и пойти. Что же еще оставалось?
О’Мара снова предпринял героические усилия, чтобы повернуться на бок, а потом перекатился на спину, но на этот раз помогал себе локтями. Воротник скафандра поддерживал его голову на весу, но прокладки в рукавах были слишком тонкими и локтям было больно. Вдобавок от напряжения отчаянно заколотилось сердце. И, что хуже всего, О’Мара снова начал терять сознание.
Конечно, должен существовать какой-то способ, позволяющий уравновесить или по крайней мере распределить вес тела так, чтобы можно было двигаться и при этом не терять сознания. Он попытался представить себе, как располагался человек в противоперегрузочных креслах, которые применялись на кораблях до появления искусственной гравитации. Ему вдруг вспомнилось, что там лежали не совсем плашмя, а коленями вверх…
Медленно отталкиваясь локтями, спиной и пятками, извиваясь словно змея, О’Мара двинулся к спальне. Изобилие мышц, которыми его наградила природа, теперь пригодилось — обычный человек в таких условиях беспомощно распластался бы на полу. Но даже О’Маре понадобилось целых пятнадцать минут, чтобы доползти до распылителя, и все это время малыш не переставал реветь. Звук был таким громким и басовитым, что при этом, казалось, вибрировала каждая косточка в теле О’Мары.
— Мне нужно с вами поговорить, — прокричал Монитор во время короткого затишья. — Неужели вы не можете заткнуть глотку этому проклятому младенцу?!
— Он голоден, — ответил О’Мара. — Он успокоится, когда его накормят.
Распылитель был укреплен на тележке, и О’Мара снабдил ее ножной педалью, чтобы руками наводить струю на цель. Теперь, когда его подопечный был прикован к одному месту учетверенной силой тяжести, О’Маре не нужно было пускать в дело руки. Зато ему пришлось толкнуть тележку плечом, чтобы она приняла нужное положение, и локтем нажимать на педаль. Из-за возросшей силы тяжести струя пищи загибалась к полу, но в конце концов О’Маре все же удалось покрыть малыша слоем пищи. Очистить больные участки от питательной смеси было труднее. Струю воды, которую О’Мара кое-как регулировал лежа на полу, совершенно невозможно было направить точно в цель. Ему удалось только попасть в широкое ярко-синее пятно, которое образовалось из трех пятен, слившихся воедино, и занимало чуть ли не четверть тела малыша.
Покончив с этим О’Мара распрямил ноги и осторожно опустился на спину. Невзирая на три g, он чувствовал себя почти хорошо, после того как битых полчаса пытался удерживать тело в полусидячем положении.
Малыш перестал орать.
— Я хотел сказать, — строго проговорил Монитор, когда установилась тишина, — я хотел сказать, что отзывы о вас с прежних мест работы не согласуются с теми, которые я получил здесь. Вас характеризовали как человека беспокойного и неудовлетворенного, говорят, что вы такой и теперь, но раньше вы пользовались неизменной симпатией товарищей и несколько меньшей — со стороны начальства; ведь ваше начальство иногда ошибалось, вы же — никогда…
— Я был ничуть не глупее их, — устало возразил О’Мара, — и часто доказывал им это. Но у меня на лице было написано, что я неотесанный мужлан!
Странно, но все эти личные неприятности были сейчас почти безразличны О’Маре. Он не мог отвести глаз от зловещего синего пятна на боку детеныша: оно стало темнее, а середина казалась слегка припухшей. Впечатление было такое, словно сверхтвердый панцирь в этом месте размягчился и колоссальное внутреннее давление распирало ФРОБа изнутри. Он надеялся, что теперь, когда тяжесть и давление повысились до худларианской нормы, этот процесс приостановится — если только он не симптом какой-то совершенно иной болезни.
О’Мара уже подумывал о том, чтобы сделать следующий шаг — распылить питательную смесь прямо в воздух около своего подопечного. На Худларе аборигены питались мельчайшими живыми организмами, плававшими в сверхплотной атмосфере, — но, с другой стороны, справочник недвусмысленно настаивал на том, что частицы пищи не должны соприкасаться с поврежденными участками покрова, так что повышенного давления и гравитации, по-видимому, достаточно…
— Тем не менее, — продолжал рассуждать Монитор, — если бы подобное происшествие случилось в одном из тех коллективов, где вы работали прежде, вашу версию приняли бы с полным доверием. Даже если б это произошло по вашей вине, все сплотились бы вокруг вас, чтобы защитить вас от чужаков вроде меня. Отчего же вы из дружелюбного, симпатичного человека превратились в такого…
— Мне все обрыдло, — лаконично ответил О’Мара.
