руководство ими требовало такого напряжения, что я считал не вправе отдавать собственным переживаниям душевные силы и время. Там, на войне, я не принадлежал себе.
Я ехал в войска и обдумывал предстоящие решения. Дальнейшее наступление 60-й армии с юга и 3-й гвардейской танковой с севера уже ясно образовывало вокруг противника клещи, которые в перспективе оставалось лишь замкнуть и тем самым окружить в Силезском промышленном районе всю скопившуюся там немецко-фашистскую группировку. Реальные возможности для этого были. Но передо мной, как командующим фронтом, вставала проблема: следует ли это делать? Я понимал, что если мы окружим вражескую группировку, насчитывавшую, без частей усиления, десять — двенадцать дивизий, и будем вести с ней бой, то её сопротивление может затянуться на очень длительное время. Особенно если принять во внимание район, в котором она будет сопротивляться. А в этом-то и вся соль.
Силезский промышленный район — крупный орешек: ширина его семьдесят и длина сто десять километров. Вся эта территория сплошь застроена главным образом железобетонными сооружениями и массивной кладки жилыми домами. Перед нами был не один город, а фактически целая система сросшихся между собой городов общей площадью в пять-шесть тысяч квадратных кило метров. Если противник засядет здесь и станет обороняться, то одолеть его будет очень трудно. Неизбежны большие человеческие жертвы, разрушения. Весь район может оказаться в развалинах.
Словом, во что обойдется нам уничтожение окружённого в Силезском промышленном бассейне противника, я отчетливо себе представлял. Однако и отказаться от окружения было не так-то просто. Не скрою, во мне происходила внутренняя борьба. Положение осложнялось ещё и тем, что несколько дней назад, в начале операции, когда мы ещё не успели приблизиться к Силезскому району, не успели до конца прочувствовать, с чем, с какими потерями, с какими разрушениями могут быть связаны длительные бои в этом районе, мной был отдан приказ на окружение. Я ехал в подходившую с севера армию Рыбалко, и у меня зрела мысль, что мы обязаны взять Силезский промышленный район непременно целым, а значит, должны выпустить гитлеровцев из этой ловушки и добить их потом, в поле. А с другой стороны, именно окружение есть высшая форма оперативного искусства, его венец. Так как же вдруг взять и отказаться от этого? Не легко было мне, военному профессионалу, воспитанному в духе стремления при всех случаях окружать противника, выходить на его пути сообщения, не выпускать из кольца, громить,— вдруг вместо всего этого пойти вопреки сложившейся доктрине, твердо установившимся взглядам. Взглядам, которые я и сам исповедовал.
Это было нелегкое психологическое состояние, усугублявшееся ещё и тем, что армия Рыбалко, которую после принятия решения не окружать врага мне предстояло ещё раз поворачивать,— эта армия шла сюда с настроением именно окружить противника, сомкнуть кольцо вокруг него, не выпустить его. А мне надо было пойти наперекор всем этим вполне закономерным ожиданиям и переориентировать армию и её командующего на другую, новую задачу.
Я стремился хладнокровно взвесить все плюсы и минусы.
Ну хорошо, мы окружим гитлеровцев в Силезском промышленном бассейне. Их примерно сто тысяч. Поло вина из них будет уничтожена в боях, а половина взята в плен. Вот, собственно говоря, и все плюсы. Пусть немалые, но все.
А минусы? Замкнув кольцо в результате операции, мы вынуждены будем разрушить весь этот район, нанести огромный ущерб крупнейшему промышленному комплексу, который должен стать достоянием новой Польши.
Кроме того, и наши войска понесут тяжелые потери, потому что драться здесь — значит штурмовать завод за заводом, рудник за рудником, здание за зданием. Даже если имеешь преимущество в технике, в таких боях за город, где берешь дом за домом, приходится платить дорогой ценой, жизнью за жизнь.
А между тем людских потерь у нас за четыре года войны и так достаточно. Перспектива же победоносного окончания войны недалека. И всюду, где это возможно, так хочется сохранить людей, дойти с ними с живыми до победы.
На моих плечах лежала в данном случае большая ответственность, и я, не будучи от природы человеком не решительным, все же, не скрою, долго колебался и все взвешивал, как поступить.
