подкрепления подходят мелкими группами и это уже не те железные офицерские когорты, какими они были вначале, а отряды наскоро вооруженных новобранцев, насильно мобилизованных в белую армию.
…Поручик замолчал. Он сидел в позе крайне уставшего человека, вяло и безразлично выслушивая новые вопросы.
— Каковы намерения вашего командования? — спросил начдив.
— Не знаю. Нас в это не посвящают.
— Большие потери в частях дивизии?
— Не знаю. О дивизии — не знаю. Батальон наш потерял около трети состава… за месяц…
— Какие именно пополнения ожидаются в ближайшее время?
— Не могу сказать. Это компетенция штаба. Нас не посвящают. Впрочем, нет. Ожидается бронепоезд.
— Бронепоезд? Какой? — насторожился начдив.
— Бронепоезд «Офицер». Перебрасывается на наш участок фронта…
Начдив и начальник штаба дивизии переглянулись.
— Когда ожидается «Офицер»? — спросил комиссар.
— Приблизительно через неделю.
— Откуда вы знаете об этом?
— Командир батальона говорил. Сведения точные.
— Та-а-к, — протянул начдив и сделал знак конвойным.
Когда пленного поручика увели, он сказал комиссару:
— По-видимому, это тот самый бронепоезд, о котором сообщает наштарм. Новенький. С иголочки. Дюймовая броня, четыре морских орудия, паровоз из капитального ремонта. Чуешь, комиссар? Это тебе не «Три Святителя», это — посерьезнее…
Командиры помолчали. Они понимали, что появление у дроздовцев нового бронепоезда крайне нежелательно. По всем признакам, через две — три недели начнется большое наступление, которое готовит штаб фронта по заданию Ленина и которое, по замыслу ЦК партии большевиков, должно остановить продвижение Деникина к сердцу страны и стать началом разгрома белых армий.
— Положеньице, — вздохнул начдив. — И несет же его нелегкая именно на наш участок… Не пустить бы, а?
Он долго смотрел на истертую, исчирканную карту-трехверстку, будто мог прочитать ответ в путанице условных обозначений. Потом шумно засопел, откашлявшись, закусил нижнюю губу и тяжело лег грудью на стол.
— Впрочем… Слушай, комиссар, а не двинуть ли нам в тыл дроздовцев роту? В рейд? За бронепоездом охотиться? Ну, не уничтожат — так хоть на какое-то время выведут из строя… Опять же — диверсии на железной дороге… Как думаешь, комиссар?
Комиссар ответил не сразу. Он вынул потертый кожаный кисет, прихватил большую щепоть крупно резанного самосада, закрутил устрашающего размера цигарку и со вкусом закурил. Начдив знал, что на серьезный вопрос комиссар сгоряча не ответит, и, не мешая ему думать, ждал. Ждал и начальник штаба, бесцельно отмеряя расстояния на карте отличным рихтеровским циркулем, в котором вместо грифеля торчал обломок швейной иглы.
Остро пахнущее облако сизого табачного дыма поднялось к потолку просторной горницы — штаб разместился в добротном кулацком доме б центре большого села. Комиссар не спеша положил на край стола самокрутку и тоже посмотрел на склеенную по сгибам карту.
— Рейд, говоришь? Рейд — дело хорошее… А людей где возьмем? С фронта снимать?
— Ты прямо скажи — согласен? — оживился начдив.
— Людей найдем — согласен…
— И искать нечего, — начдив, видимо, все обдумал, пока ждал ответа комиссара, — пошлем разведкоманду. Ты только подумай, какое дело можем сделать!
— Разведчики и здесь нужны, — быстро проговорил начальник штаба.
— Подожди, сам знаю, что нужны. Но и дело нужное — так, комиссар? Пошлем не всех. Один взвод. И усилим до полусотни сабель. Правильно, комиссар?
— Правильно-то правильно. А командиром кого? Устюгов раненый, его по другим временам давно бы в госпиталь, в компанию к Дубову отправить следовало, — сказал медленно комиссар и тяжело вздохнул. — Вот Дубова не ко времени стукнуло… Он бы развернулся…
— Вот-вот. Дубов в госпитале. Устюгов еле ноги носит. Не снимать же с роты? — Начальнику штаба явно не хотелось расставаться с разведчиками, единственным подразделением, которым он мог еще маневрировать. Он отложил циркуль и сидел теперь нахохлившись, поглядывая исподлобья то на начдива, то на комиссара.
— Ты это брось, знаю тебя — за разведку держишься, — комиссар разогнал облако дыма. — Петрова- младшего возьмем. Из третьего батальона.
— Правильно, — согласился начдив.
— Петров ранен, — начальник штаба кашлянул. — Утром ранен.
Командиры замолчали. Комиссар опять окутался непроницаемой завесой табачного дыма, начальник штаба взялся за циркуль.
— Федосюк убит. Славка Шошин в госпитале, эвакуирован сегодня, — начал перечислять он монотонным голосом. — Панков контуженный, ни черта не слышит. В цепи, как глухарь на току, сидит. Разве что комбата Каримова послать?
— Ты еще с полка предложи снять, — начдив сильно вывернул фитилек лампы, и горница осветилась.
— И потом, — вставил комиссар, — его тоже ранило. Отлеживается у себя в батальоне.
— Когда?
— Сегодня. Что, донесение не получил? — комиссар хотел пошутить над известным пристрастием начштаба к сводкам, но никто не улыбнулся.
— Разве что Харина выдвинуть?
— Опыта нет командирского, — сказал начдив. — Давно говорил — выдвигай на взвод. Его да Воронцова, вот и были бы резервы. Да что там говорить… Чтобы был мне командир рейдового отряда, слышишь, начштаба? Хоть рожай, хоть в другой дивизии бери!
Командиры опять замолчали. Приказ приказом, но где взять в обескровленной дивизии человека, которому можно было бы доверить такое ответственное дело? Где взять, если на батальонах сидят недавние ротные, а то и взводные, если всего-то в дивизии, если считать по-старому, на полк штыков не наберется. Каждый про себя продолжал скорбный список потерь — этот убит, тот ранен, тот контужен…
В сенях гулко хлопнула дверь. За стеной, в комнате, где сидели ординарцы, послышались невнятные голоса, смех. Стукнула передвинутая лавка, загремело опрокинутое ведро, кто-то громко выругался, и опять засмеялись. Начдив прислушался.
— Да говорят тебе, заседают, — различил он голос своего нового ординарца.
Раскатистый басистый голос произнес что-то невнятное, и ординарцы опять засмеялись.
На лице начдива отразилось недоумение.
Начальник штаба отсутствующим взором смотрел на язычок пламени коптилки. Вот оно мигнуло и заколебалось, табачный дым от комиссарской самокрутки пластами потянулся к двери: она приоткрылась. Начдив крикнул:
— Ну что там? — Дверь захлопнулась, из ординарской донеслись звуки какой-то возни, затем дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился высокий худющий человек. За ним мелькнуло растерянное лицо ординарца. Начдив вскочил на ноги, от резкого движения табуретка опрокинулась.
— Дубов? — воскликнул он.
— Дубов, чертяка, — ахнул комиссар и поперхнулся дымом.
Человек склонил в дверях перевязанную белоснежным бинтом голову, переступил порог, выпрямился во весь свой недюжинный рост и встал смирно, озорно поблескивая голубыми глазами, запавшими в темные глубокие провалы глазниц., Он сбросил с плеча вещевой мешок, выпятил колесом грудь, сделал