Малыш молчал, но О’Мара заметил характерное подергивание отростков, которое предвещало приближение очередного взрыва страстей. И он разразился. На ближайшие десять минут всякие разговоры, разумеется, были исключены.
О’Мара приподнялся на боку и снова оперся на локти, уже ободранные и кровоточащие. Он знал, в чем дело: малышу недоставало обычной послеобеденной ласки. О’Мара медленно добрался до веревок с противовесами, предназначенными для похлопываний, и приготовился было исправить свое упущение. Но увы — концы веревок висели в полутора метрах над полом.
Полулежа, опершись на один локоть и изо всех сил пытаясь приподнять мертвенную тяжесть другой руки, О’Мара утешал себя мыслью, что веревка с таким же успехом могла висеть на высоте четырех миль. Под градом катился по его лицу, он весь взмок от напряжения и, наконец, медленно, дрожа и трясясь, дотянулся до веревки и судорожно вцепился в нее. Держась за нее мертвой хваткой, он бережно опустился на пол, потянув за собой веревку.
Устройство действовало по принципу противовесов, поэтому тут не требовалось прилагать дополнительных усилий. Тяжелый груз аккуратно опустился на спину малыша, нанеся ему ласковый шлепок. Несколько минут О’Мара отдыхал, потом уцепился за вторую веревку, груз которой должен был, опускаясь, заодно поднять первый груз.
Нанеся примерно восемь шлепков, О’Мара обнаружил, что он больше не видит конца веревки, хоть и ухитряется всякий раз ее найти. Его голова слишком долго была выше уровня тела, и он находился на грани обморока. Уменьшившийся приток крови к мозгу вызвал и другие последствия… О’Мара с удивлением услышал собственный голос, который, сюсюкая, произнес:
— Ну, ну… все в порядке… папочка сейчас приласкает… ну, сейчас… баю-бай…
Самое забавное было то, что он действительно ощущал ответственность и какой-то безумный страх за малыша. Для того ли он его спас, чтобы случилось этакое! Быть может, тяжесть трех g, которая прижимала его к полу, при которой от простого вздоха устаешь, будто неделю трудился, а каждое ничтожное движение требует всех запасов сил, — быть может, это напомнило ему другую ситуацию: медленное, неумолимое сближение двух огромных бессмысленных и неуправляемых металлических глыб?
Несчастный случай…
В тот злополучный день О’Мара был ответственным сборщиком, и только он включил предостерегающие сигналы, как увидел двух взрослых худлариан, которые бегали за своим отпрыском по одной из сближавшихся конструкций. Он через транслятор потребовал, чтобы они немедленно убрались и предоставили ему самому поймать малыша. О’Мара был намного меньше взрослых ФРОБов, так что быстро сближавшиеся поверхности стиснули бы их прежде, чем его, а за эти несколько лишних минут он вполне мог прогнать малыша к родителям. Но то ли трансляторы у ФРОБов были отключены, то ли они боялись доверить спасение своего детеныша крохотному человеческому существу… как бы то ни было, они оставались в зазоре до тех пор, пока не стало слишком поздно. И О’Маре довелось увидеть, как сближающиеся конструкции поймали ФРОБов в ловушку и раздавили их.
При виде малыша, который уцелел из-за своих малых размеров и теперь копошился около мертвых родителей, О’Мара бросился к нему. Прежде чем поверхности сошлись, ему удалось выловить маленького ФРОБа из зазора и выскользнуть оттуда самому. На какой-то миг О’Маре даже почудилось, что он уже не выдернет своей ноги.
Здесь не место для детей, сердито подумал он, глядя на дрожащего трясущегося малыша, покрытого ярко-синими шершавыми пятнами. Просто нужно запретить взрослым существам брать сюда детей — даже таким могучим, как худлариане.
Но вот Монитор опять заговорил:
