пробормотал отцу, что обязательно должен проверить электрику в его машине, это дало ему возможность скрыться в гараже. Анна не ответила, а ждать он не мог. «Мне тоскливо, когда ты не рядом», – написал он. Распрощавшись со стариками, которые были явно не в праздничном настроении, да и дождь проливной, они с Одри сели в машину.
– Я тебя не видела целую неделю, ты позвонил ровно раз, а на мои звонки не отвечал. И сегодня ты сам не свой. Но я все понимаю: эти уик-энды со стариками высасывают из человека всю энергию. Ясно, что надо их навещать, но это о-очень депрессивно. Рада, что все уже позади. Будем дома через три часа. Я пригласила Лизу с Саймоном на ужин, чтобы ты как-то развеялся. Ты же не устал, правда? Все-таки все выходные сидел со стариками, наверное, отдохнул. А теперь тебе не повредит немножко взбодриться. И дождь льет не переставая…
Она говорила и говорила. Джон смотрел на дорогу. Он включил музыку, потом переключил на футбольный репортаж. Одри всё пыталась его расшевелить, он ссылался на дождь и трафик. Ему хотелось быть одному и только наслаждаться мыслями об Анне. Слова «грезить» в его лексиконе не было, но именно этим он и занимался. Он думал, как она нетребовательна, как с ней легко… Но почему она говорит: у нас не отношения? А что у них тогда? Как она это видит? Джон хотел скорей добраться до Лондона, чтобы понять.
Наутро он не мог дождаться, когда Одри отправится в свою клинику. Едва за ней закрылась дверь, написал Анне: «Я так устал от этого дождя. Завтра солнышко вернется в мою жизнь?»
Он радовался, встретив ее на следующий день, радовался на алюминиевой гала, хотя наутро у него было не только физическое, но и эмоциональное похмелье, ведь он так «улетел», что чуть было не признался ей в любви. Он даже радовался, что Анна уехала, но как только она приземлилась, уже рвался к ней.
Отговорив ее ехать на работу, он мгновенно свернул все дела, окоротил Джулию, которая опять пришла и уселась в его офисе, настроенная на длинную беседу, и помчался на Бэйсуотер. Это что, crush? Он всю жизнь держал романтические сюжеты под контролем, а сейчас делал непонятные вещи.
Вскоре пришел первый кризис. Ничего необычного – одинокие уик-энды приходили во все больший контраст с горячечными буднями, полными встреч, счастья, звонков, цветов. По уик-эндам стало тоскливо. Мысли о самодостаточности и независимости не помогали. Хотелось позвонить Джону, но было нельзя. Анна боролась с этими настроениями, зная их разрушительную силу, но потом как-то повелась на то, что уж Джон-то – с его пониманием, с его уважением к требованиям игры, ибо только они поддерживали, питали игру как таковую, – должен сразу понять, что ей на этой дистанции стало не хватать дыхания, и помочь обрести новое. Да, еще он написал ей: «Буду очень стараться, но боюсь, что на этой неделе не сможем встретиться». Это она уже раньше слышала и не раз, и все аналогии только усугубили ее состояние. В общем, повелась и послала из такси по дороге на работу текст: «Мне тоскливо, и кажется, что весь мир меня только имеет и имеет». Он позвонил тут же.
– Бэби, я тоже часть этого мира, который тебя только имеет? Что я сделал не так? Я чувствовал уже несколько дней: что-то не складывается. Нам надо сесть и всё спокойно проговорить.
– Я даже не знаю, хочу ли я этого. На работе завал, одни проблемы. В моей жизни вообще какой-то хаос. Я, наверное, просто в депрессняке. – Она сама чувствовала, как это всё глупо и по-бабски звучит.
– Чушь собачья, не в работе дело. Ты звучишь несчастно, я слышу. У меня сегодня ужин с шефом. Давай я его отменю и приеду к тебе.
– Нет, пожалуйста, не надо.
– Слушай, что значит «не надо»? Ты мне сообщаешь, что несчастна, я тебе говорю, что, если мы об этом не поговорим и я не пойму, в чем дело, я не смогу тебе помочь. А ты отвечаешь: «не надо».
Джон был сбит с толку и рассержен. Он понятия не имел, что теперь у нее в голове. Он с самого начала предупредил, что женат. Она три месяца уверяла его, что независима и ей не нужны отношения. Что вдруг изменилось? Но еще сильнее досады он чувствовал, что это ее сегодняшнее состояние важнее для него, чем всё остальное. Только бы скорее добраться до нее и помочь ей снова почувствовать себя счастливой, пока не поздно. Пока она от этого состояния всё не разрушила. Она сказала «завтра». Скорее бы уж посмотреть на нее.
