Я молчал. Заготовленные речи куда-то испарились из головы. Я только сидел и смотрел на него.
Папа первым нарушил молчание.
– Что ж ты молчишь? – строго осведомился он. – Рассказывай.
– О чем? – тупо спросил я. Он едва заметно усмехнулся:
– Ну, хотя бы о том, когда выйдет твоя новая книга.
Это было ошибкой с его стороны.
Все мысли, которые лезли ко мне в голову длинными бессонными ночами и которые я безуспешно пытался заглушить возлияниями спиртного, мгновенно ожили и обрели четкую формулировку.
Однако я еще старался держать себя в руках.
Я лишь покачал головой:
– Новой книги не будет.
– Почему? – удивленно поднял брови Папа.
– Я давно уже не пишу. Ни строчки.
– Вот как?
Я вздохнул.
– Послушайте, Владимир Иванович, а вы читали хоть одну из тех книг, которые я успел опубликовать?
– Я прочел их все.
– Ну и как?
Еле заметная пауза.
– Хорошо написано.
– Это не ответ. Вот вам лично моя писанина понравилась? Он хмыкнул:
– При чем здесь я? Кстати, если помнишь, я и раньше говорил тебе: книга – не невеста на выданье, она – отражение твоего «я». Слово «нравится», которое частенько любят употреблять по отношению к тому или иному произведению, передает лишь степень близости мира, созданного автором, к образу мира, существующему в голове у читателя. Если эти два образа совпадают или тождественны, то читатель будет в восторге от прочитанной вещи. Если же нет, он будет плеваться и кричать на всех перекрестках, что никогда еще не читал более дрянной вещи…
– Владимир Иванович, – перебил его я, – неужели вы думаете, что я приехал к вам только для того, чтобы выслушать одну из ваших лекций о литературе?
Он поморщился.
– Грубишь, Антон, – сказал он. – Значит, тебя что-то беспокоит…
– Нет, – произнес с горечью я. – Что меня может беспокоить?! Подумаешь, всего-то проблем, что книги мои оказались такими же бездарными, как я сам!.. Что куча исписанных мною листов канула благополучно в небытие, так и не удостоившись ни единой похвалы со стороны читателей. Вот вы сказали, что мои книги – хорошие. То же самое твердили критики, рег цензенты всех мастей, литературоведы… Но ни один человек не назвал мои опусы хотя бы отличными, не говоря уж о гениальности! Ни один!.. Так стоит ли после этого продолжать писать? Стоит ли пытаться выдернуть себя за волосы из болота?
– Ах, вот что тебя смутило, – задумчиво констатировал Папа. – Бедный мальчик… Его не хотят признать гением современники! Да если бы Пушкин, Достоевский и Гоголь равнялись на мнение современников и из- за этого бросили писать, мы бы никогда не узнали о них!..
– Перестаньте, Владимир Иванович, – скривился я. – Вы прекрасно знаете, что выдающиеся творения гораздо чаще обретают славу при жизни автора, чем после его смерти. Тем более в наше время!.. Нет, я – не писатель, и у меня нет ни малейших задатков к литературному труду. Жаль лишь, что уразумел я это слишком поздно.
– Теперь я понимаю, зачем ты пришел сюда, – скорбно качнул белоснежной головой Папа. – Ты наверняка полагаешь, что в твоих неудачах виноват я.
– А разве нет? Разве не вы однажды доверительно поведали мне, что я – не просто маленький мальчик, у «которого нет родителей? Что я – клон того самого классика в пенсне?! А помните, что было потом? – Папа молча созерцал меня с неподвижным лицом, и трудно было сказать, какие мысли сейчас бродят в его седовласой голове. Впрочем, для меня это было не важно. Настал тот миг, к которому я шел в течение долгих, наполненных болью прозрения лет. – „Малыш, – сказали вы тогда в этом же самом кабинете, когда все в Доме давным-давно спали… – Малыш, – сказали вы, – ты должен гордиться этим. И твой долг – продолжить дело твоего знаменитого предшественника“. И я поверил вам, десятилетний дурачок. Я заучил биографию великого писателя наизусть. Я верил, что я – это он, чудом возрожденный из праха. Я верил, что мои гены содержат его талант, его способности к творчеству, его мысли. Я проштудировал все его книги, вплоть до примечаний литературоведов. Я настолько возомнил себя им, что не сомневался: я смогу писать так, как он, и даже еще лучше. Потому что вы мне процитировали выдержки из научных статей о том, что клоны выдающихся личностей могут превзойти своих оригиналов!..
