался, как весной в скованной льдом реке; она таяла, и согревалась, и успокаивалась. Непостижимо, но боль стихала — не совсем, нет, возможно, совсем она никогда не утихнет, возможно, будет напоминать о себе дольше, чем Марте хотелось бы думать, но лучший лекарь тут время, ничего не поделаешь. Ужас испарялся, как туман на солнце, она выздоравливала. Это было похоже на пробуждение солнечным утром. Как сладко снова жить, жить и быть благодарной за то, что любима, за то, что хочется любить в ответ.
Громкоговоритель прокричал, объявляя ее рейс. Погруженная в свои мысли, Марта встала, собрала вещи и влилась в толпу пассажиров, направляющихся к выходу на летное поле.
— Ну и везучая же ты дура, — сказала она себе, подымаясь по трапу. Идиотка везучая.
Примечания
1
В названии оригинала «The Strange Bedfellow» использовано фразеологическое выражение, в основе которого тот факт, что в Англии в средние века и вплоть до XVIII века отдельные кровати были редкостью и лица одного пола часто спали вместе. Отсюда слово bedfellow, то есть «спящий (с кем-либо) в одной кровати». Фразеологизм «a strange bedfellow» означает: «человек, с которым случайно свела судьба, временный союзник». В романе использованы оба значения, и прямое, и переносное.
Примечание переводчика.
2
Во Франции рубин был известен под таким названием. — Прим. изд)
3
Ист.: Древние и современные драгоценности, Фонтен, 1897; Переписка лорда Чишолма; Перечень королевских сокровищ, 1682, Государственные архивы, Париж, публикация Общества антикваров Франции, 1902, ред. Марсель Валлин.
4
«Кто найдет добродетельную жену?» (лат.)
5
Еврейская дыра или убежище (нем.)
