девчонки. Та же самая волоокая красавица Светка. С ними ей было не стыдно? Так, может, и правда, дело в одежде? Точно, в ней. Вот, например, мама. Раньше, давно, она была нарядной и красивой, и одежды у нее был целый огромный шкаф. А теперь весь их семейный гардероб помещается в старом бабушкином шифоньере, и мама ходит на работу в одном и том же коричневом костюме, всегда усталая, унылая.
В силу возраста Сережа не мог пока еще переложить свои мысли в область политэкономии, проследить причинно-следственную связь между предметами первой необходимости и социальным статусом взрослых. Он не знал, не интересовался, что Андрюшин папа ходит в загранку, мама Вадика работает женским мастером в салоне красоты, а бабушка Санька – опытный гинеколог со связями. Но на всякий случай подумал, что, если бы с ними был отец, то многое сложилось бы иначе.
С того дня Сережа начал обращать внимание на внешний вид. Пытался поговорить об этом со своими домашними женщинами, но бабушка ловко отрезала, что не одежда красит человека, а мама молча смотрела в окно. Диалога не вышло. Больше Сережа тему моды дома не поднимал, но на людях старался спрятать под стул ноги в ботах «прощай, молодость» и натянуть рукава свитера так, чтобы не проглядывали побитые обшлага рубашки.
Девчонок он вполне искренне решил игнорировать, не умея определить им места в своей жизни. Они были со стороны удивительные, притягательные, жившие в принадлежащем только им красочном, легкомысленном мирке, но не приближаться к ним Сережа счел за лучшее. Потому что всякий раз, когда оставалось сделать последний шаг, в голове всплывали потряхивающая жидкими косичками востроносенькая Лизка и красавица Светка, переговаривающиеся между собой:
– Руки-крюки! Руки-крюки!
– С ним же рядом пройти стыдно!
И из глубины души раздавался тоскливый, щемящий, протяжный вопль:
– Ох, если бы был с нами папа!..
Во избежание им же самим запрограммированных неприятностей, всего себя отдал «Кожаному мячу». Там, в мужском коллективе одинаково потных, запыхавшихся, взлохмаченных, чувствовал себя на равных, чувствовал себя первым. Там, да еще в химической лаборатории, растрачивал начинающую потихоньку бить скудным ключиком сексуальную энергию. И, возможно, сам того не понимая, принял верное для физического состояния решение, помогшее избежать многих неприятностей пубертатного периода. В том числе даже банальных акнэ вульгарис, испортивших не одному подрастающему организму чудный период взросления. Прыщей обыкновенных.
Только с одним человеком мог Сережа общаться запросто. С Юлей Васильевой, такой же, как он, серой мышкой в мешковатом плаще с чужого плеча и поношенных сапогах фабрики «Скороход». За неясного цвета говнодавы Юлю так и дразнили в классе: Юля-Скороход, а еще Юля-Кот-В-Сапогах. Та же гордо шлепала тяжелыми подошвами сапог, принадлежащих прежде чужой, взрослой ноге, не имея альтернативы.
Юлю Сережа за ту отстраненную гордость очень уважал. Так уважал, что постепенно даже начал носить за ней после уроков старенький дерматиновый портфель. До самого ее дома. Не из ухажерства, нет, не из желания понравиться и произвести на маленькую женщину впечатление, а просто оттого, что было приятно идти с ней рядом, говорить о пустяшном и о важном. А что портфель, просто она же девочка…
При внимательном рассмотрении Юля оказалась совсем не серой мышкой. Она имела собственный взгляд на вещи и события, отличалась завидной наблюдательностью, беспощадной, недетской самоиронией, перерастающей порой в совершенно мазохистский сарказм. Вовсе не серая мышка.
Однажды, когда Юля простудилась и не пришла на уроки, Сережа решил ее навестить и даже приготовил для такой цели конфету «Гулливер» и твердое зимнее наливное яблоко – презент соседки за спасение с дерева ее вырвавшегося на свободу обезумевшего кота.
Прижимая к груди тщательно выстиранный бабушкой целлофановый мешочек из-под печенья со сложенными в него дарами, Сережа зашел в такой же, как у него, заплеванный подъезд, взбежал на этаж и позвонил в звонок. Без осторожного «Кто?» обитая войлоком и клеенкой дверь доверчиво распахнулась, и на пороге возникла девочка в розовом свитере с высоким горлом и закатанных до колен тренировочных штанах. Светло-русые волосы ее были распущены по плечам и струились до поясницы роскошным живым палантином.
