искусство. Он неуверенно поднял руку и указал длинным тонким пальцем на замотанного в пальто ребенка.
- Она постоянно что-то бормочет. Что?
Манок оглянулся на Ену и пожал плечами.
- Она поет.
Чезарио кивнул.
- Да, мне так и показалось. А что она поет? Нет, понятно. Песню. Но о чем она поет?
- О... обо всем, - сказал Манок после паузы. - О том, что вокруг. Обычно плохо слышно, но если разобрать...
- Ну вот. Она творчески перерабатывает действительность и по-своему воспроизводит ее. Понял?
Манок еще раз оглянулся на Ену. Та сидела на голубых плитках в луже воды. С приоткрытым ртом.
- Правда? Она что-то пере... рабатывает и вос-про-изводит?
- Да.
- Так вы идете за песней?
Чезарио признал свое поражение, и в разговор вступил Десадо.
- Воспроизводить можно по разному. И, собственно, в твоем компьютере не совсем правильная формулировка. Искусство, это, э... создание своих представлений. Своих - очень важно. И не обязательно в песне. Это может быть, ну...
- Картина, - вставил Чезарио. - Там, в корабле, когда мы бежали вниз, я успел заметить на стенах...
- Голые женщины.
Все умолкли и посмотрели на Цепа. Цеп засопел и отвернулся.
- Там были голые женщины, - согласился порозовевший Манок. - На стенах рамки, а в них... Хотя, не на всех. Еще какая-то еда. Эти тоже интересные. А еще скучные, с какими-то домами. И деревья. И еще девочка на шаре. Она так, ничего...
- Вот, это и называется картиной, - согласился Чина. - Можно сочинять песни, рисовать картины... или делать пакеты. Это тоже искусство - искусство настройки динамического самоуправления сверхсложных электронно-механических систем. Я сделал пакет. Такая коробка из полимера, одна сторона прозрачная, а в ней... Передал свое представление о мире, которое было у меня в тот момент. Я тогда отравился сигаретами, перекурил... В пакете - электронная вселенная.
- Я не понимаю.
- Не важно. Если ты...
- А зачем? - перебил Манок.
Чина уже начал нервничать.
- Я не мог по-другому, - беспомощно пояснил он. - А зачем она поет? Просто...
Манок мотнул головой.
- Нет, не это. Это я понимаю. Тебе захотелось - ты сделал. Но зачем тебе идти туда? Ты сделал его, и ладно. Зачем оно тебе теперь? Что тебе даст это... - он пошевелил губами... - произведение искусства?
Десадо в упор посмотрел на Чезарио. Чина, теряя хладнокровие под двумя пристальными взглядами, отступил и чуть не свалился в бассейн. Внезапно вернулся его обычный психоз. Он заозирался, морщась и похлопывая себя ладонями по вискам. На Корабле осталось множество клочков его 'я', и теперь желание вернуться туда овладело им. Всю жизнь тонкие пласты его личности отслаивались, оставаясь в тех местах, где он пробыл дольше нескольких минут. Иногда - особенно, в то время, когда он творил - ощущение исчезало, и он был счастлив. Творчество словно укрепляло его. Но в те дни, когда он не работал над чем-то новым, пласты отслаивались один за другим. Бывало, он почти видел их: стеклянные маслянистые листья, похожие на капустные, мягкие и нежно-розового цвета. В Западном Сотрудничестве он проезжал несколько станций в струнном вагоне, выходил, оглядывался... на сидении оставались пласты - под удивленными взглядами пассажиров он в последний момент вбегал обратно. Чина вставал со стула, делал два шага, смотрел назад... на стуле лежали пласты - он поспешно возвращался и присаживался опять, чтобы впитать их. Он возвращался к кассам, где покупал билеты на сикорски, выходя из сикорски, поворачивался, спорил с охранником на трапе, бежал к своему месту за якобы забытой вещью... там оставались пласты, и он собирал их. Чина не любил менять место жительства. Всякий раз, переезжая куда-нибудь, он целый месяц боролся с мучительным желанием раз за разом возвращаться на старое место, сплошь усеянное нежно-розовыми клочьями его 'я'.
- Что ты спрашивал? - прокряхтел Чезарио.
- Зачем оно тебе?
- Действительно, - согласился Десадо. - Я-то хочу разобраться, почему умер Старший. А вы, Чезарио? Почему вы ищите Никотин?
Прижимая ладони к вискам, Чина присел на корточки.
- Потому что там его никто не видит! - выкрикнул он. - К нему нет рамки, понимаете?
- Нет, - сказал Манок.
- Непонятно, - добавил Младший.
Чина зажмурился.
- Я сделал его, чтобы на него смотрели. Оно должно быть где-то... где-то в музее. В частной коллекции. Его должны видеть! Восхищаться моим мастерством, нет, не так. Пусть восхищаются пакетом, даже не зная, кто его создал. Когда его не видят, он не существует. Картина должна быть в рамке. Висеть на видном месте, иначе в ней нет смысла. Рама и место на стене - вот, что делают ее картиной, а не измазанным краской листом...
- Слишком много эмоций на пустом месте, - возразил Десадо. - Любая вещь существует только в восприятии тех, кто... воспринимает ее.
- Нет, не любая. Вот возьмите... - Чина хлопнул ладонью по полу... - кирпич. Обычный кирпич, люди видят его. Но когда он где-то в кладке стены, о нем забывают, никто никогда и не вспоминает о том, что какой-то конкретный кирпич лежит в определенном месте кладки. О нем никто не знает, но он существует, он поддерживает кладку, без него стена может рухнуть. Он существует вне чьего-нибудь восприятия, но следствием его наличия в данном месте в данное время является целостность стены. Кирпич существует в виде своего следствия. Искусство - другое. Когда его не видят, его нет.
Младший скривил губы.
- Ерунда. Если его хоть раз увидели и оно произвело впечатление - значит, тоже стало существовать в виде следствия, в голове того, кто увидел. И потом, что с того, что его кто-то видит? Понимает, какое оно прекрасное... и что? Какая от этого польза?
- Оно помогает примириться с невыносимостью бытия.
Младший пожал плечами.
- Возможно. Во всяком случае, мне Выставка Души помогает. Но все это слишком отстраненно. Вас что и вправду занимают такие вопросы, как сущность искусства? Большинство нормальных людей вообще никогда не задумывается над этим.
- А я задумываюсь постоянно. Мне... мне бывает жалко людей, но искусство способно взволновать меня гораздо сильнее, чем слезы женщины или смерть ребенка... - голос звучал все тише и, наконец, смолк. Чина приоткрыл один глаз, искоса взглянул на Десадо с Манком и выпрямился. Он медленно отнял ладони от висков, к чему-то прислушиваясь. Посмотрел себе под ноги, оглянулся, словно выискивая что-то в воздухе и на поверхности воды в бассейне. По лицу разлилось облегчение.
- Вы проведете нас в клинику? Ты так и не сказал, что хочешь за это.
Цеп с тревогой уставился на Манка.
- Идем, - решил тот. - Вы расскажете про этот пакет. Как он попал туда. Он опасный? Я не понял. Это искусство... если я увижу его, мне станет хорошо? Лучше, чем сейчас? Я никогда не буду голодный? Расскажете все.
Цеп вздохнул. Ему и так было хорошо, он не хотел видеть искусство и не хотел идти.
