в ленивой покорности своему внутреннему рабству.
Внешнее противопоставлялось внутреннему и вместе с тем сливалось с ним. Внешние атрибуты свободы порабощали душу, а внутренняя раскрепощенность достигалась лишь после подчинения другому человеку.
Он не забыл о жене и тосковал о детях, но уже не так, как раньше, не униженно и плаксиво, не как несправедливо обиженный и обездоленный, а как равный о равных, понесший наказание и честно искупивший свою былую вину.
Он вышел на работу и занял свое место. Женщины переглядывались, мужчины понимающе улыбались, а начальник поздравил с выходом, пожал руку и сказал, что отпуск пошел Климову на пользу, теперь его не узнать — отдохнул, окреп и даже возмужал. Правда, говоря это, начальник не выдержал и подмигнул, но Климов не обиделся. Его узнали, сочли своим — и это было главным. Подсел Терентьев и начал разговор о том, что неплохо бы по этому поводу устроить маленький загул, тем более что Климов задолжал за одну услугу. И вообще, Люся — баба клевая, она уже всем уши прожужжала о том, как много она сделала, чтобы он забыл о своем горе, как он благодарен ей, как любит ее и так далее, и в том же духе.
Климов поправил и без того безукоризненно повязанный галстук и спокойно ответил, что все это вздор, но он никого разубеждать не собирается, а должником Терентьева себя не считает. Терентьев хохотнул, похлопал Климова по плечу и сказал, что он, безусловно, прав, Люся — уже пройденный этап и если Климов не против, то он познакомит его с такой женщиной, с такой... Климов поблагодарил и добавил, что сыт пирогами, теперь он стал другим и в ничьих услугах не нуждается. Терентьев не обиделся, а только засмеялся еще громче и совсем уж фамильярно потрепал Климова по затылку.
— Молодчага, старик, — сказал он. — Таких мужиков я люблю. Вот ты пошли меня куда подальше, и я тебя сразу зауважаю. Я ведь человек наглый, меня так просто с копыт не собьешь.
Климов подумал немного и, отчетливо выговаривая слова, послал Терентьева куда следует. Тот захохотал на всю комнату и пошел по отделам рассказывать о том, что Климову отпуск пришелся по вкусу, и если с ним теперь столкнуться на улице, то сразу и не узнаешь. В обеденный перерыв зашла Люся и, не обращая внимания на взгляды, деловито подхватила Климова под руку и повела в столовую.
— На нас люди смотрят, — сказал Климов.
— Пусть. Надоест смотреть и перестанут.
— Ты почему распускаешь слухи о нас с тобой?
— А тебе стыдно жить со мной, да? Конечно, я такая плохая, некрасивая, старая, ты стыдишься...
— Не стыдно. С меня взятки гладки, я ведь мужик...
— А я баба, да? Послушай, если ты меня еще раз назовешь бабой, я запущу в тебя тарелкой.
— Я не называл, — начал было сопротивляться Климов, но потом спохватился и добавил: — Прости, больше не буду. С языка сорвалось.
— Умница ты моя, — быстро успокоилась Люся. — Идеальный муж.
— Почему муж? — машинально удивился Климов.
— А разве мы не поженились? Ты ведь обещал.
— Не помню. Откуда ты взяла?
— Подлец! — воскликнула Люся.
— Тише ты, ради бога, — сказал Климов. — Дома поговорим.
— А мне стыдиться нечего. Пусть тебе будет стыдно. Я уже всем рассказала, что мы скоро поженимся и на этой неделе пойдем подавать заявление. Уже и на свадьбу позвала. А ты в кусты, да?
— Дома, милая, — сказал Климов, — договорим дома... Ну, хорошо, хорошо, пойдем в загс, разве я отказываюсь?
— Конечно, отказываешься. Знаю я ваши уловки. Наобещаете сначала, а потом...
Дома, когда Люся отлучилась, Климов обратился к соседу:
— Послушай, давай не будем ругаться. Глупо, в самом деле, соседи, мужики, а травят друг друга разными глупостями. Зашел бы в гости, выпили, поговорили по душам. А то все через потолок.
