— Извините, вызвать прапорщика сейчас не имею возможности — он уже начал расследование…
— Ну, если так, — разочарованно протянул Виноградов. Наверно, мало ему одного командира отряда, захотелось поиздеваться над свежим человеком. — Пусть трудится. Можете быть свободны, подполковник, занимайтесь своими делами и… проблемами. А я ещё прогуляюсь по ротам, погляжу, как исправляются отмеченные комиссией недостатки…
Милостиво разрешив командиру отряда использовать собственный его кабинет, полковник натянул на голову форменную фуражку, привычно проверил в центре ли лба находится кокарда и вышел в коридор. Дежурный по штабу сержант Егоров так заорал «смирно», что даже в окнах командирского кабинета жалобно задребезжали стекла.
Молодец, сержант, улыбнулся Парамонов, оглушил председателя комиссии, показал, на что способен личный состав отряда. Авось, одумается Виноградов, наскучит ему доставать офицеров, рванет в другой отряд! На свежатинку.
Сергей Дмитриевич открыл тумбочку стола, достал оттуда бутылку водки, в целях самоуспокоения отпил несколько глотков прямо из горлышка. Взбодрившись, придвинул папку с почтой.
Знать бы про очередную ядовитую пилюлю лежащую в коричневой папке с витиеватой надписью «На доклад», ни за что не открыл бы — перепасовал тому же Сомову, всезнающему заму по воспитательной работе. Нет, лучше — начальнику штаба, который опух от безделья и от систематических дней рождения и именин.
Поверх служебных бумаг — удлиненный белый конверт. Без обратного адреса. Печатными буквами — короткая надпись: лично подполковнику Парамонову… От «Королева»! Предыдущие послания сраного бандита были упакованы точно в такие же конверты.
Анонимка! За время службы в военно-строительных частях подполковник немало повидал таких, с позволения сказать, писем, относился к ним брезгливо и равнодушно, одновременно. Авторы вываливали на бумагу накопившуюся желчь и лепехи грази. Информировали о нарушителях воинской дисциплины, ворюгах-кладовщиках, обращали внимание командования на развратных офицеров, сообщали о подделанных накладных и квитанциях. Подписи — тоже однотипны. «Доброжелатель» или «Патриот».
Странно, но на этот раз привычной брезгливости не было. Тем более, равнодушия. Очередная угроза — уже не шуточки, Добято прав — придется принять рекомендуемые москвичем меры. Парамонов закрыл папку, положил на неё конверт, задумчиво заходил по кабинету, все время косясь на неприятное письмо. Он заранее знал его содержание: собирайся на кладбище, подполковник, готовь себе приличное надгробье.
Нет, с этим ужасом пора кончать!
Сергей Дмитриевич решительно надорвал конверт, достал из него узкую полоску бумаги. Одна строчка. «Ты приговорен к смерти. Готовься.» Вместо полписи — витиевато выписанная буква «К».
«Королев»?
Первое желание — сорвать с рычагов трубку и дозвониться до «голубой» роты. Вызвать к аппарату московского сыскаря и…
Парамонов протянул руку к трубке телефона и… отдернул её, будто обжегся. Попросить помощи? Ни за что! Он никогда не обращался и обращаться за помощью не станет! Не тот характер!
Да и угроза расправы — по детски наивна. ЛжеКоролев решил ещё раз поиздеваться над бывшим своим командиром, вывести его из состояния равновесия. Если бы он намеревался, на самом деле, пристрелить подполковника, к чему предупреждать его? Появится куда-то исчезнувший особист — показать ему анонимку, посоветоваться. Молча, равнодушно, без просьбы о защите. Фээсбэшнику по штату положено заниматься подобными делами.
Успокоившись, Сергей Дмитриевич вложил письмо в конверт, засунул его в нагрудный карман форменной тужурки, к пяти другим, полученным ранее. Будто похоронил.
Походил по кабинету.
Нет, успокаиваться слишком опасно. В записках — не простое желание поиздеваться, между строк просматривается решимость проклятого садиста привести «приговор» в исполнение. Как уже убиты солдат Тетькин и младший лейтенант Кустов.