Сережа хотел спросить у девочки, где Юля, но понял, онемев, что это сама Юля и есть. Без форменного коричневого платья, украшенного лишь черным передником, да тонкой полоской кружева по вороту, без сиротского плаща, без убранных в старомодную косу волос, Юля была запредельно, фантастически хороша, пугающе притягательна.
Обалдевший от нового чувства, Сережа подумал, что если снять с нее розовый свитер и трикотажные штаны с вытянутыми коленями, то она, скорее всего, будет похожа на Венеру Боттичелли, которой так восхищалась мама.
От смелой мысли о том, что Юля тоже могла бы стоять, бесстыдно прикрываясь только волосами и ладошкой, вылупляться, как драгоценная жемчужина из раковины, Сережа почувствовал, как закололи между лопаток маленькие иголочки, уходя по спине вниз, как марионеткой задвигалось в паху, натягиваемое неведомыми ниточками, и начал наливаться горячей краской, сильнее прижимая к груди пакетик с нехитрыми подарками.
Юля широко улыбнулась, тряхнула головой так, что ожила копна волос, перетекая с плеча за спину, и от радости подпрыгнула на месте.
– Ой, привет, Сережа! – Схватила его за руку и втащила в глубь квартиры.
Сережа робел и смущался, его будто током пробило от ее прикосновения, от ощущения прохладных тонких пальцев на своей руке. Юля же, казалось, и не заметила его удивительного состояния.
– Как хорошо, что ты пришел, а то я одна и одна, хоть волком вой. Я же не местная прима, чтобы к моему печальному одру спешили толпой сострадающие. Я по телеку уже все передачи пересмотрела, даже учебные. Прикинь, испанский для восьмого класса! А читать долго не могу, слабая еще и голова болит. Ты со мной обедать будешь?
Она радостно и беспечно щебетала, не испытывая никакой неловкости.
– Ты бы мне Питера своего привел на денек, что ли. Мы бы с ним разговаривали по-испански, обо всех сплетничали бы. Тебя бы обсудили… Хочешь, чтобы мы с Питером тебя обсудили?
Сережа хотел. Хотел, чтобы она говорила о нем, думала о нем. Он знал, что Питеру будет плохо, неуютно одному, без хозяина, которому полагалось с утра быть в школе, но отчего-то сразу согласился.
– Хорошо, я могу. Прямо с утра, да?
– Да ты что, он же испугается, что ты его насовсем отдал! Это я пошутила. А здорово было бы, ты только представь: сидим с ним и по-испански шпарим. Да положи же ты свой пакет и раздевайся…
Сережа прыснул, представив сплетничающим флегматичного, равнодушного к людским проблемам Питера. Протянул Юле пакет, мешавший в руках. Он только сейчас вспомнил про гостинцы. Юля схватила пакет и, как белка, с радостным любопытством зашуршала пластиком.
– Спасибо, Сережка, здорово как… Я очень люблю и яблоки, и шоколад. Особенно если вместе, вприкуску. Но давай сначала обедать будем. Я буду тебя кормить супом и блинчиками с творогом.
Не прекращая симпатичного девчачьего чирикания, она потащила Сергея за руку на кухню, усадила на скрипучий, доисторический венский стул и принялась доставать из громко урчащего старенького холодильника алюминиевые кастрюльки, под ручки которых были заткнуты корковые винные пробки – чтобы не горячо.
Юля хозяйничала споро и умело, а Сережа сидел, наблюдал за ней и думал о выходящей из пены Венере. С этой девочкой всегда было весело, интересно, надежно. Было. Теперь же он чувствовал неловкость, стеснительность, будто увидел в первый раз. Досадное, непонятное чувство это не исчезло и к чаю, когда Юля по-братски разделила с ним яблоко и конфетину, налила из большой стеклянной банки целую вазочку вишневого варенья.
После обеда Сережа поболтал с ней через силу, рассказал о нехитрых школьных новостях и ушел, унося с собой новую тайну. Тайну о том, что Юля Васильева – красавица. Он еще какое-то время не мог привыкнуть к этой мысли, а потом удобно разложил все по полочкам, определив, что Юля, во-первых, настоящий товарищ, а во-вторых, потом все остальное… А что похожа на Венеру, так это не очень большой недостаток…
Но чтобы не робеть в ее присутствии, первое время в гости к ней брал с собой в качестве моральной
