«…Тайна любви к человеку начинается в тот момент, когда мы на него смотрим без желания им обладать, без желания над ним властвовать, без желания каким бы то ни было образом воспользоваться его дарами или его личностью, — только глядим и изумляемся той красоте, что нам открылась.
Когда я нахожусь лицом к лицу с человеком, которого вижу глазами любви, не глазами безразличия или ненависти, а именно любви, то я приобщаюсь этому человеку, у нас начинается нечто общее, общая жизнь. Восприятие человека происходит на глубине, которая за пределами слов, за пределами эмоций. Верующий сказал бы: когда я вижу человека в этом свете, в свете чистой любви, то я вижу в нем образ Божий, икону. Знаете, каждый из нас представляет собой икону, образ Божий, но мы не умеем этого помнить и не умеем соответственно относиться друг к другу. Если бы только мы могли вспомнить, что перед нами икона, святыня!.. Это совсем не значит, что такая икона во всех отношениях прекрасна. Мы все знаем, что порой случается с картиной великого мастера, или с иконой, или с любым произведением искусства, с любой формой красоты: любая красота может быть изуродована — небрежность, обстоятельства, злоба могут изуродовать самый прекрасный предмет. Но когда перед нами произведение великого мастера, картина, которая была отчасти изуродована, осквернена, мы можем в ней увидеть либо испорченность, либо сохранившуюся красоту. Если мы смотрим на эту картину, на любое произведение искусства глазами изумленной любви, то видим прекрасное, а об остальном можем горевать, плакать. И мы можем решить, порой, всю жизнь отдать на то, чтобы все поврежденное в этом образе, в этой картинге, в этом произведении искусства — восстановить. Это дело любви: посмотреть на человека и одновременно и увидеть в нем его неотъемлемую красоту — и ужаснуться тому, что жизнь сделала из него, совершила над ним. Любовь — это именно и есть крайнее, предельное страдание, боль о том, что человек несовершенен, и одновременно ликование о том, что он так изумительно, неповторимо прекрасен. Вот если так посмотреть на человека хоть один раз, можно его полюбить, несмотря ни на что, вопреки всему, что бросается в глаза другим людям.
Как часто бывает, что любящему другого кто-нибудь скажет: „Что ты в нем нашел? Что ты в ней нашел?“ — и человек дает совершенно бредовый ответ: „да разве ты не видишь, до чего она прекрасна, до чего он красив?..“ и оказывается: да, так оно и есть, этот человек прекрасен, потому что любящий видит красоту, а не любящий, или безразличный, или ненавидящий видит только раненность. Вот об этом очень важно не забывать. Чрезвычайно важно помнить, что любовь реалистична до конца, что она объемлет человека всецело и что она видит, она зряча, но вместо того, чтобы осуждать, вместо того, чтобы отрекаться от человека, она плачет над изуродованностью и готова жизнь положить на то, чтобы все болезненное, испорченное было исправлено и исцелено…»
Слезы высохли, в груди зародилось и ширилось странное чувство. Некий щемящий восторг переполнил всю сущность Веры. Она поняла! Словно откровение снизошло на нее. Она вся задрожала и заговорила быстро-быстро, глотая слова и захлебываясь от восторга.
— Пресвятая Дева, я понимаю тебя… я была недостаточно терпелива, я позволила гордыне войти в мою душу… Я посмела осуждать его, в то время как сама далека от совершенства… Я не умею любить… Да… — она грустно потупилась, тут же вскинула заплаканные возбужденно блестевшие глаза. — Но я исправлюсь! Я сделаю все, чтобы быть достойной его любви! Я люблю его! И я сделаю все ради него! И прощу ему все!..
Софья Витальевна так и нашла ее, скорчившуюся у иконок. Софья Витальевна даже испугалась, слишком уж неподвижно сидит дочь, подскочила, тронула за плечо. Но Вера просто спала, уставшая от переживаний и долгой молитвы…
А потом наступило утро, и все муки ада снизошли на него…
Виталик проснулся рано утром от камнедробилки, что работала в его голове. Рот пересох, язык, словно наждачная бумага царапал небо. Мир вокруг плыл и двоился. Свет лезвиями пронзал глаза, стоило лишь приоткрыть веки. Виталик застонал и попытался вновь провалится в спасительное небытие.
