сезоне гидравлика подошла к богатейшему участку Джинды. Просмотрите разведочный план!
Он развернул карту. Изображенная на ней площадь долины была разбита на квадраты, и в центре каждого — разведочный шурф, показывавший, сколько граммов металла содержится в одном кубометре породы.
— Да один только тринадцатый шурф вам даст половину программы, а смоете вы его в два дня!
Лица хмурились несерьезно. Прятали в бороды улыбки. Дело, очевидно, было и прибыльное, и исполнимое.
— Но только смотрите, — предупреждал инженер, — чтобы подготовлено было все, до последнего винтика. Придет вода — поздно будет доделывать, а раз сорветесь — и программа к чертям полетит, и договор лопнет!
Уполномоченный артели Бурьянов подписал соглашение. Это было еще зимой, тогда артель получила кредит. А теперь наступал самый ответственный момент — расплата. Вот поэтому-то у каждого из пятнадцати человек и была единая мысль о воде и программе. Но все-таки меньше всех думал Ефим Иванович.
— Десятник, а я-то что делать буду? — тоскливо допытывался он.
— А вот стой у бака да гляди, чтобы лед либо коряжина какая в трубу не заплыли!
— Так всю смену и торчать?
— А я, что ли, за тебя стану? Понятно, всю смену!
Перекидывались словами на длинной просеке. Один — кряжистый, прочный, как глыба, и Ефим Иванович, стройный, повыше, в ловко перехваченном кушаком азяме. Ветерок шевелил русую его бороду.
— Погляжу я, долго ли вытерпишь, Ефим! — смеялся Бурьянов.
— Пропади ты со своей канавой! — в досаде плюнул Ефим Иванович и взялся за лопату.
Эх, то ли дело с лотком и ружьишком в тайгу ударить!
К ночи зажгли керосиновый фонарь на пробу. В лунном свете его еще чернее сомкнулась тайга, еще острей заточились верхушки пихт.
В дощатом бараке спешно собрали производственное совещание. Обсуждали в последний раз все то, над чем трудились два месяца.
— Шлюзы проверены, вашгерд отконопачен! — докладывал бригадир плотников.
Все внимательно слушали. От взмокшей одежды шел пар. Поднимался едкий туман махорки. Рапортовали и слесари:
— Трубы свинчены, мониторы готовы! Не хватило маленько прокладки, так мы берестой обошлись...
— Почему не хватило?! — возмутился комсомолец Костя. — Управляющий все обещал!
При дружном хохоте Ефим Иванович насмешливо разъяснил:
— Зайцу черт три года хвост сулил, а он и сейчас без хвоста гуляет!
В дверку кто-то вошел. Задние зашевелились. Протиснулся вперед к столу Филатыч. Старый бродяга. Брови лохматые, как у матерого филина, измокшая шинеленка, в руках костыль.
Только что со стана вернулся.
— Джинда пошла, ребятки! Разлилась внизу, что твой океан! Нет больше к нам дороги!
Всю ночь сыпал ровный и теплый дождь. Утром вбежал в барак комсомолец Костя, тряхнул храпевшего на нарах Бурьянова:
— Вода!
Без суматохи выходили из барака.
Каждый знал точно, что ему делать. Уверенно шли к своим местам.
— Не подкачай, ребятушки! — как-то особенно проникновенно напутствовал Бурьянов.
Ефим Иванович с лопатой стоял у бака. И его захватило начало.
Вот, словно из земли, проступает по дну канавы влага. Чернеет и тает снег. Вот плеснуло волной из-за поворота и вода потекла все шире, наполняя канаву, облизывая все выше борта, разрастаясь в стремительный поток...
У кранов, при трубах, дежурили люди. Ждали сигнала. Длинный деревянный хвост монитора придерживал машинист — тоже ждал.
— Ну? — обменялся с ним взглядом Бурьянов. — Как будто все? — И, снявши шапку, махнул ею в гору, к баку.
— Пущай!
...Взметнулись брызги из-под отворачиваемого крана. Трубы глухо загудели, наливаясь упругой, тяжелой силой стихии. Из поднятого ствола монитора, засипев, полилась струя. Железная махина оживала. Выплюнула облако водяной пыли. Потом сокрушительный столб воды, сгибаясь в дугу, грянул из жерла в берег.
Черным взрывом взлетела земля. Фонтаны воды и грязи хлестнули высоко в небо. Пошла работа!
С треском, шипеньем и ревом въедалась вода в промерзшую сверху почву. И многопудовый камень, веками сидевший в грунте, выдергивался из земли и, получив вдогонку удар, черной бомбою исчезал в крутящемся хаосе.
И хоть много лет работал на гидравлике Бурьянов, а тут не выдержал, улыбнулся во весь широкий рот:
— Здорово!
Уже четвертые сутки днем и ночью работала джиндская артель, билась за программу.
Не только хотелось выполнить, а и лишка хватить! Каждый грамм добытого сверх задания металла целиком переходит в пользу артельщиков. Золото принимает прииск, стоимость его выплачивает рабочим товарами. Стало быть, тут тебе и честь, и слава, да и лишний пудишко крупчатки, масло, сахар, мануфактура... Ох, много человеку надо!
Только Ефим Иванович скучен.
Оперся на черень лопаты, другой ладонью — в бок. Стрелки морщин сдвинулись на высоком лбу, и виднее обозначился на виске коричневый шрам ножевого удара.
— Стоишь, атаман грозный? — подошел к нему Филатыч. — Чего тебе, черту, надо? Как волк. Ей-богу, как волк, только в лес и смотрит!
Ефим Иваныч молча посадил Филатыча в снег, с собой рядом.
— Покури, старичок. — Открыл кисет и смешливо прищурился ясными глазами. — Добрый табак, ноздри рвет, оземь бьет! Но только к золоту, дружище, вы тут вкус потеряли! Ведь в чем интерес? Самому его разыскать! Да потом, как в лоточке тряхнешь, да оно заблестит, — во, брат, тут-то и смак! А здесь? Разведку за нас провели. Храпоидолом этим железным долину перекопаем, и наперед тебе скажут, сколько металла будет. И это интерес?!
За живое задел искуситель бродяжью кровь! Бросил старик цигарку, вскипел:
— Ну ладно! Ну и лети отсюда к чертям! И не смущай ты меня, варнак!
— Из артели уйти, — раздумчиво говорил Ефим Иванович, — это тебе не с хозяйских работ, как прежде, удрать. Пожалуй, неловко выйдет?
И, дразня старика, опять повернул в озорство, плечом заиграл, замурлыкал песню:
И тут же оборвал, вспоминая голубоглазую Аришу, откатчицу на главном стане. Вот девка так девка. Всех мер!
Шурф за шурфом перемывали мониторы. Вечером, переодевшись в сухое, отмечал Бурьянов выработанную площадь. По его расчетам, сегодня же ночью работа пододвинется к заветному
