Глава 10
«… О Семене Видове я знала задолго до нашего знакомства. О нем рассказывали курсанты, посещающие вечера отдыха педагогического института. Одни — с осуждением за наивную честность, другие — за прямоту и бескомпромиссность. Впоследствии я сама убедилась в сложности характера мужа…»
Подпись выписана аккуратным учительским почерком. Без закорючек и росчерков. Гурьева-Видова…
«… С первых дней пребывания в полку лейтенант Видов вошел в его жизнь, как патрон в обойму. Грамотный. Общительный. Недостатки: нежелание учавствовать в общественной жизни коллектива, излишне обостренное чувство справедливости и болезненная реакция на критику. Делу коммунистической партии Ленина-Сталина предан…»
Бывший секретарь комсомольской организации полка. Подпись неразборчива.
Человек общается с внешним миром с помощью зрения, осязания и обоняния
— азбучная истина. Но социологи и психиатры утверждают, что у некоторых категорий людей имеется еще одно средство общения, условно названное душеведением. Они с первого взгляда отличают правду от лжи, доброту от зла, открытость от закрытости, истину от фальши.
Если это имеет место, то Семен Видов — один из самых ярких представителей подобной группы. Удивительно, никто не воспитывал парня в духе всеоб'емлющей честности и правдивости. Родители больше налегали на изучение школьных предметов: отец — математики, мать — литературы.
Однажды помкомвзвода, остроносый младший сержант, обожающий воспитывать курсантов, так сказать, нетрадиционными способами, вознамерился провести показательный под'ем. Утвердился на кривых ногах в коридоре, разделяющем койки спящих отделений, поднес к глазам секундомер и пронзительно пропел: «Под»ем!'. Так, что у дремлющего дневального уши заложило.
С разочарованием следил за слаженными действиями подчиненных. Ему больше по душе возможность наказать запаздывающих. И вдруг увидел, что на койке возле окна безмятежно спит малорослый, слабосильный курсант. Он только болезненно простонал и перевернулся с боку на бок.
— Команда подъем не для вас? — внешне миролюбиво спросил младший сержант, трогая спящего за плечо. — Встать!
И вдруг из строя донесся звонкий голос.
— Разрешите доложить, он болен. Всю ночь кашлял.
Пораженный грубым нарушением дисциплины помкомвзвода оставил в покое больного, спрятал секундомер и вплотную подошел к курсантам.
— А вы, Видов, в адвокаты нанялись, да? Кто разрешил говорить в строю?
— помедлил и выпалил. — Два наряда вне очереди! — с наслаждением добавил.
— Только не на кухню.
Молодым парням назначенного рациона питания не хватало, поэтому наряд на кухню ими воспринимался не как наказание — как поощрение. Повара охотно подбрасывали оголодавшим лишние порции, нередко разрешали облизывать жирные протвини.
— Слушаюсь два наряда вне очереди! — в точном соответствии с уставом четко ответил Видов. И все же добавил. — А Нефедова не наказывайте, его нужно отправить в санчасть.
Первая попытка восстановить попранную справедливость окончилась сравнительно легко — два наряда отстоял дневальным по роте. Зато вторая…
Как-то замполит училища долго и нудно читал курсантам двухчасовую лекцию о достижениях советского сельского хозяйства. Сам утомился до того, что пот стекал на глаза, и слушателей уморил. После завершения лекции к нему подошел крепкий, розовощекий курсант.
— Разрешите вопрос?
Любопытные курсанты немедленно окружили их плотным кольцом, всем хотелось узнать какой вопрос задаст Семка Видов? К тому времени он уже успел прослыть правдолюбцем.
— Задавайте, — неохотно разрешил комисссар, предчувствуя подвох. — Только покороче, спешу.
— Вот вы говорите о том, что сто процентов крестьян уже вступили в колхозы. А если кто-нибудь решит остаться единоличником? Ему разрешат? Должны разрешить! У нас ведь теперь, не то, что в царские времена, — свобода.
