нибудь.
— Подожгите хворост сами, — советовал Коломб.
Штаб по вербовке комиссарских импи помещался около сахародробилки, среди камедных деревьев на берегу реки. Ряды построенных из кирпича и железа бараков, где под знойными лучами солнца было жарко, как в печи, были окружены изгородью из колючей проволоки. На вершине холма, на расстоянии полумили от сахародробилки, стояли уютные домики белых управляющих, инженеров, десятников и надсмотрщиков. Вокруг домиков росли пальмы, были разбиты лужайки и сады, полные ярких цветов. Коломба и Умтакати спросили, почему они хотят вступить в ряды комиссарских импи.
— Мы — за правительство и мы слышали, что у вас хорошо платят.
— Да, платят хорошо, — подтвердил служащий с сахародробилки, одетый в форму лейтенанта. — Десять шиллингов в месяц.
Коломб свистнул сквозь зубы.
— Вот это да! — сказал он.
Умтакати одобрительно промычал.
Более тысячи человек было втиснуто в бараки, предназначенные для двухсот пятидесяти рабочих. Они готовили себе на ужин овсяную кашу, и с первого взгляда можно было заметить, что эти люди чем-то встревожены. Они совсем не берегли съестные припасы. Вместо того чтобы аккуратно открыть свои мешки с крупой, люди попросту протыкали их ножами для резки тростника и, просыпая добрую половину на пол, наполняли крупой ведра или горшки. Один из них сорвал с петель дверь и топором разрубил ее на дрова. Все при этом рассмеялись, и даже назначенные белыми индуны молчали.
— Когда мы получим винтовки? — спросил Коломб.
— Ты что, с ума сошел? Нам не дадут винтовок.
— А что же?
— Ассагаи.
— Ну что ж, нам будет легче проливать кровь наших братьев ассагаями, — прогудел Умтакати.
Люди инстинктивно почуяли что-то неладное и стали следить за двумя незнакомцами. Коломб больше ничего не сказал, но своему дяде он шепнул:
— Наша работа уже наполовину сделана.
Весь вечер они подробно рассказывали, якобы со слухов, о событиях в Мпанзе и о восстании племен в бассейне реки. Им было известно множество деталей, но люди расспрашивали их о Бамбате.
— Он вождь, но вождь военный. И он, и посланцы Младенца, да и все другие носят оружие и метко стреляют.
— Нас застрелят! — восклицали некоторые.
— Возможно, но ведь нам хорошо платят.
— А если нас убьют прежде, чем мы получим наши деньги?
— Они заплатят твоему призраку!
Собравшиеся отпускали ядовитые шутки. К утру солдаты комиссарских импи остановились на двух требованиях: они пожелали получить вперед трехмесячное жалованье и заявили, что будут оборонять только сахародробилку и поселок белых.
Их выстроили в тени камедных деревьев и раздали им белые фуфайки и красные лоскуты, которые полагалось носить на рукаве. Это была их форма. Ассагаи будут розданы, когда они выступят в поход.
Командир импи прибыл к сахародробилке в красном автомобиле. Его звали майор Бертрам; с ним были зулусский комиссар и помощник начальника полиции. В сопровождении одетых в новые офицерские мундиры служащих управления плантаций они произвели смотр импи. Воины отдали им приветственный салют — байете.
Майор Бертрам повернулся к своим спутникам.
— Почти все эти люди — рабочие с плантаций. Они работали у моего отца и у меня. За ними стоят два поколения верности.
— Я знаю зулусов, — сказал комиссар. — Они восстают только против тех, кто с ними плохо обращается.
— Да, против тех, кто с ними плохо обращается, — подтвердил мистер Бертрам, шагая вдоль рядов импи.
— Обращайтесь с ними хорошо, и лучших воинов вам не сыскать во всем мире. Они прирожденные солдаты, послушные, мужественные, ими легко командовать…
— Когда у них желудок полон.
— Что ж, это свойственно всем армиям начиная со времен Цезаря. Майор Бертрам, я счастлив, что командование поручено именно вам. Они вас знают и уважают. Ведь они должны сражаться против своих родных и друзей, но, даже несмотря на это, вы не найдете в их рядах предателей и изменников.
Помощник начальника полиции подождал, пока смотр закончится, а затем конфиденциально сообщил командирам:
— Должен сказать вам, что прошлой ночью из зулулендской полиции дезертировало не менее двадцати человек и три полицейских поста с верховьев реки перешли на сторону мятежников.
— Неужели? Почему же вы не известили нас?
— Вот я и говорю вам.
— Клянусь богом, когда дело доходит до решительных действий, они все становятся мошенниками и бездельниками. Они лишены чувства благодарности, они даже не знают о его существовании.
— Я советую расформировать зулулендскую полицию, а затем снова ее набрать. Отбирая лучших, я смогу создать вооруженную гвардию. Я рад, что приехал посмотреть импи.
— Но можем ли мы поручиться за них? — спросил майор Бертрам.
Он торопился в соседние усадьбы и уже уселся за руль автомобиля. Он велел лейтенанту заводить, и мотор заревел. Делегаты от импи стояли в стороне, не решаясь подойти к вздрагивающей, чихающей дымом машине. Это были пожилые, зрелые люди, среди них находился и Умтакати.
— Какого черта им нужно? — крикнул майор Бертрам.
Лейтенант, кассир управления, поговорил с ними и встревоженный вернулся к машине. Майор Бертрам нажал на тормоз, и мотор, кашлянув, заглох. Трехмесячное жалованье вперед и отказ покинуть этот район! Он повернулся к комиссару.
— Вот ваши прирожденные солдаты, сэр. Не арестовать ли этих наглецов, и дело с концом?
— Это не наглецы, это пожилые люди, — сказал комиссар.
— Арестовать их невозможно, — заметил начальник полиции.
Зулусы медленно двигались к машине. Широколицый великан с проседью в бороде поднял руку.
— У нас есть третья просьба, великие отцы. Мы просим, чтобы нам дали винтовки.
Когда майору Бертраму перевели эти слова, он побагровел.
— Эти импи становятся опасными, и все это плохо кончится. Что нам делать, мистер Сондерс?
— Я все еще очень верю…
— Нет, нет, вы верите во всех кафров, как в Динузулу. Я думаю, придется их расформировать.
— Об этом нечего и думать, если только вы не пожелаете снова дать им работу на плантациях.
— Почему я должен выручать вас?
— Не только меня, но и себя тоже. Их необходимо беречь от смуты, держать в строгом подчинении.
— Очень хорошо, — сказал сахарный магнат. — Я готов нанять их вновь за обычную плату. Но я не могу взять на себя бесплатное питание. С них будут вычитать шиллинг в неделю за еду.
Автомобиль был снова заведен, и они помчались по дороге, врезавшейся в зеленую стену сахарного тростника.
Служащие с сахародробилки бродили по усадьбе или сидели в конторе, расстегнув кобуры револьверов. Они были слишком напуганы, чтобы после расформирования импи, да еще при вычетах за питание, предложить людям снова выйти на работу. Их было явно недостаточно, чтобы справиться с тысячей недовольных. Под лучами солнца от сахарных плантаций шел пар, и кучи выжатого тростника возле сахародробилки наполняли воздух тошнотворно-кислым запахом. В бараках или на грязном берегу
