хотел окликнуть, остановить женщину, сказать ей, чтобы она не была последней дурой и не брала неизвестные вещи у неизвестных людей. Однако он опоздал: женщина уже пересекла стоянку такси и через несколько мгновений ее стройная фигура скрылась в одном из частных таксомоторов.
Машина выехала на трамвайные пути и направилась в сторону железнодорожного виадука. Рощинский стоял посреди улицы и всем своим видом напоминал выброшенного на берег кашалота. Он не мог справиться с дыханием, его сердце так колотилось, что даже лацкан плаща заметно вибрировал в такт его сумасшедшему ритму…
Глава тринадцатая
Ройтс шел по еще непроснувшемуся до конца городу, глубоко засунув руки в карманы кожаной куртки. «Нельзя допустить, — наставлял его внутренний голос, — чтобы этот барсук унес с собой весь куль с добром…»
Он обошел вокруг забора и возле кустов жасмина перелез через него. Дом спал и только старый клен по-утреннему тихо поскрипывал над ним. Капельки росы на ставнях и стенах дома напоминали о конце лета.
Ройтс, подойдя к крыльцу, затаился. Он не знал, что в кладовке к каждому шороху прислушивается Форд. И когда он подошел к двери и взялся за ручку, собака притаенно зарычала. Ройтс чертыхнулся и, уже не таясь, с силой дернул на себя дверь. Форд зашелся низким предостерегающим лаем. Через несколько мгновений скрипнула в коридоре половица и сонный голос Рощинского цыкнул на собаку: «Фу, Фордик, молчать!»
— Кому в такую рань не спится? — спросил он из-за двери.
— Это я, Игорь…Есть дело, надо переговорить.
— Дверь распахнулась и перед Ройтсом предстал заспанный, в заношенном махровом халате, хозяин дома. Халат не закрывал колен и грудь, поросшую густыми седыми волосами. Черные на выкате глаза Рощинского с ног до головы осмотрели раннего гостя. И было в этом взгляде и раздражение, и отсвет подозрительности.
— Что за дело в такую рань? — спросил Толстяк. — Я всю ночь глаз не сомкнул, видно, циклон на подходе.
— Погода действительно меняется, — поддакнул Ройтс, — причем так меняется, что того и гляди скрутит в бараний рог.
В глазах Рощинского еще больше засветилась подозрительность.
— Ты еще слишком молод, чтобы от погоды загибаться. Заходи и выкладывай, что у тебя на душе.
Игорь переступил порог и слева от себя, в кладовке, услышал злобный рык Форда.
— Фу, Фордик, тут все свои, — для приличия прикрикнул на собаку Рощинский.
Идя следом за Ройтсом, он отодвинул на двери чулана щеколду.
— Ты, Игорь, проходи и садись, а я прилягу, — Рощинский, не снимая с плеч халата, сел на кровать и как-то по-женски залез под одеяло. Одну руку он положил под голову, другую вытянул вдоль туловища.
Ройтс расположился у стола. Сидел молча, видимо, не решаясь произнести много раз сказанные про себя слова…
— Ну, чего ждешь, парень? — подтолкнул его к разговору Рощинский. — Или пока шел, текст забыл?
— Я хочу вас, Владимир Ефимович, по-дружески предупредить: разговор будет непростой. Все, что сейчас скажу, воспринимайте спокойно, без истерик и боданья.
— Интересно говоришь…Ты, случайно, не онколог, а я случайно не твой пациент, которому осталось жить две недели? — на дряблых щеках Толстяка проступила пепельная бледность. — Давай, трекай, только не ломай голову насчет того, как раковый больной твою чушь будет воспринимать. Идет?
— А тут, собственно, не о чем много говорить! — Ройтс щелчком сбросил со стола засохшую хлебную крошку. — Вопрос очень простой и упирается в справедливое распределение материальных радостей. Но для начала я вам напомню кое-какие штрихи из вашей боевой биографии…
— А вот это уже тянет на сенсацию! Только я не знаю, с какого конца ты начнешь…
— Вы не на допросе — знаю, не знаю…Да это сейчас никакой роли не играет, — Ройтс поднялся со стула, подошел к кровати и присел на ее край, у ног лежащего. — Я могу вам напомнить, как вы в свое время прищучили некоего Бонвивана. Вспоминаете о столь незначительной детальке из своей жизни? На сколько тысяч тугриков тянула та коллекция из дуплетов?
