разделаться с некоторыми другими делами и высвободить время для предварительной беседы…
— И надо же было ему выбрать такое чертовски неподходящее время — О’Мара в глубине души метал громы и молнии на голову Монитора. Он кончил натягивать скафандр, но не стал одевать шлем и перчатки. Вместо этого он открыл щиток, который регулировал воздухообмен, чтобы добраться до гравитационных решеток.
— Откровенно говоря, — ровным голосом продолжал Монитор, — ваше дело для меня побочное… В мою задачу входит создать все условия для существ различных типов, которые вскоре начнут прибывать в штат Госпиталя, и всячески препятствовать возникновению трений между ними. Приходится учитывать уйму тонкостей, но как раз сейчас я относительно свободен. И вы меня заинтересовали, О’Мара. Я бы хотел задать вам несколько вопросов.
— Прошу прощения, — перебил его О’Мара, — но мне придется кое-что делать, пока мы будем разговаривать. Какстон вам объяснит…
— Я уже рассказал о малыше, — вмешался Какстон, — и если вы надеетесь одурачить Монитора, изображая из себя заботливую мамашу…
— Я хотел бы также заметить, — сказал Монитор, — что принуждать вас жить с ребенком ФРОБов равносильно жестокому и непредусмотренному наказанию, и за все, что вы вынесли в течение последних пяти недель, из вашего приговора будет вычтено, как минимум, десять лет — если, конечно, вы будете признаны виновным. И кстати, лучше видеть того, с кем говоришь. Не согласитесь ли вы включить видеосвязь?
Внезапно сила тяжести в каюте с одного g увеличилась до двух. О’Мара был застигнут врасплох — у него подогнулись ноги, и он плашмя грохнулся на пол. Рев малыша в соседнем помещении, должно быть, заглушил шум, произведенный О’Марой, потому что его собеседники никак на него не отреагировали. О’Мара тяжело поднялся на колени и проговорил:
— Простите, мой видеофон не в порядке.
Монитор помолчал, дав О’Маре понять, что он разгадал его ложь и согласен сейчас не придавать ей значения. Наконец он произнес:
— Ну что ж, хоть меня-то вы видеть можете, — и экран видеофона включился.
На экране появился моложавый, коротко остриженный мужчина, глаза которого казались лет на двадцать старше, чем лицо. На парадном, темно-зеленом мундире виднелись майорские знаки отличия, на воротничке — изображение жезла. О’Мара решил, что при иных обстоятельствах этот человек, пожалуй, пришелся бы ему по душе.
— Мне нужно кое-что сделать в соседнем помещении, — сказал он. — Я сейчас же вернусь.
Он установил антигравитационный пояс на отталкивание в два g, которое точно уравновесило бы существующую в каюте силу тяжести и позволило бы ему увеличить гравитацию до четырех g без особых последствий. Потом он намеревался дать три g и в результате получил бы суммарное тяготение, равное одному g.
По крайней мере таковы были его планы.
Вместо этого пояс (или решетки, или пояс и решетки одновременно) начал создавать флуктуации тяготения в половину g, и каюта словно взбесилась. Это напоминало подъем в скоростном лифте, который то включают, то останавливают. Частота колебаний быстро возрастала, пока О’Мару не затрясло так, что у него залязгали зубы. Не успел он что-либо предпринять, как возникло новое и еще более грозное осложнение. Решетки не только непрестанно меняли силу тяжести, они перестали действовать перпендикулярно плоскости пола. Даже застигнутый штормом корабль, пожалуй, никогда не дергался и не валился с боку на бок так, как пол в каюте О’Мары. О’Мара качнулся, отчаянно попытался схватиться за диван, промахнулся и тяжело ударился о стену. Прежде чем он успел выключить пояс, его швырнуло через всю каюту к противоположной стене.
В каюте снова установилась устойчивая сила тяжести, равная двум g.
— И долго это продлится? — спросил вдруг Монитор.
В суматохе О’Мара забыл о нем. Отвечая Монитору, он приложил все усилия, чтобы голос его звучал естественно.
— Кто знает. Не смогли бы вы позвонить попозже?
— Я подожду, — сказал Монитор.
Стараясь не обращать внимания на ушибы, полученные несмотря на скафандр высокой защиты, О’Мара пытался собраться с мыслями, чтобы найти выход. Он догадывался, чтeq o (о;ґ) здесь произошло.
Когда рядом одновременно включаются два антигравитационных генератора одинаковой мощности и частоты, возникает интерференция, которая нарушает стабильность обоих. Решетки в каюте О’Мары были временные и питались от генератора, сходного с генератором пояса. Обычно между ними существовал сдвиг по частоте — как раз во избежание подобной неустойчивости. Однако последние пять недель О’Мара постоянно ковырялся в механизме решеток — да еще лез туда всякий раз, когда устраивал малышу баню, — и, по-видимому, сам того не зная, изменил частоту.
Он понятия не имел, в чем именно состояла его оплошность, да если б и знал, то у него не было времени ее исправить. Он снова осторожно включил пояс и стал медленно наращивать мощность. Первые признаки неустойчивости появились, когда отрицательная гравитация пояса достигла трех четвертей g.
Четыре g минус три четверти — это чуть больше трех g. Похоже, что придется работать без всяких послаблений, угрюмо подумал О’Мара.
V
О’Мара торопливо нахлобучил шлем, протянул кабель от микрофона в скафандре к коммуникатору, чтобы можно было разговаривать и при этом Какстон или Монитор не догадались бы, что он внутри скафандра. Если уж добиваться отсрочки для окончания лечения, то они не должны заподозрить, что здесь происходит нечто из ряда вон выходящее. Он принялся за наладку воздухообмена и гравитационных решеток.
В течение каких-нибудь двух минут атмосферное давление в каюте увеличилось в шесть раз, а искусственное тяготение возросло до четырех g — это было максимальное приближение к “обычным” худларианским условиям, какого О’Маре удалось достичь. Ощущая, как напрягаются и чуть не рвутся мышцы плеча — ведь пояс нейтрализовал лишь три четверти g из четырех, — О’Мара вытащил из дырки в настиле невероятно тяжелую и неуклюжую болванку, в которую превратилась теперь его рука, и тяжело перекатился на спину.
У него было такое ощущение, словно его дорогой полутонный малыш навалился ему на грудь; перед глазами прыгали большие черные пятна. Сквозь эти пятна проступал небольшой кусок потолка и экран видеофона под каким-то невероятным углом. Человек на экране проявлял признаки нетерпения.
— Я тут, — с трудом выговорил О’Мара. Он пытался подчинить себе свое дыхание. — Вы, наверно, хотите услышать мою версию несчастного случая?
— Нет, — ответил Монитор. — Я прослушал запись, сделанную Какстоном. Меня интересует ваше прошлое, до того как вы поступили сюда. Я наводил справки, и тут кое-какие концы с концами не сходятся…
Их беседу прервал оглушительный рев. Хотя из-за повышенного давления малыш ревел натужным басом О’Мара понял, что тот голоден и раздражен.
О’Мара с огромным трудом перевернулся на бок, затем оперся на локти. Некоторое время он неподвижно лежал в таком положении, собирая силы, чтобы переместить тяжесть тела на ладони и колени. Но когда ему наконец это удалось, он обнаружил, что его руки и ноги набухли и, казалось, вот-вот лопнут от давления прихлынувшей к ним крови. Задыхаясь, он опустил голову. Тотчас кровь хлынула в переднюю часть тела — и перед глазами пошли красные круги.
Он не мог ползти на четвереньках или на животе. И, уж конечно, при трех g он не мог просто встать