Замполит уцепился за последнее слово, как утопающий за случайную доску. Принялся перечислять статьи Конституции, гарантирующие гражданам все виды свобод. О судьбе злостных единоличников — ни слова. Ибо в районе их предостаточно и партийное руководство, чтобы не понизить уровень коллективизации, изо всех сил прижимает противников коллективного хозяйствования.
Подобный ответ не удовлетворил правдолюбца. Он не отступил, не согласился.
— У нас в деревне дядю Федора так замордовали — со слезами понес заявление в правление колхоза.
— Значит, осознал…
— Осознаешь, когда землю отобрали, зерно из амбара выскребли, мерина-доходягу реквизировали, — стоял на своем дотошный курсант. — Почему такое?
— Бывают, конечно, отклонения, — вытирая мокрый лоб, вынужденно признался комиссар. — Партия борется с нарушителями…
— Не шибко-то борется, — нагло усмехнулся парень. — Кроме дяди Федора, могу назвать с десяток таких же горемык…
На следующий день правдолюбца вызвали в местный отдел НКВД. Сажать на первый случай не стали — пропесочили словами. Можно сказать — ему повезло: допрашивающий чекист-следователь в детстве учился у родителей курсанта. В протокол допроса занесены обтекаемые фразы, исчезла анонимка, в которой Видов обвинялся в предательстве и связях с зарубежной разведкой.
— Гляди, мамин сынок, еще раз попадешься — не помилуем… Передавай привет родителям. Ради них не сажаю. Хорошие они у тебя, в кого только уродился безмозглый наивняк?
Видов с трудом промолчал. В горле застревали обрывки доказательств правоты, подтвержденные множеством конкретных фактов и фактиков, но он понимал, что плетью обуха не перешибешь.
По комсомольской линии Семка получил строгача. Перед выпуском выговорешник сняли. Как не снять, когда курсант получил на экзаменах только отличные оценки? Что по огневой, что по тактической, физической, марксо-ленинской. Преподаватели не нахвалятся будущим командиром РККА, пророчат ему блестящую карьеру. Большинству выпускников присвоено звание младших лейтенантов, немногочисленным отличникам — лейтенантов.
Подошло время выпуска.
Настроение у молодого командира было далеко не праздничным. Мучили недобрые предчувствия, не выходил из памяти жесткий разговор с чекистом. Органы обычно не забывают своих «подопечных», пасут их, как деревенский пастух пасет бычков. С тем, чтобы впоследствии отправить на мясокомбинат.
Как сложится его судьба? Вдруг вместо взвода отличник получит роту?
Или органы упрячут его за решетку с последующим переселением за Полярный
Круг? Или просто вычистят из армии, отправят в колхоз облизываться со свиньями?
В шесть вечера начищенные и наглаженные выпускники чинно заняли указаные им места в первом ряду перед президиумом. Во втором — командный состав училища, преподаватели. Остальные курсанты, которым еще предстоит стать командирами, расположились в задних рядах.
Большой зал клуба училища украшен непременными портретами Ленина-Сталина, лозунгами и плакатами. На стендах — фотографии лучших курсантов, преподавателей-участников гражданской войны. На сцене — красноскатерный стол, чуть в стороне — духовой оркестр. С другой стороны — трибуна, украшенная гербом Советского Союза.
Но выпускники смотрели не на лозунги, стенды и праздничную сцену. Все внимание — приглашенным девушкам, в основном, студенткам пединститута. Разодетые, веселые, они перешептывалоись, бросали на молодых командиров заинтересованные взгляды.
Видов рассеянно листал свежий журнал. Знакомства, флирт с перспективой женитьбы, без любви и привязанности — просто ради того, чтобы приехать в часть солидным, женатым человеком, не прельщали его. Сначала — вписаться в армейскую жизнь, найти себя в ней, потом уж думать о семье
— Семка, как тебе вон та, полненькая, а? — взволнованно шептал на ухо сосед, армянин по
