– Да, я знаю. Речь идет не о наследстве. Софья Ивановна ничего вам не оставляла? Я имею в виду документы или письма. Бумаги из семейного архива Каратаевых?
– Нет, ничего. Да я ничего и не взял бы у нее.
– Вы упоминали Лидии о бумагах, которые вы просмотрели. Что это за бумаги и где они сейчас?
– Ну, там были какие-то письма, в основном ее деда Архипа Каратаева. Распоряжения перед отъездом его из России. Эти письма не имеют никакой юридической силы. И никто, тем более за рубежом, не примет их к рассмотрению по иску. Так что юридическая ценность их ничтожна.
– Нас не интересует юридическая ценность бумаг. Софья Ивановна сказала Лене, что она передала письма вам. Лена хотела бы вернуть эти письма, – сказал Розум, нажимая на слово «вернуть».
– Да что вы, побойтесь бога! Не брал я у нее никаких бумаг. Я прочитал их у нее на квартире и сделал выписки для себя. Правда, она мне их совала, но я категорически отказался брать. Да и незачем было. Я же уже вам сказал, что юридически бумаги ничтожны. Не знаю уж, что она сказала Лене. Говорю вам, старуха была не в себе.
– Значит, вы точно помните, что она вам ничего не передавала?
– Абсолютно.
– Ну хорошо. Если что-нибудь еще вспомните, позвоните мне по телефону. – И Розум продиктовал номер своего мобильного.
– Даже не сомневайтесь, обязательно позвоню.
Розум посмотрел на Лену.
– У него ничего нет.
– Думаешь, врет?
– Похоже.
– Но как же получить бумаги? – обескураженно спросила Лена.
– Никак. Ничего мы ему сделать не можем.
– Но что-то же надо делать?
– Я подумаю, – пообещал Розум.
В четверг Розума вызвал начальник.
– Получил оперативную сводку от соседей. Опять твои Каратаевы всплыли, Алексей.
– Где?
– По убийству Зуба. Это известный реставратор антиквариата с обширными криминальными связями. У них по делу в разработке Корень. Его людей видели с Зубом накануне убийства. А Корень перед этим вывез в Париж какую-то коллекционную татарскую саблю и выставил ее на аукцион «Сотбис». Саблю эту захотел купить известный коллекционер граф Панин. Но граф он номинальный, а отец его Георгий – урожденный Каратаев. В 1938 году Георгию с братом досталось все наследство Архипа Каратаева.
– Зашевелились родственнички, – пробормотал Розум, просматривая сводку.
– А я тебе говорил, трупов недолго ждать будем. Вот первенец.
– Типун тебе…
– Это не суеверие, Розум, а опыт. Но это еще не все. Панин посмотрел лот, но брать не стал. Он признал в нем саблю Зубa.
– Так он и в Париже известен? – удивился подполковник.
– Выходит, так. Пользуемся международным признанием. Не только в области балета. И с Зубом рассчитались.
– А когда Корень был в Париже? – уточнил Розум.
– В апреле.
– И сразу после этого поступил заказ на архив Каратаевых? – Розум вопросительно посмотрел на Суровцева.
– После восьмидесяти лет молчания! Надо найти архив, Леша, а то мы будем только жмуриков собирать.
В пятницу утром, просматривая оперативную сводку, Розум наткнулся на сообщение:
«В российское посольство в Брюсселе обратился за въездной визой Александр фон Ройбах, жена которого Эмилия, урожденная Каратаева, является двоюродной сестрой графа Владимира Георгиевича Панина».
Ройбах прилетел в среду. Никто его не встретил. На такси добрался до гостиницы «Палас», снял там номер. Затем спустился вниз по Тверской, свернул направо к Новому Арбату и дошел до бельгийского посольства на Большой Молчановской. В посольстве Ройбах пробыл недолго, a затем направился в сторону Красной площади. Оставшуюся часть дня провел, осматривая достопримечательности столицы. Вернулся к семи вечера, поужинал в ресторане «Якорь» и больше из гостиницы не выходил.
Утром в четверг Кардашев взял такси и поехал в сторону Тверской. В восемь сорок пять он уже звонил Ройбаху из вестибюля гостиницы. Ройбах спустился вниз, они поздоровались и поднялись в номер.
– А вы моложе, чем я вас представлял, Александр.
– А вы старше, – засмеялся Ройбах.
– Кстати, как вы предпочитаете, чтоб я вас называл? Барон, ваше сиятельство?
– Да будет вам, Павел Николаевич, Александром зовите, а хотите, Сашкой можете называть. – Лицо Ройбаха искрилось доброжелательностью.
«Умеют они быть приятными. Когда им нужно», – поддался обаянию барона Кардашев.
– Бумаги с вами? – справился Ройбах.
– Бумаги-то со мной. А вы как оплачивать будете?
– Аккредитивами. – Ройбах достал бумажник и протянул Кардашеву чек. – «Америкен экспресс травел». Чек на предъявителя. Получите десять таких чеков прямо здесь на всю сумму, – и широко улыбнулся.
– Хорошо, – согласился Кардашев. – Вот копии документов. Посмотрите.
Кардашев протянул Ройбаху пачку копий. Все имена, адреса, названия фирм, номера счетов и телефонов были в них аккуратно замазаны черным фломастером.
– Большую работу проделали, – подмигнул барон гостю.
– Да уж, не поленился, – согласился Кардашев.
Ройбах начал внимательно читать. Гость подошел к окну и стал наблюдать за Тверской.
Минут через пятнадцать Ройбах закончил с чтением и повернулся к Кардашеву:
– Здесь все?
– Все, а что, вы еще чего-то ждали?
– Вынужден вас огорчить, Павел Николаевич. Это не совсем то, что нас интересует. Архив не полный.
– Но мы же договаривались, Александр. И потом, вы же просмотрели все документы. Я вправе рассчитывать на обещанную компенсацию.
– Мы же вас предупредили. – В голосе Ройбаха не осталось и тени недавнего доброжелательства. – Архив должен быть полный. Никаких изъятий или утерянных частей. В данном виде меня он не интересует, и я не собираюсь платить за него ни гроша.
Старик внимательно посмотрел на барона, порылся в дипломате и вынул из него лист бумаги. На листе была копия то ли схемы, то ли карты, причем картинка обрывалась на первой четверти листа. Ройбах с удивлением следил за манипуляциями Кардашева. Тот протянул лист Ройбаху:
– То, что вы ищете?
Барон взял листок и внимательно его изучил.
– Так, ну и зачем вам понадобился этот цирк, Павел Николаевич? Где остальная часть архива? – рассердился Ройбах.
– А вы не торопитесь, барон. Давайте немножко порассуждаем. Узнав об архиве, вы мне сказали, что интересуетесь им исключительно как семейной реликвией. Однако несколько раз предупредили, что вас интересует полный архив без изъятий. Мне это сразу показалось странным.
Ну действительно, если кто-то решил собрать письма и семейные документы своих предков, то разве для него будет иметь существенное значение, что писем будет не тридцать, а на одно меньше? Нет, ну конечно, желательно иметь все, но если одного письма не хватает, то это вовсе не значит, что остальные тут же теряют ценность. Значит, заключил я, дело тут не в семейных реликвиях. Ищут какой-то конкретный