Но организм требовал влаги. Перед глазами возникла безжизненная пустыня — ни облачка, не родничка. Одна лишь верблюжья колючка, что жесткими иглами царапает небо. Виталик застонал громче, прикрыл глаза руками и еще раз попытался их открыть. Камнедробилка в голове заработала громче, мир вокруг закрутился словно волчок, Виталика понесло куда-то. Желудок протестующе взвился, Виталик почувствовал, как к горлу подступает волна, поспешно лег обратно.
Спокойно! Все хорошо! Главное не делать резких движений.
Но пустыня во рту по-прежнему не давала покоя. Еще чуть и смерть от жажды неминуема. Виталик заставил себя сесть, борясь с приступами тошноты, воздел непослушное тело на ноги. Его тут же повело в сторону, схватился руками за стену. В висках стучало, голова раскалывалась, словно вчера весь вечер только и делал, что бился ей о стены. А может и бился?!..
Кое-как доковылял до ванной, надолго присосался к крану. С такой силой втягивал в себя прохладную живительную воду, что наверняка у соседей выше она иссякла и текла мелкой струйкой. Загасив вулкан внутри сунул под обжигающе холодную струю голову, долго полоскал себя, пока горячая кожа не стала чувствовать легкую прохладу. В голове прояснилось. Камнедробилка в висках стихла до стука отдельных молоточков. Виталик выпрямился и глянул на себя в зеркало…
На него глянул мокрый тип с красными глазами и всклокоченными волосами. Не глядя, сгреб полотенце, вытерся. Взял с полочки расческу и принялся расчесывать волосы.
Так-то лучше. Теперь похож на человека. Тут же ощутил помойку во рту. Схватил зубную щетку и пасту и принялся остервенело драить ротовую полость. Чтобы ни капли грязи и перегара не задержалось внутри. Да-а, дал вчера маху…
Перед глазами замелькали кадры вчерашнего. Когда это успел так напиться? Вроде собирался вести себя прилично. Вот они с Верой подготовили стол, вот она ушла… Точно. Потом пришел Бидон с Севкой и они напились…
Что же было потом? Дальше зиял провал, и как Виталик не силился, так и не мог вспомнить… Мелькнул образ Веры. Лицо у нее было, словно кто-то ее страшно обидел. Она уходила! Но кто ее мог обидеть?
Виталик вышел в коридор. Мир вокруг уже не так плыл и двоился как раньше. Желудок не так ретиво прыгал к горлу. Виталик решился заглянуть во вторую комнату, где вчера шло празднование…
Боже ж ты мой!!! Какой ужас! Виталик стоял на пороге комнаты. Зажмурился крепко накрепко, вновь открыл глаза. Ничего не изменилось. Длинный стол, который они с Верой вчера так красиво оформили, теперь высился грудой грязной посуды, объедков, пустых бутылок и пользованных салфеток. На полу рядом со столом засохшая лужа чего-то противно воняющего. Вдруг Виталик как наяву увидел себя глотающего огромный фужер водки. Тут же желудок вновь завозился взбудораженный неприятным воспоминанием. Фу- у! Неужели это я… Виталик скривился…
Скорей отсюда! Потом все уберем, пока я не в силах перенести этого зрелища. Виталик захлопнул дверь в комнату, и ему сразу стало легче. А теперь заглянем на кухню. Может быть там осталось что-то чем можно заглушить эти молотки в черепе.
Виталик зашел на кухню. Кухня выглядела немногим лучше комнаты. Похоже, сюда ходили курить. На подоконнике пепельница полная бычков, они же и вокруг на полу. Стол завален хлебными корками и крошками. Тут же лежит пара бутылок. Похоже, совмещали приятное с полезным — курево с водкой. А посреди кухни стояло мусорное ведро. А в нем, поверх объедков и окурков лежала…
Ноги вдруг отказались держать Виталика. Он как стоял, так и сел на пол. Не в силах понять, что с ним он подтащил мусорное ведро и взял предмет. Из горла вырвался горький стон! Нет! Что же я сделал!!!
В его руках лежала потрепанная испачканная книга. Золотистые буквы подмигнули ему солнечными бликами — «Закон Божий».
Виталик метался по квартире. Он рычал от бессильной злобы. Он готов был рвать и крушить все кругом…
«В этот счастливый день, который подарил миру такого славного человечка как ты…»
Виталик остановился у зеркала, увидел себя. Ишь красавец! С тебя как с гуся вода! Он схватил себя
