бы одну руку. Не получалось — Кариес связал пленницу добротно, такие накрутил узелки — не выберешься.
Небрежно связанная проститутка не пыталась освободиться — прожигала «тюремщика» лихорадочными взглядами. Фельдшер не реагировал на них — спокойно жевал сухарик и — думал о своем.
— Корень, ты в Бога веришь?
Фельдшер пожал плечами — сам не знал, как относится к религии. С одной стороны, вроде верит, с другой — какая там вера при его бандитской «профессии». Конечно, имеется какая-то высшая сила, типа генеральной прокуратуры, отслеживающая людские делишки. Только почему эта «высшая сила» не реагирует на гадкие дела, творящиеся на Земле, где же Божий праведный Суд?
— Не увиливай, сявка, скажи: веришь или не веришь?
Корень тягуче улыбнулся. Будто размазал насмешливую улыбку по хмурому, озабоченному лицу.
— Ну, верю…
Дуплишка заворочалась на полу, задергала связанными руками.
— Тогда — развяжи. Веревки руки натерли — нестерпимая боль. Да и почифирить охота, как это сделать связанной? Поможешь — зачтется тебе доброе дело и на этом, и на том свете.
— Не сбежищь? Поклянись.
— Клянусь Богом… или Сатаной, чем хочешь. Сама шагу не сделаю из этой халупы… Хочешь, с тобой побалуюсь? Ты ведь меня ещё не пробовал, не знаешь, какая я сладкая… Сам подумай, куда мне бежать? Хоть и паскудно бесплатно подставляться тому же Кариесу, зато защищаете меня, кормите… Прошу — развяжи…
Корень решительно поднялся, рязвязал веревки, помассажировал натертые кисти женских рук.
— Только гляди: сбежишь — догоню и подколю. Сама должна понимать — пощады от Лягаша не дождаться, а мне рановато торопиться на небеса.
Они пили чай, разговаривали мирно, доверительно. Дуплишка жаловалась на свою беспутную житуху, фельдшер — на свою. О лежащей в соседней комнате пленнице — ни звука, будто её не существовало.
— Так хочешь попользовать меня или не хочешь? — приставала проститутка, расстегивая кофтенку и поигрывая аппетитными, несмотря на вялость, грудями. А сама потихоньку придвигала к краю стола кухонный нож. — Смотри, от чего отказываешься? Толстопузые бизнесмены за это добро сотни баксов отваливают, в очередь становятся…
— Сейчас нет желания, — отнекивался Корень. — Вот позже — с удовольстьвием. И оставь в покое ножик — не успеешь прирезать — замочу.
Рука Дуплишки отпрянула от рукояти ножа, будто она, эта рукоять, раскалилась добела. Подсмотрел все же, падла, подумала женщина, а ведь как хорошо задумано: один удар в горло, развязать девочку и сбежать… Куда — не имеет значение, хоть в Москву, хоть за Москву… Главное — спасти сестренку, своя судьба Дупло не интересовала — свыклась с мыслью о неизбежной гибели. Рано или поздно
Корень потянулся, потер глаза.
— Спать хочется зверски… Давай повяжу тебя, подальше от греха. Сама соснешь да и я вздремну. Всю ночь колобродили, глаз не сомкнули.
Подумав, Дуплишка добровольно протянула отдохнувшие руки. Постаралась немного раздвинуть их — дать слабинку. Да и Корень не особо старался — не затянул узлы, не опоясал веревкой по талии, не притянул руки к ногам.
Вскоре в доме раздался мощный храп фельдшера. Ему вторили стонущие звуки, издаваемые спящей женщиной.
Но Дуплишка не спала. Осторожно прижала руку к руке, подвигала ими. Плохо завязанный узел ослаб, узкие женские руки оказались на свободе. Освободить ноги — не проблема… Проститутка тихо, на цыпочках прошла в гостиную. Наташа не спала — какой уж там сон! — широко раскрыла глаза. На губах — недоверчивая, нерешительная улыбка.
Женщина развязывала подругу и тихо нашептывала.
