Что это была за колонна, мы узнали уже потом, только после салюта Победы. Тогда выяснилось, что танкисты Ермакова полностью уничтожили пытавшийся уйти к американцам штаб группы армий «Центр» генерал-фельдмаршала Шернера.
О значении этого факта лучше всего, пожалуй, сказал потом в своих показаниях сам Шернер: «С этого времени я потерял управление отходящими войсками. Танковый прорыв был совершенно неожиданным, так как вечером 7 мая фронт ещё существовал». К этому следует добавить, что после уничтожения штаба нашими танкистами Шернер не только потерял управление войсками, но и вообще, если можно так выразиться, «перешёл на нелегальное положение», бежал в горы и прятался там, переодетый в штатское платье.
А наше стремительное наступление продолжалось. Войска ударной группировки смяли противника на рубеже Рудных гор, где он ещё пытался зацепиться и оказать сопротивление, и перевалили через них. Одна за другой наши части вступали на территорию Чехословакии. С огромной радостью, хлебом-солью и цветами, встречало их чешское население. Советских воинов угощали молоком, а кое-где и вином. Отовсюду неслись взволнованные возгласы: «Да здравствует вечная дружба народов Советского Союза и Чехословакии!», «Да здравствует Россия!». «Наздар!». День 8 мая стал не только решающим днем наступления, но и решающим днем всей операции.
В этот же день 5 я гвардейская армия Жадова во взаимодействии с частями армии Гордова, Рыбалко и 2-й армии Войска Польского полностью овладела Дрезденом и с ходу продвинулась ещё на двадцать пять километров. Вечером в Москве прозвучал один из предпоследних салютов войны в честь взятия Дрездена.
Как командующий фронтом, я знал, что в то самое время, когда наши войска продвигаются вперёд, освобождая Чехословакию, в Берлине идет подготовка к подписанию акта о всеобщей капитуляции гитлеровской армии. Я аккуратнейшим образом получал информацию от Генерального штаба обо всем происходившем там и, читая её, испытывал, пожалуй, довольно странное чувство: фельдмаршал Кейтель готовился к подписанию капитуляции, а перед нами все ещё воевал генерал-фельдмаршал Шернер, вернее, остатки его войск.
В двадцать часов я, выполняя указания Ставки, приказал передать по радио обращение ко всем немецко-фашистским войскам, находившимся на территории Западной Чехословакии, об их безоговорочной капитуляции. Одновременно с этим всем командармам 1-го Украинского фронта было дано указание: если через три часа, то есть к двадцати трем часам 8 мая, гитлеровские войска не капитулируют, продолжать военные действия и, нанеся решительный удар по противнику, разгромить его до конца.
Чтобы воспрепятствовать бегству фашистских генералов и других нацистских преступников воздушным путем, я потребовал от наших войск во время наступления в первую очередь захватывать аэродромы и взлетные площадки, выделив для этого специальные подвижные отряды с танками, броневиками и посаженной на машины пехотой.
Наступила трёхчасовая пауза. Я находился на своем КП, на северо-западной окраине Дрездена, куда перебрался, как только наши войска взяли город. Все, кто прибыл со мной, оставались на своих местах. Слушали, как говорится, во все фронтовые уши — всеми радиостанциями. Ждали ответа. Но ответа от немецко-фашистского командования так и не последовало.
Ровно в двадцать три часа войска фронта в соответствии с приказом обрушили на немцев мощный огневой шквал и возобновили наступление. Вперёд двинулись уже не только армии, входившие в главную и вспомогательные ударные группировки, но и вообще все двенадцать армий фронта вплоть до крайней левофланговой. Они начали наступление в разное время, но к исходу дня продвижение семи армий центра и левого крыла фронта составило от двадцати до тридцати километров.
2-я армия Войска Польского генерала Сверчевского и войска генералов Коротеева, Шафранова, Гусева, Коровникова к утру 8 мая продвинулись на пятнадцать — двадцать километров, очистили от противника ряд городов на границе Чехословакии и в её пределах.
С начала наступления наша авиация уже сделала четыре тысячи самолёто-вылетов. Две трети из них пришлось на 8 мая. Удары с воздуха наносились преимущественно по вражеским (войскам, пытавшимся отходить от Праги на запад. Авиация препятствовала движению немцев по дорогам, которые ещё не успели перерезать наши танкисты.
