Первым, кого девушка допустила к больному, — конечно, был его отец.
Панкратов-старший, веселый и, кажется, даже помолодевший, бодрой, далеко не стариковской походкой вошел в комнату, треть которой занимала кровать с лежащим на ней Андреем.
Еще в прихожей Татьяна долго и в»едливо внушала развеселому свекру что нужно говорить сыну, а о чем даже намекать категорически запрещается. Она с пристрастием покопалась в хозяйственной сумке, куда свекровь упаковала подарки бесценному Андрюшке. Безжалостно выбросила припрятанную отцом поллитровку «столичной», отставила в сторону кетчуп.
— Почему мама не пришла? — бесцеремонно спросила она. — Уж не приболела ли часом?
— Приболела, — подтвердил Федор Самсонович. — Возраст у нас такой… больнючий.То слева кольнет, то справа прищемит… А у Зинаиды Семеновны сразу и закололо, и защемило, — балагурил он.
Панкратов по-хозяйски вошел в комнату, деловито осмотрел майорское жилье, поболтал стеклянным графином с кипяченной водой. Недовольно похмыкал — это ли питье для настоящего мужика?
Андрей глазам своим не верил. Привык видеть отца суровым, неприступным, будто закованным в броню нелегких мыслей, и вдруг ведет себя будто расшалившийся подросток.
— Не узнаешь? — подсел к кровати Федор Самсонович. — Думаешь, небось, напился батя либо крыша у него поехала? Что касается водочки — грешен: потихоньку от мамы-Зины потребил чуток за твое выздоровление… А крыша не поехала, мозги — на своих местах, куда матушкой природой поставлены…
Андрей недоуменно пожал плечами и поморщился: рана давала знать о себе, не позволяла делать резкие движения. На самом деле, он знал причину необычайной веселости отца: Негодин, таясь от Татьяны, поведал майору о смерти Пузана, ранении майора госбезопасности Ступина, похищении генарала-ученого, вообще о всех деталях происшедшей схватки.
Как же не радоваться полковнику в отставке, которого судьба заставила вместе с дпузьями, с которыми учился в Военно-Инженерной Академии, принимать активное участие в поисках бандитского логова?
Панкратов-отец наклонился к лицу сына, внятно, с удовольствием зашептал.
— Нашего общего «дружка», вонючего Пузана, укон-тро-пу-пи-ли! Чуешь, сынок? Отдал душу сатане, чертово отродье, прикончили его ангелы небесные, козла дранного!
Не сдерживали бы отставного полковника суровые наставления хозяйки и болезненный вид сына — в пляс бы пустился старик, гопака бы отколол по всем правилам танцевального искусства.
— Ангелы исполнениями приговоров, насколько мне известно, не занимаются. Конкретно кто ликвидировал бандита?
И снова Андрей слукавил. От Негодина он знал: Пузана застрелила невенчанная его жена Таня, после того, как Храмов послал в спину сыщику несколько пуль.
Обостренным чутьем человека, много лет отдавшего борьбе с преступностью, майор чувствовал опасность, угрожающую его жене… Да, да, жене, ибо, несмотря на неоформленные их отношения, Татьяна, а не окончательно опустившаяся женщина, с которой он по недоразумению прожил длительное время, была его настоящей женой.
— Что нам с тобой до имени человека, которого ангелы уполномочили совершить правосудие? Главное — Пузана больше не существует и мы заживем, наконец, спокойно… Вот только Стаса жалко, — погрустнел Федор Самсонович. — Попал генерал в мясорубку — перемололи его вместе с бандитами.
Отставной полконик помрачнел.
Крепкая, необычная для теперяшних времен, дружба накрепко спаяла разных по внешности и характеру людей, когда-то сведенных причудливой судьбой в казарму Инженерного училища.
Беспризорник военных лет Федорчук и сын преуспевающего ученого Новиков, выходец из семьи потомственного токаря Холмов и выпестованный женщиной-одиночкой Окунев, сын потомственного военачальника Савелов и неожиданный ребенок секретарши одного из работников Центрального Комитета партии Варилов… Все они, остриженные наголо, переодетые в солдатское обмундирование, превратились в одноцветных курсантов. И это свое курсантское обличье, как это ни странно звучит, пронесли через всю жизнь.