Я умолк, поскольку в горле пересохло. Сейчас бы глотнуть из заветной фляжки, которую в последнее время я постоянно носил с собой. Но сегодня, собираясь в дорогу, я сознательно оставил фляжку дома. Я не хотел, чтобы глоток обжигающей нутро жидкости в решающий момент помешал мне сделать то, что я задумал.
– Обманув меня тогда, вы на этом не остановились, – продолжал я свой монолог, – Вы искусно внушали мне мысль о моем скрытом даровании. Вы подсовывали мне книги по теории литературного творчества, вы усиленно расхваливали мои сочинения по курсу литературы и те наивные рассказики, которые я кропал по ночам втайне от всех. Именно благодаря вам я задолго до окончания школы знал, что буду писателем, и делал все для этого. Я наплевал на предметы, которые мне не пригодились бы как литератору. Я кое-как вытянул на тройки математику, физику и химию. Да, вы спохватились, когда поняли, что из-за вашей необдуманной лжи я могу стать невеждой по важнейшим дисциплинам. Вы вызывали меня к себе и читали поучения в том духе, что инженеры человеческих душ должны быть всесторонне образованными, что без знания научных основ нельзя написать что-нибудь стоящее, что даже тот, другой Антон, из клеток которого я был сотворен, не был двоечником… Но было поздно. Ядовитое семя, которое вы во мне посеяли, уже пустило всходы и высасывало из меня, как сок, всякое желание делать то, что противоречило моей программе. Да-да, программе – ведь вы запрограммировали меня на всю оставшуюся жизнь!
Папа слушал меня, оперев подбородок на соединенные домиком кисти рук. Так, будто принимал от меня очередной экзамен.
В течение всего моего монолога в его лице не дрогнула ни одна жилка. И это еще больше выводило меня из себя. Признаться, продумывая этот разговор, я был готов к тому, что он будет оправдываться, перелагать вину с себя на меня и твердить затертые до дыр педагогические истины.
А он молчал.
– В принципе, я понимаю, почему вы пошли на это, – сказал я, тщетно стараясь успокоиться. – Прямо- таки душещипательный сюжетец, достойный такого гения, как я!.. Итак, детский дом – стандартный, со всеми его мерзостями и недостатками. Заведение, куда присылают младенцев, от которых по тем или иным причинам отказались родители. Будучи еще стажером в одном из таких сиротских приютов, вы столкнулись с горем детей, обреченных на беспросветное, жалкое существование в течение всей своей жизни. Социальные уродцы – вот кто обычно вырастает из детей, воспитывавшихся в условиях человеческого инкубатора. И, став директором нашего Дома, вы решили изменить этот порядок вещей. Просто-напросто каждый должен с детства знать о своем предназначении. И вот однажды вы видите, как кто-то из маленьких несмышленышей плачет и замыкается в себе. Как он постепенно превращается в злобного, обиженного на весь мир негодяйчика. Потенциального мстителя обществу за свое попранное детство. И вы говорите ему: малыш, ты – не такой, как все. Ты – возрожденное воплощение одного из тех людей, которыми гордится человечество. Помни же об этом, и если ты сумеешь реализовать свой талант, то обязательно прославишься на весь мир. Не сомневаюсь, что вами руководили лучшие чувства. Вы лгали своим воспитанникам из жалости к ним и в надежде сделать их хоть чуть-чуть лучше и целеустремленнее. Но, как и любая ложь, рано или поздно этот обман стал-очеви-ден. Ваши бывшие ученики выросли и открыли, что никакими выдающимися способностями они не обладают. Но они не сразу убедились в этом. Потребовались долгие годы неудач и напряженного труда, чтобы усвоить простую истину, они – обычные, заурядные люди. Только вот изменять свою жизнь было уже поздно, потому что лучшие годы остались позади. Стремясь