Так выглядели события этого напряженного дня. Поскольку именно тогда мы взяли Дрезден, а название этого города неразрывно связано с всемирно известной Дрезденской картинной галереей, то я, пожалуй, именно здесь расскажу о поисках и опасении этой сокровищницы.
Дрезден предстал перед нами в страшных развалинах. Под самый конец войны без всякой на то стратегической необходимости его бомбардировала англо-американская авиация. Когда мы увидели разрушенный с особенной беспощадностью исторический центр города, нас сразу же заинтересовало, где и в каком состоянии находится знаменитая Дрезденская галерея. До меня уже дошли слухи, что сокровища её куда-то спрятаны, а здание, где находилась галерея, разворочено так, что даже узнать его невозможно. Что последнее соответствует истине, я убедился, проезжая по городу.
Не буду приписывать себе какую-то особую инициативу в розысках Дрезденской галереи, но внимание, которое я смог уделить этому делу в то горячее время, я уделил. Поинтересовался, занимаются ли розысками, кто занимается, и выяснил, что в трофейной бригаде 5-й гвардейской армии есть художник Рабинович, проявляющий большой энтузиазм в розысках картин; он натолкнулся на множество трудностей; необходимо было оказать ему помощь: дать для розысков специальную команду, а также выделить из органов разведки опытных людей, которые могли быть ему полезны.
Надо сказать, что Л. Н. Рабинович — офицер трофейной бригады по должности и художник по образованию — действительно приложил много энергии и сообразительности, разматывая запутанный клубок и все время расширяя сферу своих поисков. Я разрешил ему докладывать о ходе дел непосредственно мне. И он докладывал регулярно каждый день. К этому времени в поисках принимало участие уже немало людей, в том числе группа специалистов во главе с московским искусствоведом Натальей Соколовой, очень энергичной женщиной.
И вот однажды ко мне на командный пункт явился сияющий и до крайности взволнованный Рабинович и доложил, что сокровища Дрезденской галереи найдены. Найдены за Эльбой, в штольнях каменоломен, и добавил, что ещё не может сейчас сказать о степени сохранности полотен, но картины там, он видел их собственными глазами.
Я тотчас же сел в машину и поехал к каменоломням.
Как сейчас, помню открывшееся тогда перед нами зрелище. Уходившая в глубь каменоломни железнодорожная ветка, по которой вывозили камень, сохранилась, но выглядела так, будто здесь все давно уже заброшено. У входа в штольню, наполовину прикрывая его, стояли два сломанных вагона. Кругом — запустение, словно стоишь на худом, давно покинутом деревенском дворе. Все заросло травой, крапивой.
Никому и в голову не могло прийти, что здесь спрятано что-то ценное, а тем более знаменитые полотна. Скажу, как военный человек, маскировка была на высоте. Буквально никаких признаков, которые вызывали бы хоть малейшее подозрение. А там, внутри, за всем этим камуфляжем, за всем этим видимым запустением, оказалась одна дверь, потом вторая, потом обнаружился электрический свет и даже специальные установки, предназначенные для поддержания внутри штольни определенной температуры.
Штольня представляла собой нечто вроде большой пещеры. Наверно, те, кто прятали здесь картины, предполагали, что в этой каменной выемке будет сухо. Но увы, местами здесь сочились по трещинам грунтовые воды, температура воздуха, видимо, претерпевала большие колебания, и регулирующие установки к тому времени, когда были разысканы картины, уже не работали.
Картины (а их в этой пещере оказалось около семисот) были размещены довольно беспорядочно. Некоторые обернуты пергаментной бумагой, другие упакованы в ящики, иные же просто-напросто прислонены к стенам. Я прошёл всю эту пещеру и впервые увидел многие из тех шедевров живописи, которые теперь можно видеть в залах восстановленной Дрезденской галереи. Там была и «Сикстинская мадонна». Несколько минут стоял я перед ней, все ещё не до конца веря собственным глазам, что мы действительно нашли её.
Беспокоили сырость, грунтовые воды. Ещё больше встревожился я, когда узнал, что наши сапёры
