Большеголовый тоже стоял неподвижно, словно оценивая, сразу ему напасть или всё-таки лучше немного обождать. И тогда Гай, не делая резких движений, произнёс мысленно: «Мы не враги, ты и я. Мне нужно идти – уступи мне дорогу». Он хотел сказать это вслух, но не успел, да это и не понадобилось: похоже, подземный пёс понял его мысль. Зверь – или не-зверь? – сделал шаг назад и мгновенно исчез, бесшумно и бесследно. Гай выдохнул и вытер вспотевший лоб.
И только под утро смерть прошла совсем рядом, коснувшись беглеца своим ледяным дыханием. Гая спасло его обострённое чувство опасности – одно из тех загадочных качеств, коими он был наделён от рождения. Тонкая проволочка, которую он зацепил, ещё дрожала, а Гай уже приник к земле, распластавшись между корней уродливого кряжистого дерева.
Темноту расколола яркая вспышка. Завизжали осколки, срезая ветки и куски коры, на голову Гаю посыпалась древесная труха. «Попрыгушка», вспомнились ему слова Дока, есть такая мина со скверным характером. Хорошо, что дерево приняло на себя визгливую смерть – дереву, иссеченному шрамами ветерану Железного Леса, это не повредит…
…К реке он вышел к полудню. Голубая Змея неспешно катила свои воды; она текла с востока на запад, и Гай отказался от мысли продолжить путь по воде: плыть против течения на самодельном плоту (который надо ещё связать) можно очень долго, и при этом первый же патрульный вертолёт наверняка заинтересуется плавучим сооружением и захочет посмотреть на него вблизи. И он пошёл вдоль берега, прячась в кустах, как только в небе рождался рокот винтов, – река стала для него путевым указателем.
…Он шёл день за днём. Местность изменилась – Железный Лес со своей отравной начинкой остался позади, и мёртвое уступило место живому. Горы Зартак уже были видны, но до них ещё идти и идти. И Гай шёл, питаясь чем попало – оба пайка он давно уже съел, – шёл, падая от усталости и удивляясь собственной выносливости. Гай Заар шёл, твёрдо зная, что обязательно дойдёт, потому что иначе нельзя.
И горы становились всё ближе.
На Благословенных Островах, в Белом Городе Внутреннего Круга, в доме, похожем на храм светлых богов, мягкий женский голос ласково произнёс:
– С пробуждением, обновлённый! С возвращением в мир, принадлежащий тебе!
Прозрачная крышка Саркофага раскрылась, словно створки раковины-жемчужницы. Человек в светлой одежде, лежащий в Саркофаге, открыл глаза, ещё наполненные дрёмой, и шевельнулся. Потом он приподнялся, держась руками за края Саркофага, и одним плавным движением покинул своё ложе. Оглядевшись, он увидел огромное, во всю стену, зеркало и пошёл к нему, легко ступая босыми ногами по тёплому мрамору пола. Подойдя к зеркалу, он сбросил одежду и посмотрел на своё отражение.
Человек был молод, строен, светловолос, под гладкой кожей перекатывались сильные мускулы. В глазах его светилась энергия юности и одновременно опыт и мудрость, странные для его возраста – на вид человеку было не больше двадцати пяти лет.
«Жизнь прекрасна и удивительна, – подумал Утончённый, – особенно если ты молод, здоров и полон сил. И она стократ прекраснее, если ты знаешь, что молодость твоя будет длиться целую вечность…».