— Через пол, — поправил сосед.
— Да не все ли равно? Для тебя пол, для меня потолок, главное, что через барьер. Не по-соседски это.
— Угу, — согласился сосед. — Только ведь меня нет на свете. Я же бог! Ты сам так говорил, а теперь и я в себя уверовал. Не к лицу богу являться простому смертному.
— Да какой ты бог! — махнул рукой Климов. — Сидишь целыми днями дома. Ни ангелов, ни облаков, ни чудес. Таких богов не бывает.
— Еще как бывает! — возразил сосед. — Просто меня нет на свете. Я же тебе говорил об этом.
— Не хочешь ли ты сказать, что я тебя сам придумал?
— Наглец, — вздохнул сосед. — Он воображает себя превыше бога. Он полагает, что может сотворить самого бога. Богородица нашлась!
— Ну вот, — огорчился Климов. — Опять начинается. Что за упрямый старик! Надоели мне твои софизмы. Неужели ты не можешь по-простому? Как мужик с мужиком?
— Ты хотел сказать: как бог с мужиком? А какие могут быть разговоры между нами? Ты мне о хоккее, а я тебе о квазарах, ты мне о делах семейных, а я о тектонических сдвигах. Ничего не поделаешь, интеллектуальная и социальная несовместимость. Вот так-то, Клизма! Ты уж сиди в своей конуренке, доживай свой век тихо-мирно, метаморфируй потихонечку да не позволяй подружке на шею садиться.
— Это уж мое личное дело.
— Эге! Будто бы к богу обращаются с общественными делами! Только и слышишь со всех сторон: дай, помоги, спаси, прибавь зарплату, верни мужа, сделай меня красивой... Тоска. А сам ты что у меня просил? Жену? Так давай, валяй. Я свое дело сделал.
— А тебе тяжело помочь?
— Нельзя. Детерминизм нарушится. Причинно-следственный механизм. Тебе не понять.
— Но ты хоть объясни, в чем дело?
— Ну вот, если каждой собаке объяснять, для чего ее будут резать... Я же тебе сказал: живи полегонечку, метаморфируй на здоровьичко...
— Да на кой черт мне твоя метаморфоза? — не выдержал Климов.
— Болван, — сказал сосед. — Это же еще одна степень свободы. Неужели непонятно? Ей-богу, пацан и пацан.
— Опять твоя диалектика?
— К сожалению, не моя. Она сама по себе. И ты никуда от нее не денешься, живи, развивайся, отрицай самого себя — иначе смерть. Ищи свою жену.
— При чем здесь она? Неужели ты думаешь, что она полюбит меня с другим лицом и телом?
— Не исключено.
— Но ведь она полюбит другого человека, не меня, не Климова? Если у меня другое тело, то я уже не я? Зачем мне это? Я от ревности изведусь.
— Изведешься, — подтвердил сосед. — Ничего не поделаешь. Диалектическое противоречие между духом и телом. Это даже богам не под силу.
— Тогда для чего все это?
— Не знаю... Интересно ведь. Ты попробуй, может, что выйдет.
— Эх ты, всезнающий и всемогущий... Самозванец ты, а не бог...
Климов знал, когда примерно она заканчивает работу и на каком автобусе едет домой. Еще утром он начал придумывать причину, по которой мог бы отлучиться, не вызывая нареканий Люси. Сейчас, вступив в новую полосу жизни, приходилось многое оценивать по-другому. Раньше он мог уходить из дома в любое время и на любой срок, жена никогда не оскорбила бы его упреком. Мог бы, да не хотелось. Он мог позволить себе так много, что сама возможность исполнения любого каприза вызывала неудержимую скуку. Теперь все было не так. Ревнивая и подозрительная Люся заставляла смотреть на простые и доступные вещи с тайной завистью, и недосягаемость их окрашивала былую свободу в романтические цвета.
Он подошел к Терентьеву и предложил ему обменяться на вечер пальто и шапками. При этом он так
