По— моему статуя Апполона Бельведерского намного разговорчивей этого болванчика. Видя, что я попрежнему стою перед ним и не собираюсь возвращаться к себе, парень сделал легкое движение плечом и автомат послушно нацелился мне в грудь.
Я резко повернулся и зашагал к кабинету босса. Открою без стука дверь, с возмущением выскажу все, что я о нем думаю. Работаешь, стараешься, «покупаешь» за бесценок старых друзей из угрозыска и вместо благодарности…
Возле кабинетной двери — ещё один мордоворот и тоже — с автоматом.
— Не велено…
Пришлось возвратиться в свою комнату — вошел, оставив дврь приоткрытой. Будет идти Волин — перехвачу. Так просто не сдамся. Все сделано аккуратно, все продумано, комар носа не подточит. Перед «музыкальными» бандитами я чист до прозрачности.
Хлопнула дверь в коридоре, послышались голоса. Тревожный — Волина, и радостный, захлебывающийся от удовольствия… — Листика. Примчался аптечный предприниматель ни свет, ни заря из Кимовска… Зачем?
Я прислушался.
Собеседники остановились возле моего кабинета. Будто я уже труп, недвижимый и безгласный, можно не таиться, не прятаться.
— У меня в угрозыске — шестерка, надежная, давно купленная. Верю ему, как себе самому… Деда Ефима допрашивал капитан Ромин. Он же его и повязал прямо в больнице… И ещё — сегодня поутру должны арестовать Пантелеймонова… Говорил тебе: Сутин продаст, а ты не верил…
— Спасибо, дружан, открыл глаза. Этот падла вонючая от меня не уйдет. О Сергееве не слышал? Лейтенант Иван Сергеев, — по слогам повторил Волин.
— Я ведь в кабинете тебе говорил — сыскарь, в одной упряжке с Роминым работает. Мой шестерка сказал: приставлен к Сутину для охраны и связи…
Все ясно, пора спасаться. Я выглянул в окно. По тротуару расхаживал «музыкант», без автомата, но можно не сомневаться — в кармане пистолет. Ходи, ходи, скот, я не собираюсь бежать через окно. А вот фрамужку открою, авось, Иван засечет тревожный сигнал подопечного.
Забрался на стул и стал дергать чертову фрамугу. Она не поддавалась, будто её приклеили к раме… Ага, гвоздь держит! Ну, это не проблема. Перочинным ножом отогнул шляпку, дернул… Все!
Сойти со стула не успел. В настежь открытых дверях оскалил зубные протезы Волин.
— Жарко стало, сыскарь? Решил проветриться? Или… сигнал подаешь? — захлопнул он пасть и бросил за спину. — Взять его! Скорее закройте фрамугу.
В кабинет ворвались «музыканты». Человек восемь. Набросились на меня, как свора лягавых на загнанного лося. Ударом ноги я отправил первого в угол, второго оглушил сильным ударом стула, третьего послал в нокаут… Но разве один человек, будь он физически крепким и подготовленным, может совладать с накачанными парнями? И тем не менее, я изо всех сил защищал открытую фрамугу. Захлопнут её поеждевременно, не дойдет до Ивана сигнао тревоги — все пропало…
Меня свалили на пол, ударом по голове отправили в беспамятство.
Очнулся привязанным к стулу. Веревки впились в тело, голова раскалывается. Напротив, тоже на стуле, сидит Волин.
— Пришел в разум, сыскарь? Отлично. Поговорим… Спасибо Листику, открыл тебя, падла. Надо бы сразу отправить следом за Вартаньяном, да вот захотелось на прощание побазарить…
— О чем? — с трудом шевеля кровоточащими, распухшими губами, спросил я. — По моему, все ясно и без базара…
Говорю для того, чтобы протянуть время, дать возможность Ивану позвонить в МУР, вызвать помощь. Единственная надежда. До чего же не хочется «новорожденному» старшему лейтенанту отправляться на тот свет, в бессрочную командировку.
