жужжание мух. Воняло.
– Приведите сюда дворника, Смолор. – Мок наморщил нос и протянул подчиненному несколько банкнот. – Заплатите ему, чтобы прибрал в кухне. И пусть принесет постельное белье девушке. Чего вы ждете? Ступайте же!
Смолор удалился. Дверь в комнату была закрыта. Мок толкнул ее и вошел.
Эрика сидела на койке, зябко завернувшись в плащ.
– Почему ты сказала «Боже сохрани»? – Мок положил руки на плечи девушке.
– Я не хотела вас разозлить.
– Не сейчас. Раньше. Когда я тебя спросил, занимался ли твой клиент тобой или девушкой на коляске, ты воскликнула «Боже сохрани!». Почему?
– Если бы он занимался мной, это бы еще полбеды. Но девушка в коляске называла его «папа».
Бреслау, суббота, 6 сентября 1919 года, половина одиннадцатого вечера
– Дать вам мою собаку на ночь? – переспросил почтальон Доше.
Они с Моком сидели на лавке во дворе дома на Плессерштрассе. В окне квартиры Моков горел свет, видны были две головы, склонившиеся над столом: одна, со всклокоченными волосами, – Виллибальда Мока и вторая, с идеальным пробором, – Корнелиуса Рютгарда.
– Чем это они занимаются? – спросил Доше, забыв на секунду о странной просьбе Эберхарда.
– Тем же, что и вы с отцом каждый день, – ответил Мок. – В шахматы играют. Что касается моей просьбы…
– Да-да. На что вам моя собака? Я не хотел отпускать ее сегодня из дома. Она мне самому нужна.
– Видите? – Мок указал на жирную луну на небе, залившую тусклым светом темные окна, сортир и насос. – Сегодня ведь полнолуние?
– Точно. – Доше решил выкурить трубочку, последнюю за сегодняшний день, и полез в карман за кисетом.
– Я вам кое-что скажу. – Мок сделал страшные глаза. – Но это строго между нами. Понимаете? Это имеет отношение к следствию, которое я веду.
– Тому самому, о котором все только и болтают?
– Тсс! – Эберхард прижал палец к губам.
– Так точно! – Доше ударил себя кулаком в грудь и выпустил клуб дыма. – Клянусь, я никому ничего не скажу.
– Первое убийство произошло месяц тому назад…
– А я-то думал, с неделю будет…
– Тсс… – Мок подозрительно осмотрелся. На физиономии Доше отражалось крайнее любопытство. Мок продолжил: – Получается, что первое убийство преступник совершил в полнолуние, как и сегодня. Имеется подозреваемый без алиби. Если убил он, то труп находился у него в квартире несколько дней. Только не спрашивайте почему! Я все равно вам не скажу, дорогой герр Доше. – Эберхард закурил и выпустил дым в сторону шахматистов, которые грохотали фигурами, укладывая их в коробку. – У подозреваемого есть собака. Он утверждает, что не смог бы держать труп у себя в квартире так долго: вой собаки встревожил бы соседей. Вой собаки, понимаете, дорогой герр Доше? По словам подозреваемого, собака всегда завоет, если рядом труп. Вот сегодня мы с вашей собакой это и проверим!
– Но, герр Мок, – запыхтел Доше, – куда вы собираетесь забрать моего Рота? К какому еще трупу? Где этот труп?
– Тсс… Если эксперимент пройдет удачно, я и вас туда возьму. Хотите?
У Доше из трубки полетели искры. Отставной почтальон послушно передал Моку поводок:
– Хорошо, хорошо, вот вам моя собака, берите.
– Только никому ни слова…
Мок взял поводок, вытащил из-под лавки заспанного Рота, подал Доше на прощание руку и направился домой.
На крыльце бывшей мясной лавки стоял Рютгард с сигаретой во рту.
– Это и есть наш измеритель концентрации призраков? – Пылающий конец сигареты указал на полную недоверия собаку.
– Кто выиграл? – Шутка Рютгарда заставила Мока скривиться.
– Четыре партии; три – один.
– В твою пользу?
– Нет, в пользу Мока-старшего. Твой отец играет очень хорошо.
Мок ощутил прилив гордости.
