крематорием. В десять утра он уже подходил к своему дому в военном городке. По дороге купил в комке полиэтиленновый пакет с пельменями, отоварился двумя батонами хлеба. Сейчас оглушит сознание стаканом водки, заест ядовитую жидкость горячими пельменями и — на боковую.
Поспать не пришлось. Когда Николай вошел в квартиру, из кухни вышла раскрасневшая… Наташа. В обтягивающем цветастом халатике, со смущенной улыбкой на губах, она была чудо как хороша.
— Удивляешься, командир? — смущенно засмеялась девушка при виде остолбеневшего Пахомова. — Просто решила подкормить тебя, еды наготовила на месяц: борщ, жаркое, котлеты… Постирушку организовала, полы подтерла…
Она говорила безостановочно, торопливо, не давая капитану возможности вмешаться, произнести жестокие слова, выгнать непрошенную «экономку». А что, выгонит и будет прав. Не положено женщине вешаться холостяку на шею, брать её или не брать — решает мужик.
Но Николай не собирался ни говорить, ни выгонять — просто подошел вплотную и обнял за талию. Навстречу его губам потянулись приоткрытые девичьи губы. Обладательница черного пояса каратистов почувствовала непривычную, но такую сладостную слабость, что не заметила, как Коленька поднял её на руки и перенес на постель…
Утром проснулись поздно. Всю ночь занимались любовью, разговаривали, делились планами на будущее. Словно не начинали совместную жизнь, а продолжали её. Не было да и не могло быть у Николая другой женщины. Жизнь со Светланой — типичный обман, тягостная ошибка.
— Ой, Коленька, проспала! — выскользнула из объятий Пахомова Наташа. — Дед велел к одинадцати привезти ему книгу из библиотеки… Отвернись, бестыжий, дай одеться!
Посмеиваясь, капитан послушно отвернулся.
— Завтрак сам разогреешь — жаркое в холодильнике, — натягивая платье, инструктировала Николая девушка. Теперь уже не девушка — жена. — Захочешь выйти — наглаженные рубашки в шкафу, костюм тоже привела в порядок…
— Не мельтеши! Никуда одна не поедешь. Сейчас позавтракаем и отправимся в Москву вместе…
Наташа попыталась возразить, говорила о том, что муж устал, не выспался, голоден, но Николай настоял на своем: сегодня только вместе! Завтра и в последующие дни — как хочет, ради Бога, он не собирается держать жену взаперти…
Счастливо смеясь, Сомова: теперь уже можно считать — Пахомова, согласилась.
Вышли они под руку, не обращая внимания на осуждающе поджавших губы соседок и ехидно посмеивающихся мужиков. Гордо подняв головы, обмениваясь многозначительными взглядами, дошли до автобусной остановки.
Будни. Работающий люд уже разъехался, детишки — в школе, женщины возятся по хозяйству. Остановочный павильон пустует.
На небо наползли тучи, послышались удары грома, хлынули потоки дождя. Николай и Наташа укрылись под навесом, прильнули друг к другу. Смеялись, радуясь потокам воды, стекающим с крыши павильона.
Неожиданно Пахомову вспомнилась страшная картинка из далекого детства. Разгромленный домик лесника, висящий на крючьях, убитый отец, растерзанная мать. Будто покойные родители предупреждали сына об опасности… Какая глупость: прижавшаяся к его груди Наташа и — опасность!
Рассказывал ли он о страшной гибели своих родителей ребятам?… Кажется, нет, не рассказывал. Не привык жаловаться, терпеть не мог сочувствия. А сейчас почему-то захотелось открыть душу неожиданно ставшей ему близкой девушке.
Не успел.
Из дождевого марева выскочил «жигуленок». Остановился возле павильона. Николай машинально шагнул, загородив собой Наташу.
Грянули автоматные очереди…