— Спокойно, сестренка, не трепыхайся, сейчас освобожу… Дерьмовый фельдшер кемарит. Сбежим и от него, и от вонючего импотента. Заживем вдвоем. Я работать буду, трясти богатых мужиков, ты — учиться. Найдется хороший парень — замуж выйдешь, детей нарожаешь… Не житуха будет — райская сказочка…
«Сестренки» выпорхнули из дома, будто птицы из клетки.
Корень перестал храпеть, поднялся с лежанки, прислушался. Улыбнулся, будто послал привет женщинам. Присел к столу и написал на бумаге несколько слов.
«Телки сбежали. Проспал. Знаю — не простишь, поэтому ухожу.»
Положил маляву на «медицинский» чемоданчик и вышел из дома…
Глава 14
Сомов в очередной раз вызвал командира пятерки не на речку и не в лесной массив — к себе домой. Видимо, это означало высшее доверие, которого не каждый удостаивается. Правда, встреча на квартире — явное нарушение законов конспирации, но члену Главного Штаба видней. Капитан привык подчиняться старшим, безоговорочно выполнять их приказы.
Генерал жил не в Москве — в Люберцах, и хотя этот город принадлежал области, от него до ближайшей станции метро ближе, нежели из некоторых районов столицы. Скромный пятиэтажный кирпичный дом расположен в глубине квартала, квартира — тоже скромная, двухкомнатная. Тоже мне, генерал, позлорадствовал Николай, не расстарался на пятикомнатные хоромы или на двухэтажный особнячок.
Иван Иванович — в теплом, не по сезону, халате — проводил гостя в парадную комнату, уставленную стеллажами с книгами. Усадил в старое потертой кресло. Придвинул банку с растворимым кофе, вазочку с печеньем, сахар, современный ультрачайник зарубежного производства.
— Времени для болтовни мало, потому вы пейте чай и, одновременно, слушайте меня. Надеюсь, не обижаетесь?
— Что вы, Иван Иванович, какие могут быть обиды, — горячо возразил Пахомов, хотя в глубине души гнездилось нечто похожее на обиду. Как не говори, а упоминание о дефиците времени здорово смахивает на выпроваживание за дверь. — Как говорится, слушаю и повинуюсь.
— Сразу и повинуюсь? — недовольно пробормотал Сомов. — Итак, очередное задание. Собирайте, капитан, свою пятерку…
— К сожалению, не пятерку, а тройку…
— Почему? Кстати, хочу спросить, где внучка? Звонила мать, жалуется — третью ночь дома не ночует и не звонит.
Вопросик — не из приятных. Не признаешься же, что командиру неизвестно, где находится любимая генеральская внученька? Последнюю весточку от неё принес Бузин и она, эта весточка, не особенно обнадеживает.
— Как где — на задании, — уткнулся Николай в чашку с кофе. — Вы ведь сами разрешили нам «свободную охоту»… Вот и охотимся…
— Так… Понятно. — судя по внешнему виду генерала, ничего ему не понятно, к тому же округлая фраза о «свободной охоте» не добавила уверенности в безопасности Наташи. — А куда девался ещё один член пятерки? Старший лейтенант Поспелова… Что приключилось с офицером? Заболел? Несчастье? Или тоже — на задании?
— Ни то и не другое, ни третее, товарищ генерал… Есть определенные обстоятельства… Короче, сейчас я не готов к ответу, позже… Одно совершенно ясно, для меня, в первую очередь… Пока предпочитаю держать старшего лейтенанта на расстоянии… вытянутой руки… Возникло этакое недоверие…
Путанные об»яснения насторожили Сомова. Он присел к столу, всмотрелся в нервно подрагивающее лицо командира пятерки. Обычно капитан сдержан и спокоен, нынешнее его состояние, само по себе, говорит о многом. Но Сомов в общении с подчиненными привык не торопить, не подгонять — сами должны «дозреть». Тогда и выложат все, что посчитают нужным и важным.
— Вмешательство Главного Штаба требуется?
Знаем мы это вмешательство, подумал про себя Пахомов: расследование и — смертный приговор. Однажды, Николая посвятили в измену одного майора. Как говорится, в назидание… Польстился тот майор на бандитское подношение, получил всего-навсего пару сотен баксов, а расплатился жизнью. Мысль о том,