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ЖЕЛАВШИЕ СПАСТИ
Остроконечные утёсы – чёрные, серые, красноватые, – громоздятся со всех сторон, лезут вверх, подпирая вогнутое небо и словно пытаясь распрямить его и выгнуть в обратную сторону. Острые камни под ногами – дорог здесь нет, приходится карабкаться по каменным осыпям, перелезать через оскал трещин, повисать на руках над распахнувшимся провалами пропастей, на дне которых пенными лентами вьются бурлящие водяные потоки. Обувь давно разодрана, клетчатый комбинезон располосован в лоскуты, и новые кровавые царапины на теле появляются быстрее, чем заживают старые. И всё-таки – вперёд, вперёд, вперёд, потому что назад дороги нет…
Голод рвёт внутренности, закручивает их в жгуты, голод тянется к каждой клеточке измученного тела, высасывая из неё последние соки. Голод можно обмануть горстью ягод, собранных среди лишайника, или глотком воды из ручья, такой холодной, что от неё стынут зубы, но это ненадолго: голод возвращается, и снова терзает и гложет. Хочется лечь, чтобы больше не встать; усталая плоть выходит из подчинения разуму и шепчет: «Остановись…». И всё-таки – вперёд, вперёд, вперёд, потому что назад дороги нет…
Сознание плывёт. Среди безжизненных скал возникают призрачные видения – птицы с человечьими лицами, люди со звериными телами, огненные змеи, выползающие из тёмных расселин. Мир переворачивается и грозит накрыть, раздавить, похоронить безымянно – здесь хватит места для миллионов безвестных могил. Смирись, и бесконечная пытка закончится, и придёт покой, и наступит блаженство отдохновения. И всё-таки – вперёд, вперёд, вперёд, потому что назад дороги нет…
Ещё один призрак? Или нет, два призрака – два человека в мехах, с непокрытыми головами. Длинные чёрные волосы спадают на плечи, и жёлтые глаза призраков похожи на глаза хищников, гнавших по горным тропам и наконец-то загнавших свою добычу. В руках у них оружие – какое именно, разобрать не удаётся, потому что каменная твердь вдруг уходит из-под ног, и спасительная тьма накрывает истерзанный разум.
…Каменное небо над головой. Оно едва различимо, подсвеченное багровым отсветом пламени, горящего где-то внизу. На небе вниз головой висит странное существо, как будто закутанное в плащ – или это сложенные крылья? – и тёмный взгляд его следит и вопрошает безмолвно. Это… смерть? Или… летучая мышь? Крик застревает в пересохшем горле, и рука – прохладная маленькая рука – касается разгорячённого лба, гася жар, рвущийся наружу из-под кожи. И голос – спасительная нить, вытягивающая из темноты и холода к теплу и свету. «Ты жив, воин, и ты будешь жить. Ты – среди друзей, ты – дошёл…».
– Ты поведал о страшном… – Хранящий Память протянул руки к огню, словно желая их согреть, хотя в пещере было тепло. – Значит, Тёмный Зов обернулся Ночной Смертью…
– Тёмный Зов?
– Так мы называли излучение, подчинявшее людей и внушавшее им всё, что угодно. Некогда вся твоя страна была покрыта сетью ретрансляционных башен, с помощью которых правители навязывали народу свою волю.
– Я знаю об этом. Но потом башни были разрушены, тиранию сменила республика, и мы обрели свободу.
– Свободу? – старейшина Птицеловов усмехнулся. – Ты уже забыл лагерь за Голубой Змеёй, воспитуемый Заар?
– Ну… – Гай замялся. – Это какое-то недоразумение…
– А Ночная Смерть –
– Он мне так толком ничего и не рассказал – не успел. Но ты прав, мудрый: в моей стране творится что-то недоброе, и я должен во всём этом разобраться. Внешне-то всё вроде спокойно и хорошо, а если копнуть…
– Ты разберешься, сын Святого Мака.
– Ты поможешь, Хранящий Память?
– Помогу. Начнём с того, что я могу тебе объяснить, почему ты остался жив, когда на ваш барак упала Ночная Смерть, – ты ведь задавал себе этот вопрос, верно?
– Да. Я думал, это случайность.
– Случайностей не бывает. Твой товарищ, который не успел стать твоим учителем, был прав. Ночная Смерть – это излучение, точно такое же, которое десятилетиями омывало твою страну, только модифицированное. Как оно изменено – мне неведомо, но это неважно. Важно другое: на твоего отца, Гай, излучение не действовало, а ты унаследовал отцовский иммунитет, и только поэтому ты и выжил под лучевым ударом. Случайностей не бывает, сын Святого Мака: для Ночной Смерти ты неуязвим.
– Но тогда, – Гай привстал, глаза его возбужденно блеснули, – тогда я могу вернуться в столицу, пойти к властям, и сказать им…
– Ты неуязвим для Ночной Смерти, – прервал его старейшина, – но пуля с лёгкостью оборвёт нить твоей жизни. Ты опасен для властей. Вспомни судьбу человека, которого звали Док Зенту – он оказался в лагере для воспитуемых после того, как приоткрыл завесу тайны и высказал свои предположения о природе Ночной Смерти. Только предположения, заметь, и чем дело кончилось? Если ты явишься к властям со
