несбыточными мечтами? Пусть возвращается к матери.
— Почему, несбыточными? — возмутился Свистун. — Что ожидает Вику у Красули? Либо превратится в занюханую проститутку, либо — в бандитку, такую же, как мать… Не позволю, век свободы не видать, чтобы она была несчастной! Вот заработаю еще сотенку тысяч…
— Заработаешь или награбишь?
— Мораль читаешь, падло офицерское? В гробу я видал твою мораль! Главное — вызволить девочку, дать ей счастье, остальное — дерьмо. Понадобится — буду грызть зубами, душить, грабить…
Свистун находился на грани истерики, вот вот рванет на груди рубаху, завоет одиноким волком, набросится с кулаками на «моралистов».
— Усохни, малявка! — угрожающе поднялся Поршень и навис над разбушевавшимся парнем. — Продолжишь качать права — мигом в чувство приведу. Вот этим «лекарством», — показал он кулак размером в среднюю тыкву. — Ишь ты, вздумал слезу пущать…
— Я что, я ничего, — забормотал испуганный Свистун.
— Вот и давай побазарим об этом самом «ничего», — как ни в чем не бывало добродушно проворчал Поршень, усаживаясь на место и наливая всем самогон. — Что там удумал твой вшивый босс? Западло! Ты в больнице все сказал или утаил?
Маловразумительный разговор о будущем Вики переметнулся на совершенно другую тему. Потом снова вернулся к будущему молодых. Через каких-нибудь полчаса Усач, Поршень и Федоров стали сочувствовать влюбленным, изобретать способы помочь им. Соответственно отмяк и настороженный Свистун, он уже смотрел на двух бывших зеков и на своего недруга с надеждой и благодарностью.
— Чем приманивает тебя Жетон, какую сулит выгоду? — озабоченно спросил Федоров, накладывая на тарелку парнишке куски жаренного сала. — Говори откровенно, никто не собирается тебя подставлять…
— Базарит: солидное дельце привалило, через полгода можно прилично прибарахлиться, сколотить капиталец. Встретил босс старого дружана, который шестерит у высоких людей…
Еще через полчаса окончательно разомлевший Свистун выложил друзьям все, что ему стало известно от Жетона.
Федоров слушал и все больше и больше удивлялся. Перед ним открылся новый мир, мир убийств, грабежей, пыток. И в это болото он мало того, что окунулся сам — погрузил собственную жену и семью Фимки, армейского своего друга… Точно так же, как Валерка тащил туда свою подругу… Слава Богу, кажется, опомнился и теперь пытается вытащить.
— Вот что скажу тебе, кореш, — поднялся с места и заходил по кухоньке Поршень. — За бугор не нацеливайся — зряшное дело, там таких как ты и твоя телка — тысячи, если не миллионы. У моей супруженницы Тамарки на Амуре сеструха живет, муж ее рыбачит, она вкалывает на рыбозаводе. Писать ей не стану — поезжай с девкой, передашь привет от Ивана Засядько. Пристроят на работу, помогут. Там вас ни один босс не достанет…
— А почему сам не едешь? — подозрительно спросил Валерка. — Тебя ведь собираются замочить…
Поршень задумался, На самом деле, почему, что держит его в Москве? Вопросительно поглядел на отставника. Дескать, что ответить, как об'яснить?
Пришлось Федорову вмешаться.
— Через месячишко мы тоже прилетим к вам… Слишком горячо сейчас в столице, утром проснешься и не знаешь доживешь ли до вечера… Так что, не сомневайся, бери Вику и лети к ивановой сеструхе. Готовь там место для нас…
Говорил, убеждал, а в голове крутились опасливые мысли. Черт его знает, на самом деле Свистун решил завязать или играет заранее заготовленную хитрую роль? Иногда «раскаявшийся» предатель намного опасней «действующего». Лучше не называть срока появления на Дальнем Востоке, ограничиться легким намеком.
На самом деле, Федоров твердо решил покинуть Москву. Вместе с Поршнем. Чем скорей, тем лучше. Ибо они оба находятся на «ничейной» земле, между преследующими их бандитами и насторожившимися сыскарями. Потом, после того, как он обживется на новом месте, вызвать к себе Оленьку с детьми и семью Савчуков.