Кем бы они не были: генералами и полковниками, подполковниками и майорами, линейными инженерами либо проектировщиками, прежде всего и важнее всего оставались верны несгибаемой курсантской дружбе.
У пенсионеров сохранилась не только память — они бережно хранили все, относящееся к своей истории: песни, мелодичные и, одновременно, вызывающе резкие, смешные и горькие истории, сведенные памятью в некий неписанный и неопубликованный сборник, свои традиции и манеры общения. Даже создали свой «фонд помощи», деньги которого лежали, наращивая мускулы, в Сбербанке.
Не прошло и часа, как Федор Самсонович забеспокоился,
И вот вслед за ушедшим из жизни Витькой Холмовым похоронен убитый во время схватки с бандитами Стас…
— Что нового у твоих друзей? — попытался оторвать отца от грустных мыслей Андрей. — Чем занимаются?
Оживший полковник принялся азартно рассказывать про Ефима Милова, который занялся проектированием интер»еров особняков-дворцов «новых русских». Неплохо зарабатывает выдумщик, даже по заграницам раз»езжает. Инженер-журналист Никита Окунев, в просторечии — Оглобля, выдал такую зубодробильную статейку, что у президентских подхалимов, небось, зуд пошел по телу — ни одна мазь не поможет…
Андрей и подсмеивался на стариковскими выдумками, и втайне завидовал молодости и энергии ветеранов Инженерной Академии. Дай Бог, чтобы у него сложились бы такие же отношения с бывшими милицейскими курсантами и нынешними сотрудниками родного уголовного розыска. Господи, сотвори чудо, сделай так чтобы майор-сыщик на старости лет был таким же бодрым жизнелюбом, как курсанты сороковых годов.
Панкратов-отец неожиданно заворочался на табурете, бросая выразительные взгляды на телефонный аппарат. Все понятно, мама-Зина отпустила мужа на определенное время, приказала не задерживаться.
— Погоди, батя, ты не ответил мне: кто порешил Пузана, что тебе известно? — наседал Андрей, будто от осведомленности отставного полковника зависит судьба жены.
Панкратов-отец ужом извивался, уходя от ответов на вопросы сына. Дескать, ничего он не знает и знать не хочет, все это ему — до лампочки, главное — нет Пузана.
— Ну, чего ты пристал ко мне, как банный лист к заднице? — не выдержал, наконец, он. — Твоя жинка порешила бандюгу. Костя посвятил, Негодин. Не велел тебе говорить, боится голову ему намылишь за болтливость… Ты уж вот что, сынок, не говори ему о нашем с тобой разговоре, очень прошу, — Андрей успокоительно улыбнулся. — А теперь побегу, простите старика. Мама-Зина построже другого старшины командует, может и выдать внеочередной нарядец по кухонным делам…
Негодин навещал больного начальника почти ежедневно, если по сдужебным надобностям не мог появиться — звонил по телефону. Внимательно выслушав скудный отчет о самочувствии, торопливо обещал в ближайшин дни подскочить и прощался.
Но в этот праздничный день все же выбрал время — пришел не на несчастные четверть часа — на целые полдня.
День был обычным, не отмеченным красным на календаре — просто сегодня Андрей после длительного перерыва впервые проковылял по комнате от кровати к двери и — обратно. Медленно, покачиваясь, опираясь на хрупкое плечо подруги, потея и задыхаясь, но все же осилил заранее намеченный маршрут!
Такое событие требовалось соответствующим образом отметить. Татьяна вынесла телефонный аппарат в прихожую, долго о чем-то шепталась. Конечно, с Костей. А с кем же ей ещё секретничать? Только с хирургом советоваться по поводу хода лечения больного, да с Негодиным строить каверзные планы обуздания его излишне ретивого отставного начальника.
Отдыхая от трудного «путешествия», Панкратов лежал в постели и хитро улыбался. Он знал, о чем перешептываются близкие ему люди. И когда Негодин, отдав Тане неизменный пакет с продуктами, перешагнул порог, Андрей тихо засмеялся. Дескать, можешь не таиться и не ухмыляться, все твои секреты давно разгаданы — поверху плавают.