— Чего, чего? — прохрипел ошарашенный Рощинский.
— Ду-пле-тов! — по слогам повторил Ройтс. — И не делайте вид, будто это слово вам не знакомо.
— Почему же не знакомо…Когда-то в молодости стрелял дуплетом по уткам и в бильярд поигрывал…
Ройтс поднялся с кровати и сделал несколько шагов по комнате.
— Вы же прекрасно понимаете, что речь идет не об этом. Вы нас уже однажды втравили в авантюру с Симчиком, теперь еще раз, но уже с дуплетами, черт бы их побрал. — Ройтс блефовал и делал это примитивно. — Я пришел к вам, чтобы предупредить…
— Перестань, парень, темнить, — Рощинский уже не улыбался. На его висках опасно взбухли вены. — Вваливаешься спозаранку в чужой дом, несешь какую-то ахинею, а я, практически находясь в гипертоническом кризе, оправдываюсь перед тобой, словно нашкодивший пацан. И мне этот расклад категорически не нравится.
Ройтс снова вернулся на стул. Его подгоняло нетерпение.
— Хорошо, — сказал он, — буду выражаться яснее. Тот перстень, который вы нам с Аликом дали загнать, принадлежит Бонвивану. Его замочили из-за знаменитой на весь мир коллекции дуплетов.
— О, Господи, опять эти задрюченные дуплеты! — Выкрикнул взбешенный Толстяк.
Но Таракан гнул свою линию.
— На всякий случай объясняю для особо непонятных…Дуплеты — это склеенные камни, один из которых фальшивый. Фуфло, стекляшка по цене три копейки за тонну. И не делайте из себя дурочку из переулочка.
— Да что ты говоришь! — Владимир Ефимович резко приподнялся с подушки. — Интересно, почему ты об этом знаешь, а я впервые о такой хреновине слышу?
Ройтс в упор смотрел на Рощинского, и в его серых с желтыми крапинками глазах бился вопрос: «Так где же все ЭТО спрятано?»
И Рощинский, словно прочитал этот немудреный вопрос. Темные силы шевельнулись в его груди. Лицо как будто опало, вытянулось, как это обычно бывает у тяжело больных людей. Однако вопрос его был спокойным, даже с оттенком благодушия.
— Так ты, сукин сын, пришел ко мне за своей долей?
— Да, за ней, — как ни в чем не бывало молвил Ройтс.
— И в чем же она выражается?
Ответ последовал без запинки:
— Сто штук наличными или два кило желтого металла и соответствующей бижутерии. Я думаю, это не разорит вас…
Рощинский усмехнулся.
— Надо полагать, всю эту малость ты хочешь получить взамен на твое молчание?
— И за это тоже, — Ройтс сунул руку в карман куртки и извлек на свет такое, отчего у Рощинского затряслась нижняя губа. Но не от страха, а от вероломности раннего визитера.
Ройтс, остановившись в метре от кровати, продемонстрировал свое превосходство: на указательном пальце вытянутой руки болталась ручная граната Ф-1. Затем он перехватил ее второй рукой и резко выдернул стопорное кольцо.
— Так я жду ответа, — напуская на хозяина страху, крикнул Ройтс. — Лично я обвиняю вас в еще одном преступлении — в преднамеренном покушении на мою жену гражданскую Елену Волкогонову.
У Рощинского мелькнула мысль, что он случайно забрел в палату для умалишенных. Но что-то до него стало доходить. Он сопоставил цифры, которые только что озвучил Ройтс, с теми, которые он услышал от телефонного вымогателя. Они почти совпадали. И тут же в памяти прошли кадры: продавщица с семечками, красивая молодая женщина, которая подходила к лотку и на которой были черные лодочки на высоком