Обмякший парень жадно ловил каждое слово, благодарно улыбался. В прихожей Вика тихо радовалась и вытирала слезы. Усач сосредоточенно сморкался в чистый носовой платок. Поршень разглядывал икону в богатом окладе…
Глава 14
На третий день после переезда на Украину к детям Машенька заволновалась. В спешке она оставила в Москве многие необходимые вещи, отсутствие которых ежеминутно ощущалось. То мужнее осеннее белье, то свое шерстяное платье, то детские игрушки. Особенно тосковала по забытым украшениям, скрашивающим жизнь любой женщины.
— Ты не собираешься с'ездить в Москву? — однажды спросила она мужа. — Скорей всего, опасность, о которой так красочно говорил Михаил, уже исчезла, не станут же бандиты устраивать засады для поимки обычного пенсионера? Небось, подежурили сутки, выматерились да подались по более прибыльным делам.
Савчук может быть и согласился бы, но в памяти прочно засели предупреждения друга. Поэтому отнекивался, переводил серьезный разговор в шутку. Супруга не отставала, давила на сознание, переходя от слезливых упреков к настойчивым требованиям.
Ощущение грозящей опасности постепенно сглаживалось, теряло остроту. Кроме того, Ефим не взял из дому пенсионное удостоверение, не попросил учреждение сбербанка переводить пенсию по новому месту жительства. Пенсия — единственный источник дохода, не сидеть же с женой и детьми на шее родителей?
— Так и быть, с'езжу. Авось, обойдется.
И поехал.
На всякий случай позаимствовал у школьного дружка, работающего костюмером в местном театре, бородку с усиками и лохматый парик, натянул отцовский поношенный плащ. Короче, превратился в некую помесь заядлого рыболова и обнищавшего профессора. Второй дружок, гравер, «сочинил» фальшивый паспорт, вклеив туда новое изображение владельца.
Украинские пограничники и таможенники не стали копаться в документах и скудном багаже пассажира, их больше интересовали в'езжающие в страну «иностранцы» нежели выезжающие хохлы. Для вида понюхали паспорт, бегло оглядели его хозяина. Потребовали пред'явить для досмотра багаж, но когда Савчук выставил потертый, отживший свой век чемодан, только посмеялись и махнули рукой. Езжай, мол, миляга, куда нацелился, можешь вовсе не возвращаться, продолжить нищенское свое существование у кацапов.
В Москве, на Киевском вокзале тоже особо не придирались — оглядели с ног до головы и, зевая, отвернулись. Дескать, у нас своих бедолаг предостаточно, одним будет больше — какая разница?
Первые удачи пригасили тревогу, появилась уверенность в благополучном исходе опасного предприятия. Действительно, кому нужен несчастный отставник, пусть даже бывший подполковник, какой с него навар тем же бандитам? Мишка Федоров — другая статья, тот якшался с уголовниками, был хахалем криминальной Красули, его бы не упустили, а кто такой Савчук, чтобы устраивать засады и организовывать слежки?
До того дошло, что Фимка начал сожалеть о глупом переодевании и фальшивом паспорте. Ежели повяжут сыщики — не отбрешешься: внешность изменена, переодет, вместо паспорта — ксива, пожалуйте, господин бывший предприниматель, в кутузку. А бандитам фокусы с переодеванием — кедровые орешки, мигом раскусят и сожрут вместе со скорлупой.
Спрятавшись в вокзальном туалете, Фимка отодрал бороду и усы, стащил с головы парик, все это вместе с поддельным паспортом запихал в чемоданчик. Сначала хотел выбросить в унитаз, но после передумал. Чем черт не шутит, вдруг придется воспользоваться, пусть полежит.
Оказалось, переодевание было далеко не глупостью, а вот возвращение в привычный свой облик — сплошной идиотизм. Не успел Савчук войти в знакомый двор, как его тут же узнали. И не только узнали, но принялись донимать свежими новостями и дурацкими вопросами.
— Дядя Фима! — на всю улицу завопил мальчишка из соседнего под'езда, — А вас ограбили! —
