вместе. Они не имели никаких иллюзий. За место под солнцем, да еще под московским, шла жестокая борьба. На втором курсе представительного Андрея избрали в комитет комсомола. К третьему он уже был комсомольским вожаком факультета и перетащил к себе товарища.
А на четвертом курсе Слава Корнеев попал в тюрьму. На студенческом вечере он проломил голову своему сокурснику о перила парадной лестницы. Батальную сцену с удивлением наблюдали человек пятьдесят студентов и половина преподавательского состава. Так что недостатка в свидетелях на суде не было.
Сазонов проявил себя как самый верный друг. Обошел полфакультета – и в результате статья «умышленное нанесение тяжких телесных повреждений при отягчающих обстоятельствах», на которой настаивал прокурор (студенты накануне выпивали в общежитии), была заменена на «превышение допустимых пределов самообороны». Свидетели уже сами верили в то, что зловредный пострадавший первый напал на бедного Славу и тому ничего не оставалось, как размозжить ему голову. Повлияло и то, что Корнеева на факультете любили, особенно девушки, а пострадавшего недолюбливали. Корнеев получил три года. На зоне искусствоведы, да еще со спортивным разрядом по боксу, были редкостью, и он быстро оброс нужными связями для дальнейшей криминальной карьеры.
Когда он вышел, Сазонов уже заканчивал кандидатскую. Молодой ученый к тому времени обзавелся ребенком, и аспирантской стипендии катастрофически не хватало. Слава предложил заняться иконами. Тогда русские иконы были в моде. Корень быстро разобрался с конкурентами, и друзья начали зарабатывать такие деньги, которых скромному искусствоведу не заработать за полжизни. Самую опасную работу по сбыту всегда делал Корнеев.
Сазонов купил кооператив, начал обрастать нужными связями в мире коллекционеров. При этом не забывал о карьере. Половина институтского начальства была ему обязана халтурой по экспертизе антиквариата, которую он чаще всего сам же и оплачивал. В тридцать четыре года он уже был доктором, а в тридцать шесть – деканом.
Тут как раз подоспела перестройка, и Сазонов на общеинститутском партсобрании демонстративно выбросил свой партбилет в урну. Студенты выдвинули своего кумира в депутаты Верховного Совета, но неожиданно для себя он провалился. Через два года верный друг Слава Корнеев мобилизовал свои ресурсы, и декан прошел депутатом в Верховный Совет России, который скоро стал называться Думой.
Во время предвыборной кампании его соперники по одномандатному округу начали дружно снимать свои кандидатуры, а один, самый популярный, вообще погиб. Утонул в озере. Общественное мнение бушевало, но Сазонов был безупречен. В числе двадцати пяти претендентов значился Сеня Грач из подольской группировки, на него и пали все подозрения.
– Славик, есть тема.
– Ну? – без всякого энтузиазма промычал Корень.
– Не мычи, тебе понравится.
– Не гони. Знаю я все твои темы, – скривился Корнеев. – Я от них просто балдею.
– Эту не знаешь. – И Сазонов положил на стол фотографию сабли. – Родовая сабля Чингизидов.
– Ты что, Грановитую палату обнес? – Корень пораженно разглядывал фотографию.
– Вещь совершенно чистая. Наследники графа Уварова продают. Все абсолютно законно, – заверил Сазонов.
– Сколько?
– Венька Извольский, ты его знаешь, сделал оценку в «Сотбис».
– Ну? – Корень вопросительно смотрел на Сазонова.
– Они выставят лот на десять миллионов.
– Сколько ты хочешь?
– Три с половиной.
– Это много. – Корень отодвинул от себя фотографию.
– Мне же надо всех оплатить, – Сазонов начал загибать пальцы, – от таможни до министерства. Одна справка на вывоз сколько затянет!
Корень задумался, отпил минералки и наконец ответил:
– Я таких денег из лопатника не вытащу. Мне надо перетереть со товарищи. Потом, экспертиза…
– В среду Разуваев даст заключение.
Корень кивнул:
– Разуваев – это хорошо, но без Зуба братва не подпишется.
– Зуб большие деньги дерет, – засомневался Сазонов.
– Если получим добро Зуба, то мы положительный результат оплатим, а отрицательный на тебе.
Сазонов задумался. Зуб, Зубовских Эдуард Иннокентьевич, был известным специалистом по антиквариату. Проработав несколько лет в различных музеях Ленинграда, он с начала шестидесятых стал заниматься антиквариатом сам. У него был врожденный талант реставратора. Никто не мог довести старинную вещь до кондиции так, как Зуб. Коллекционеры к нему выстраивались в очередь. Несколько раз он привлекался по расстрельной статье, но сел только один раз на пять лет. Поговаривали, что у него были высокопоставленные покровители, и он эти слухи не опровергал. В области антиквариата в криминальной среде не было никого авторитетнее Зуба. Его заключения не обсуждались.
Наконец депутат решился:
– Ладно, согласен. В среду позвони на мобильный после девяти вечера. Я уже буду знать результат от Разуваева.
– Добро, но Разуваеву я позвоню сам.
– Звони, Штирлиц.
Профессор искусствоведения Илья Филиппович Разуваев, один из лучших российских экспертов по холодному оружию, ликовал. Не часто попадается такой раритет.
– Ну что ж, это она, родимая, – возвестил он, выходя из кабинета и вытаскивая саблю из ножен. – Сабля из коллекции Уваровых. Она! Я, конечно, еще металловедческую экспертизу проведу, но у меня сомнений нет.
– Ты точно уверен? – переспросил Сазонов.
– Уверен. Есть ряд признаков, которые подделать невозможно. Это она. – И профессор рубанул саблей воздух.
– Ну, ты не балуй. Ты футляр лучше для нее подбери. Носите в тряпке…
– Подберу, Андрюша, подберу. Сейчас, погоди. – И Разуваев вернулся в кабинет.
Раздольский довольно улыбался:
– Так что, Андрей, будешь брать?
– Вот что. Металловедческую экспертизу я сам проведу. Саблю забираю. Поедем к тебе. В залог оставлю половину суммы. Остальное через неделю, после окончательного заключения.
В двадцать один тридцать профессору позвонили.
– Добрый вечер, Илья Филиппович, это Слава Корнеев.
– Добрый вечер, Вячеслав Львович, какими судьбами?
– Я по поводу экспертизы.
– Какой экспертизы?
– Сегодняшней.
– У меня сегодня библиотечный день. Я экспертиз не проводил, – удивился Разуваев.
– Да ладно вам, я от Сазонова, – досадливо прервал эксперта Корнеев.
– Ну так бы и говорили, – облегченно вздохнул профессор. – Так что экспертиза?
– Результат я уже знаю. Вы мне скажите, насколько вероятна ошибка?
– Сто процентов гарантии дает только Господь Бог. Профессор Разуваев дает девяносто девять процентов. Но за каждый процент он отвечает. Скажите, Слава, если я ошибся, меня убьют?
– Вас нет, а меня могут, – успокоил профессора Корнеев.
– Тогда вероятность летального исхода один процент.
– Спасибо, доктор, – ухмыльнулся Корень.
Разуваев осторожно повесил трубку.
Старый вор Решето (Решетников Александр Петрович) и антиквар Зубовских вошли в зал