Долго Сергей Дмитриевич колебался между боязнью за свою жизнь и нежеланием обращаться с просьбой о помощи.
Наконец, решился. Нажал знакомую клавишу.
— Дежурный по штабу отряда сержант Егоров! Слушаю вас, товарищ подполковник!
— Особист на месте?
— Никак нет! Только что убыл в Голубой распадок!
— Посади в мой «газик» толкового парня, пошли следом. Пусть передаст: срочно нужен, пусть возвращается.
— Слушаюсь! Только — под рукой — никого… Разве только — офицера?
— Я тебе дам, бестолочь, офицера! — взорвался Парамонов. — Не найдешь толкового — сам езжай… Впрочем, ладно, отставить! С особистом свяжусь по телефону.
Сержант осторожно положил трубку и чисто русским жестом запустил в коротко-стриженный затылок растопыренную пятерню. На его памяти такого ещё не было! Наверно, заболел командир, если отдает приказания и через пять минут отменяет их…
27
Не дожидаясь возвращения старшины, «проверяющий» заторопился к лесной избушке.
Странное желание! Вполне можно было ещё раз пообщаться с Козелковым, попытаться вызвать его на большую откровенность. Дождаться появления лейтенанта Зимина, прощупать его наводящими вопросиками. Вместо этого, что-то, на подобии сильного магнита, буквально тащит сыщика к вонючему котлу на кухне, к засушенным пучкам трав, корням и ягодам неизвестного происхождения.
Возле древнего замшелого валуна он приказал себе остановиться. Отошел в сторону от выбитой в траве тропки, присел на сваленный ствол дерева. Задумался. Чем заняться завтра: пойти с прапорщиком на охоту или, тоже вместе с ним, нанести визит помощнику лесника. И одно, и другое имеет своим плюсы и минусы.
Не дает покоя налет на машину, такое же непонятное появление Александры. С другой стороны, возвращение с охоты одного Чудакова, почему-то оставившего в тайге своего приятеля, тоже несет немалую нагрузку.
Пожалуй, Чудаков может денек подождать — ничего с ним не произойдет. А вот следы в кустах возле сваленной на дорогу липы могут исчезнуть… Словечко-то какое — липа — двухглавое: и дерево, и фальшивка!…
Итак, игра в поддавки завершилась полным поражением её автора. Гранд предпочел не рисковать, остаться в своей норе. Авось, получив известие об от»езде разочарованного сыскаря, он рискнет выползти на свет Божий. Остаентся ожидать и надеяться.
Как всегда, приняв окончательное решение, сыщик успокоился. И снова заторопился «домой», с трудом удерживаясь от мальчишеского желания пуститься бегом. Будто в избушке, спрятанной под развесистыми деревьями, его ожидает невесть какая приятная неожиданность.
На веранде Александры не было. Значит, готовит на кухне свои вонючие лекарства. Добято вошел в горницу и остановился. Из кухни доносились негромкие голоса: женский и мужской.
— Грудь ещё болит? — заботливо спросила лекарка. — Мази втираешь?
— Втираю, как не втирать, — радостно, будто оповещая о совершенных подвигах, ответил мужчина. — Болеть ещё болит, но поменьше.
Козелков? Быстро же обернулся ротный старшина — за каких-нибудь два часа и солдат накормил, и отвез на кухню опорожненные термоса, и успел на «прием» к знахарке… Интересно, о чем беседуют «колдунья» и пациент, неужели только о болячках и их лечении?
Сыщик оглядел знакомую горницу. Под лестницей, ведущей в мансарду — запыленный стул с толстенными ножками. Втиснут между мешками, набитыми лекарственными «полуфабрикатами». Для подслушивания — идеальное место. Добято передвинул мешки, смахнул со стула наваленные ветки, уселся и развернул прихваченную в ротной канцелярии газету недельной давности. Увидят — ничего подозрительного, устал постоялец, решил не беспокоить занятую хозяйку, заодно почитать несвежие
