мимоходом начштаба, не понравилось что-то сердитому генералу — и пожалуйте: старший патруля. Таскайся теперь до полуночи по морю грязи, в то время как другие пьют и любезничают с дамами.
Патруль остановился у крайнего дома. Дальше грязная улица продолжалась таким же грязным трактом, уходившим в мутную синеву. Ротмистр хотел было уже повернуть обратно, но в это время слух его уловил далекое конское ржание и скрип колес. Через минуту на дороге показалось несколько подвод в сопровождении всадников. Офицер услышал громкий, начальнического тембра голос, ругавший возчиков, и оправдания мужиков.
— Кто идет? — крикнул ротмистр.
— Капитан Емельяницкий, — ответил начальник обоза. — Кто спрашивает?
— Ротмистр Денисов. Куда следуете?
Капитан подъехал к Денисову. На плечах его ротмистр с удивлением разглядел черно-красные корниловские погоны. Принадлежность к знаменитой «черной» дивизии подчеркивалась и мрачной эмблемой на рукаве шинели.
— В контрразведку, господин ротмистр. А вы патрулируете? Не завидую — в такую погоду, — заговорил капитан. — Впрочем, у меня тоже занятие не из приятных. Вот, полюбуйтесь. Девять комиссаров вам привез. Приказано сдать в контрразведку.
Ротмистр тронул коня к подводам. На них по трое лежали связанные люди. Изорванные гимнастерки, наскоро наложенные грязные повязки из разорванного белья, спутанные волосы на не покрытых головах.
— Откуда эти красавчики? — поинтересовался Денисов.
— Из красного полка, который забрался в наш тыл. Полковник Козельский крепко потрепал его. А это — главари.
— Приятная новость, капитан. Кстати, разрешите ваши документы. Прошу простить, долг службы.
— К чему извинения, ротмистр. Прошу.
Емельяницкий протянул старшему патрулю удостоверение. Тот мельком посмотрел его и возвратил.
— Не могу ли быть полезным, капитан?
— Укажите дорогу, я впервые в этом городке.
— Я дам вам солдата, он проводит вас. Савчук! Доведешь их высокоблагородие до контрразведки. Счастливо оставаться, капитан!
Ворота дома, где разместилась контрразведка дроздовской дивизии, по случаю позднего часа были закрыты, а само здание стояло мрачное и темное, словно вымершее.
На стук выглянул какой-то солдат, окликнул унтера. Тот поглядел на подводы и пошел докладывать дежурному офицеру. Минут через десять к Емельяницкому подошел, наконец, застегивая на ходу мундир, совсем еще юный подпоручик и хрипловато осведомился, в чем дело.
— Мест нет, господин капитан, — заявил он, выслушав Емельяницкого, — все камеры забиты, ей-богу. Девать их, сволочей, некуда.
— Так что, прикажете отпустить их? — возмутился Емельяницкий. — Или прямо в штаб дивизии доставить?
Подпоручик безнадежно махнул рукой и шагнул во двор.
Тяжелые, обитые железом ворота заскрипели и медленно раскрылись.
— Заезжай! — крикнул, выглядывая на улицу, солдат.
Мужики стегнули лошадей, и подводы, громыхая по разбитому булыжнику, въехали на широкий глухой двор. За ними последовали и всадники. Вновь заскрипели створки ворот, лязгнул кованый засов.
— С коней долой, — скомандовал капитан. К нему подошел, ведя на поводу артиллерийского битюга, дюжий унтер.
— Начинаем, Костя, — прошептал он.
— Есть, Фома, — тихо ответил капитан.
Харин, привязав Лафетку к скобе, не спеша подошел к дежурному, стоявшему в дверях, и неуловимо быстрым движением схватил его за горло. Подпоручик захрипел, беспорядочно дергая руками и ногами, но Фома мгновенно засунул офицеру в рот его собственную фуражку и опутал невесть откуда взявшейся веревкой.
Это послужило сигналом. Несколько солдат, оказавшихся во дворе, были обезоружены и связаны. Нападение произошло так неожиданно, что они даже не пытались оказать сопротивление.
«Пленные», сбросив наложенные для вида веревочные петли, вооружились карабинами, спрятанными под соломой в телегах. По приказу Харина они заняли посты у дверей, под окнами, у ворот, а «господин капитан» с тремя эскадронцами, одетыми в белогвардейскую форму, побежали в дом. Застигнутые врасплох охранники не сразу сообразили, в чем дело, а когда поняли, было уже поздно. Так в течение нескольких минут без единого выстрела разведчики овладели зданием.
Воронцов и Харин открывали двери тюремных камер. В первой же они увидели трех избитых людей. Заключенные с ненавистью смотрели на вошедших. Фома даже опешил сначала, но потом вспомнил, что на нем погоны.
— Кто такие? — спросил он улыбаясь.
— Недолго тебе зубы скалить, сволочь, — процедил один из заключенных.
— Да я же свой, чудаки, красный, — чуть не обиделся Фома. — Выходи в караулку, насиделись.
— Не трожь красных, шкура, — откликнулся другой.
Харин почесал затылок. Он никак не ожидал такого поворота дела. Был готов ко всему: к стрельбе, к рукопашной, но не к обидному недоверию..
— Русским языком говорю, выходите, — продолжал он. — Их освободили, а они кобенятся еще. Вот народ!
— Товарищи, это правда, — шагнул вперед Воронцов. — Отряд Красной Армии обезоружил охрану. Белые об этом еще не знают. Прошу выйти во двор. Выпускать будем небольшими группами, чтобы не привлечь внимания. Желающие могут присоединиться к отряду. Быстро, товарищи…
В самой дальней одиночной камере Харин увидел странного обитателя. На нарах сидела девушка в хорошо сшитом летнем пальто, небрежно наброшенном на плечи. Харин подивился про себя необычному узнику и пожалел, что Воронцова нет поблизости — тут разговор нужен деликатный, в самый раз бы ему заняться этим делом.
— Ваша фамилия, кто вы такая? — спросил Фома возможно веселее и ласковее.
Девушка поднялась с топчана, пожала плечами.
— Краснинская, вы же знаете, из дворян, вероисповедания православного…
Харин не дал ей договорить.
— Краснинская? — переспросил он с удивлением. — Краснинская!
Ему вспомнился рассказ Воронцова у ночного костра, название усадьбы, которое часто упоминали в разговорах бойцы, и беззлобные шутки Шваха по поводу Костиных приключений.
— Наташа? — Фома опомниться не мог от удивления. — Ну и ну…
— Кто вы такой, откуда вы меня знаете? — Наташа порывисто шагнула вперед.
— Ну и ну, — продолжал Фома, — ну и штука. Это же вас за Костю сюда, что ли?
— Костя? — девушка подбежала к Харину. — Кто же вы такой, объясните наконец?
— Не бойтесь, — сказал Фома и тронул рукой погон, — это мы нарочно одели, для затемнения белых мозгов. Я товарищ известного вам Кости, Кости Воронцова. Вы его сегодня же увидите…
— Увижу? — девушка отступила на шаг. — Вы смеетесь надо мной, как вам не стыдно!
— Да нет же, Наташа. Правда, увидите. Он здесь, в этом здании. Идемте скорее в контору.
— Костя погиб, — чуть слышно прошептала Наташа.
— Ничуть не погиб ваш Костя. Живехонек. Да вот он и сам.
В коридоре действительно раздались торопливые шаги, и голос Воронцова громко позвал:
— Фома, а Фома, где ты? Иди в дежурку. Там с офицером поговорить надо…
