Сколько света набилось в осколок звезды,на ночь глядя! как беженцев в лодку.Не ослепни, смотри! Ты и сам сирота,отщепенец, стервец, вне закона.За душой, как ни шарь, ни черта. Изо ртапар клубами, как профиль дракона.Помолись лучше вслух, как второй Назорей,за бредущих с дарами в обеихполовинках земли самозванных царейи за всех детей в колыбелях.
1980
«Ночь, одержимая белизной…»
Ночь, одержимая белизнойкожи. От ветреной резеды,ставень царапающей, до резноймелко вздрагивающей звезды,ночь, всеми фибрами трепещакак насекомое, льнет, черна,к лампе, чья выпуклость горяча,хотя абсолютно отключена.Спи. Во все двадцать пять свечей,добыча сонной белиберды,сумевшая не растерять лучей,преломившихся о твои черты,ты тускло светишься изнутри,покуда, губами припав к плечу,я, точно книгу читая притебе, сезам по складам шепчу.
1987
МУХА
Альфреду и Ирене Брендель
IПока ты пела, осень наступила.Лучина печку растопила.Пока ты пела и летала,похолодало.Теперь ты медленно ползешь по гладизамызганной плиты, не глядятуда, откуда ты взялась в апреле.теперь ты елепередвигаешься. И ничего не стоитубить тебя. Но, как историк,смерть для которого скучней, чем мука,я медлю, муха.IIПока ты пела и летала, листьяпопадали. И легче литьсяводе на землю, чтоб назад из луживоззриться вчуже.А ты совсем, видать, ослепла. Можнопредставить цвет крупинки мозга,померкшей от твоей, брусчаткесродни, сетчатки,и содрогнуться. Но тебя, пожалуй,устраивает дух лежалыйжилья, зеленых штор понурость.Жизнь затянулась.IIIАх, цокотуха, потерявши юркость,ты выглядишь, как старый юнкерс,как черный кадр документальныйэпохи дальней.Не ты ли заполночь там то и дело