— У тебя, сыскарь, имеется два выхода. Первый — выдаешь свои связи. Не с уголовкой — там все ясно и понятно, с помощниками Севастьянова. Сделаешь — аккуратно пристрелим, не почувствуешь. Второй выход — станешь молчать. Тогда познакомишься с моими ребятками, отведаешь раскаленных игл под ногти, поджаришься под утюжком. Уверяю тебя, все равно все выложишь… Выбирай.
Садист вынул из бокового кармана фляжку, отвинтил крышку, плеснул в неё коньяк. Выпил. Закурил. Делал все это медленно, с наслаждением, не сводя с меня настороженного взгляда. Как подействовала на подопытного кролика «иньекция» сильно действующего лекарства? Типа раскаленных игл и палки, загнанной в задний проход.
— Нужно подумать, — с максимальной нерешительностью проговорил я. — Минут двадцать-тридцать…
Ноги свободны — поджать их, а потом выбросить, целясь под вздох… Глупо. Возле дверей застыл «приемщик» с автоматом, он не останется безучастным свидетелем… Предположим, выйдет — что я сделаю со связанными руками?
— Многого захотел, дерьмо подзаборное, больше десяти минут не дам.
Волин задрал рукав рубашки и принялся демонстративно вслух отсчитывать минуты. На третьей или четвертой минуте считать надоело.
— Послушайте, Константин Сергеевич, — перешел он на «культурную» схему общения. — Вы проиграли. А проигравший, как известно, платит. Признаюсь, я малость сблефовал — ни смерть, ни пытки вам не грозят. Мало того, договоримся — получите солидное вознаграждение.
— Зачем вам потребовался аппарат Думы? Неприкосновенность?
Разговор напоминает беседу двух добрых друзей. Но это кажушееся благополучие меня не обманывает. В любую минуту может произойти взрыв.
— И она — тоже, — добродушно согласился главарь банды. — Буду предельно откровенен. Задумал выставить свою кандидатуру вместо Севастьянова. И не только по причине депутатской неприкосновенности. Сами подумайте, кто я сейчас? Преступник, которого в конце концов отправят на зону, человек без будущего и… без настоящего. Кусок дерьма, плавающего в зловонной луже… Возьмем того же Севастьянова — полный дурак, не способный отличить правой ноги от левой. Чем я хуже его?
Семен Аркадьевич раскраснелся, в глазах замерцали алчные огоньки. Красочные картины будущей обеспеченной жизни подавили обычную настороженность. Да и чего ему бояться? Зек-сыщик связан, оружия у него нет, а вокруг — верные боевики-шестерки.
— Порешили?
Все же придется драться, подумал я, поджимая под сидение стула напряженные ноги, не подставляться же волинским палачам. Погибать, так с музыкой, желательно — бодрой, маршеобразной, терпеть не могу похоронных мелодий.
— Сожалею, но разговора у нас не получилось. Согласиться не могу. Впрочем, как сейчас принято выражаться, возможны варианты…
— Все, — поднялся Волин, вытаскивая из кармана пистолет. — Твое время кончилось. Будешь говорить или позвать ребяток?
— Говорить, — твердо сказал я, с наслаждением услышав шум в дальнем конце коридора. — Повтори, пена морская, что ты хочешь услышать?
Волин насторожился, подошел к двери. Со стороны приемной комнаты — глухая автоматная очередь. Одна… вторая… Молодец, Ванька, сработала фрамужка…
Боевик выскочил за дверь, послал длинную очередь по коридору. Будто подмел его. Мы с Волиным остались вдвоем.
— Молись Богу, падла!
Даже в минуту смертельной опасности, когда омоновцы штурмуют его офис, а шестерки разбегаются на подобии тараканов при включенном свете, Волин не изменил своей привычке покуражиться над беззащитным человеком, продемонстрировать свою власть.
Ствол пистолета медленно поднимается. Будто ощупывает мое тело. Ноги, потом замирает на уровне паха, перемещается к животу. Садистская улыбка искривила губы садиста — он наслаждается страданием связаного человека, ищет на его лице мученические гримасы.
Не дождется! Я не для того, чтобы ускорить глядящую на меня из дула «макарова» смерть — для того,