– Пойдем спать? – спросил он.
– Пойдем. Твой отец, наверное, уже постелил. – Рютгард беспомощно озирался. – Куда бросить окурок? Не хочется мусорить возле дома.
– Иди сюда, – Мок открыл дверь, – в бывшей лавке дяди Эдуарда есть слив. Я даже подозревал, что шум производят крысы, когда пробираются в лавку по трубе.
Рютгард прошел за прилавок, приподнял решетку, выбросил окурок в дыру и поднялся по ступенькам наверх. Мок запер дверь на засов, закрыл изнутри деревянными ставнями витрину, подлил в лампу керосина и повесил под потолком. Теперь света было достаточно. С упирающейся собакой на поводке, Мок взобрался на второй этаж. Крышка люка лежала на полу – Эберхард не стал ее закрывать. Отстегнув поводок, он прикрутил фитиль лампы, и комната погрузилась в полумрак, Рютгард лежал с закрытыми глазами на деревянной кровати отца. Со спинки кровати свисали старательно сложенные брюки, пиджак, сорочка и галстук. Отец спал в нише, повернувшись лицом к стене. Мок разделся до кальсон, так же тщательно, как и его фронтовой товарищ, сложил одежду и повесил на стул. Ботинки стояли у кровати по стойке «смирно». Мок сунул под подушку маузер, лег рядом с отцом и смежил веки. Сон не приходил. Вместо сна явилась Эрика Кизевальтер, склонилась над Моком и, вопреки обычаям проституток, поцеловала его в губы – так же нежно, как сегодня вечером.
Бреслау, суббота, 6 сентября 1919 года, полночь
Разбудил Мока смех. В нем звучало злорадство – словно кто-то над кем-то мерзко подшутил. Мок вынул из-под подушки маузер и сел на кровати. Отец спал, из беззубого запавшего рта доносился астматический свист. Рютгард похрапывал. Поджавшую хвост собаку била мелкая дрожь. Крышка люка по- прежнему была открыта. Мок потряс головой, не в силах поверить, что слышит смех, снял оружие с предохранителя, подошел к люку и лег на пол. Собака завыла и спряталась под стол. Под потолком старой лавки мелькнула тень, пес заскулил, что-то пробежало мимо распростертого на полу Мока – оно было больше крысы, больше собаки, – увернулось от удара и нырнуло под кровать. Мок схватил керосиновую лампу и приподнял свисающую до пола простынь, мокрую от пота. Под кроватью сидела маленькая девочка и улыбалась, раздувая ноздри. Из носа у нее вылезла зеленая мясная муха. Снизу снова донесся злобный смех. Мок бросился к люку, зацепился ногой о стул с одеждой, стул рухнул прямо на таз. Металлический звон еще не смолк, а Мок уже ехал по лестнице вниз на пятой точке, в дым раздирая кальсоны. Внизу никого не было. Со стороны слива слышался какой-то шорох. Мок одним прыжком оказался за прилавком и поднял решетку. В трубе что-то двигалось. Мок прицелился и затаился. Из отверстия показалась голова Иоханны. Чешуя у нее на шее тихонько шелестела, из глаз торчали две спицы. Мок выстрелил. Вся квартира содрогнулась, и Мок пробудился по-настоящему.
Бреслау, воскресенье, 7 сентября 1919 года, четверть первого ночи
С пистолетом в руках Мок стоял у кровати Рютгарда и смотрел тому прямо в глаза.
Доктор разлепил веки.
– Слышал? – спросил Мок.
– Ничего я не слышал. – Со сна язык повиновался Рютгарду с трудом.
– Так почему же ты не спишь?
– Когда тебе смотрят в лицо, поспишь, пожалуй. – Доктор протер пенсне и насадил на нос. – Так можно разбудить кого угодно, уверяю тебя. Порой именно так пробуждают пациента после сеанса гипноза.
– Ты на самом деле ничего не слышал? Ведь я опрокинул на таз стул, я стрелял Шелудивой в голову… – Мок втянул носом воздух. – Запаха пороха не чувствуешь?
– Это был всего лишь сон, Эббо. – Рютгард сел на кровати, спустил на пол тощие ноги, взял из рук у