Он так глубоко погрузился в свои мысли, стоя с шефом у бара в ожидании столика, что выплеснул на его новый бежевый костюм Prada красное вино из своего бокала. Оба на секунду потеряли дар речи. Джон обрел его первым и, обозрев картину происшествия, увидел, что совершенно невероятным образом шеф не пострадал, если не считать крохотной капельки вина на его темно-синем галстуке. Джон небрежным щелчком смахнул эту каплю с шелка:
– Смотри, почти попал!
Шеф удалился в туалет, всё еще не отойдя от шока, а Джон бросил текст Анне: «Только что вылил стакан красного на шефа. День становится все лучше и лучше». Может, она хоть посмеется.
На следующий день вечером они встретились в баре на углу, потому что Анна не хотела, чтобы он заходил к ней домой. Уже на пороге бара Джон понял, что о романтике сегодня речь не пойдет, раз она сидит рядом с домом, не переодевшись, в темном деловом костюме и блузке, с офисным же выражением лица.
Весь вечер в маленьком итальянском ресторанчике они болтали на посторонние темы, не решаясь касаться главного. Анна не стала более счастливой за истекшие два дня, но по крайней мере поняла, что сказать ей Джону, в общем-то, нечего. Да, это было такое состояние, но оно пройдет, а потом вернется снова, и что с этим сделаешь? Вроде была обида, но тоже не понятно почему. Он-то чем виноват, что вскружил ей голову, и даже если виноват, что теперь-то? Джон тоже видел, что это будет за разговор, если они его начнут. Ничего, кроме банальных рассуждений, кто кому чего дает и берет и как бы сделать это так, чтобы всем было хорошо. Всем и было хорошо, пока эта тема не встала. А теперь всем плохо. Вот и весь разговор. Но и просто выпить кофе и уйти тоже нельзя. Вдогонку последует уже истерика, и винить Анну за это не придется. Как-то надо выпускать пар из-под крышки. Просто больно смотреть, в каком она смятении, да и хочется видеть ее счастливой, и дать ей хочется многое, но… вот… Ага, кажется нащупал.
Джон взял ее за руку и как можно мягче спросил:
– Анна, ты знаешь, что хочешь?
– Ничего особенно и ничего чрезмерного. Я хочу, по крайней мере сидеть не все без исключения уик- энды одна. Я хочу, чтобы ты не втискивал меня в рамки трех-четырех дней, когда ты в Лондоне. Я чувствую себя твоей «кошечкой по средам». Я хочу встречаться и спать с тобой и в других местах, за пределами моей собственной квартиры. Я сама знаю, как глупо это звучит. Мы не можем подписать контракт о графике встреч. Но как-то складывается алгоритм встреч по средам, рутина ужинов, мы поднимаемся ко мне, проводим ночь, она прекрасна, ты исчезаешь, я остаюсь одна. И как-то это всё уже предрешено… Я не знаю, чего хочу! Короче, если быть честной – мне просто тоскливо.
– Ты не «кошечка по средам», ты моя baby-cat каждый день, всё время. Я уже говорил, что, скорее всего, тебе нужен другой, настоящий партнер, который сможет быть рядом постоянно. Ты действительно не заслуживаешь каждый уик-энд сидеть дома одна. Ты совершенно права. Я, поверь, стараюсь делать, что могу. Но и возможности мои тебе понятны. Правда же? Я ведь тебе сразу о них честно сказал?
– Да, ты прав.
– Я никогда не сделаю тебе больно нарочно или даже потому, что просто было неохота подумать о тебе, о твоих ожиданиях. Честно. Если только нечаянно или по недоразумению. Я стараюсь. Ну что тебе ответить, чтобы тебе было радостнее смотреть в будущее? Я обещаю тебе поездку в Париж. Не знаю, когда, но обещаю. Я могу это обещать, потому что сам хочу и знаю, что смогу это устроить. Я не дам обещания, что мы поедем кататься на лыжах, а прямо говорю, что мы не поедем, потому что это я организовать не смогу. По многим причинам, ничего общего с моим отношением к тебе не имеющим. Ты должна знать, что ты мне очень дорога. Я не могу себе представить и до сих пор не вполне понимаю, почему человек, случайно встреченный в «Харви Нике», в баре, стал мне так дорог.
Это точно не был легкий формат, но, возможно, Джон уже исчерпал жанр «легко…» Он не только боялся потерять ее, но и не мог видеть, как она мается. Ему надо было вернуть себе прежнюю красивую, изящную, веселую игрушку, в которую можно играть наслаждаясь дальше.
– Я сегодня тебя не приглашаю к себе, ладно?
– Конечно, понимаю.