В итоге всех размышлений по дороге к Рыбалко я принял окончательное решение: не окружать врага, оста вить ему свободный коридор для выхода из Силезского бассейна и добивать его потом, когда он выйдет в поле. Жизнь впоследствии оправдала это . решение.
Для того чтобы осуществить решение, надо было, с одной стороны, ещё раз повернуть на ходу те соединения танковой армии Рыбалко, которые готовы были уже перерезать этот коридор, а с другой — активизировать действия войск, непосредственно наступавших на Силезский промышленный район. Просто оставить коридор для выхода гитлеровцев — этого недостаточно. Требовалось заставить их видеть в этом коридоре единственный путь к спасению. А для этого надо было показать им нашу мощь и нашу решимость вышибить их из Силезского промышленного района, атакуя и тесня в направлении оставленного коридора, на юго-запад.
Командующим 59-й армией Коровникову и 60-й Курочкину указания были отправлены с офицерами моей оперативной группы, а к командующему 21-й армией Гусеву я по дороге к Рыбалко заехал сам. По первоначальному плану его армия, ведя фронтальные бои, в то же время должна была обходить Силезский промышленный район с северо-запада. Теперь Гусеву было отдано приказание — как можно стремительнее атаковать противника с фронта, непрерывно тесня и вышибая его.
Забегая вперёд, скажу, что 21-я армия и в этот день и в последующие прекрасно выполняла поставленную перед ней задачу.
А как сложились обстоятельства у Рыбалко? Читателю уже известно, что, принимая свое решение, я с понятной тревогой думал о том, как поймут меня мои подчиненные, и в частности командующий 3-й гвардейской танковой армией. Ведь в течение нескольких дней эта армия осуществляла сложнейший маневр с боями именно для того, чтобы замкнуть кольцо вокруг Силезской группировки противника. Восстанавливать по памяти диалог двадцатилетней давности дело трудное. Но как раз этот разговор с Рыбалко был одним из тех, что не забываются, и если понадеяться на память, то был он примерно таким.
Он: Товарищ маршал, чтобы выполнить ваш приказ, мне надо вновь поворачивать армию.
Я: Ничего, Павел Семёнович, вам не привыкать. Ваша армия только что совершила блестящий поворот. Давайте сделаем ещё один доворот. Кстати, у вас целый корпус ещё не развернут, идет во втором эшелоне. Давай те его сразу и выведем на ратиборское направление, а два корпуса застопорим, тем более что связь по радио у вас со всеми корпусами, насколько я понимаю, отличная.
Он (поморщившись и ещё, как я почувствовал, внутренне сопротивляясь): Да, это, пожалуй, возможно.
Я: Связь у вас хорошая, я не ошибаюсь? Со всеми есть связь?
Он: Да, связь есть со всеми. Радио работает безотказно.
Я: Так передайте тогда сейчас же приказ этим двум корпусам «Стоп», а тому корпусу «Вперёд, на Ратибор».
Радиостанции были здесь же — и на моей машине, и на машине Рыбалко. И он, не теряя времени, пошёл отдавать по радио этот приказ.
Кстати сказать, при этом разговоре присутствовал боевой соратник Рыбалко член Военного совета 3 -й гвардейской танковой армии С. И. Мельников, человек, имевший обыкновение большую часть своего времени проводить в войсках, в боевых порядках наступающей армии.
Когда вспоминаешь боевое прошлое, то для того, что бы тебя лучше поняли, хочется некоторые моменты передать зрительно, попробовать в меру своих сил восстановить перед глазами читателя ту картину, которую тогда видел сам.
Что из себя представлял передовой наблюдательный пункт 3-й танковой армии, на котором происходил весь этот разговор? Это был и не дом и не блиндаж, а просто удобная для обозрения местности высотка, на которую выскочил командующий армией, а вслед за ним и я.
Обзор исключительно широкий. Впереди — поле боя, и мы оба видим его как на ладони, видим движение танковых соединений Рыбалко. Его бригады маневрируют перед нами, как на хорошем плацу, двигаясь под обстрелом противника к Силезскому промышленному району, к городу Глейвиц. Вдали виден и сам промышленный район, дымящиеся трубы заводов. Слева от нас, там, где ведет бой 21-я армия Гусева,
