Я понюхал его и положил в машину, когда уезжал из церкви. Странно, но букет потом куда-то исчез. Я решил, что мне его просто забыли принести в комнату и не придал этому значения. Именно, после того как я понюхал цветы, мне стало нехорошо, закружилась голова и появилась дурнота.
Чтобы сделать такую странную мысль более понятной, я должен объяснить читателям, кто такая староста прихода о.Всеволода Шпиллера и какова была ее репутация.
У Нины Георгиевны была французская фамилия и она потомок французских эмигрантов, хотя и неважно говорит по-французски, а лучше по-английски. Она была женщиной лет пятидесяти, интеллигентной, образованной, скорее элегантной и несколько артистическо-богемного типа. В ней было что-то 'декадентское'. В свое время она служила в Министерстве Внешней Торговли, была арестована и пробыла три года на Лубянке, затем ее отпустили и она через некоторое время поступила на работу в 'иностранный' Отдел Патриархии. Помню как мне об этом рассказывал сам о.Всеволод и я ему еще сказал, что на мой взгляд вся эта история крайне подозрительна. Никого не держат три года на Лубянке( там ведется следствие), а потом заключенных переводят в другие тюрьмы, лагеря или освобождают. А значит, ее держали неспроста, а чтобы она следила и доносила на других. Еще более подозрительным показалось, что после Лубянки, если она действительно обвинялась в какой-нибудь контрреволюции, ей разрешили поступить в 'иностранный' Отдел на работу. Но если она была агенткой, то это вполне понятно. Словом, у Нины Георгиевны твердо сложилась репутация агента КГБ.
В последнее время у о.Всеволода происходили конфликты с его старостами. Они ему открыто хамили, нарушали ход богослужения, интриговали против него, дело дошло до полного тупика.
Прихожане поддерживали о.Всеволода, жаловались уполномоченному в Совет по делам религий. Все это стало известно на Западе, где об этом писалось в газетах. Помощник Куроедова Макарцев, недовольный поднятым на Западе шумом, решил найти компромиссный выход из положения; сговорившись с митрополитом Никодимом, он 'послал' Нину Георгиевну старостой к о.Всеволоду, несмотря на противодействие секретаря местного Райкома, который хотел провести своего кандидата ( явного безбожника). Конечно все это было фарсом и в результате оформлено двадцаткой с властями заодно- выбрали Нину Георгиевну старостой у о. Всеволода в приходе.
Сам о. Всеволод, хотя и знал о репутации Нины Георгиевны и считал ее обоснованной, принял новую старостиху и деятельностью как бы 'административной' был доволен. Конфликты прекратились, Нина Георгиевна держалась корректно, лояльно сотрудничала с ним, шла навстречу его пожеланиям, более того содействовала возвращению в храм о Александра, удаленного и переведенного в деревню при прежнем старосте. Нина Гергиевна держала себя как настоящая верующая, подходила под благословение, архиереям делала глубокий поклон, касаясь рукой земли, правильно соблюдала тонкости службы. Была ли она настоящей верующей - это был вопрос даже для самого о.Всеволода, не говоря уже обо мне. Но о.Всеволод ей не доверял, избегал при ней говорить о церковных делах и нас предупреждал всегда об этом. Можно было предполагать, что у нее была миссия следить за о.Всеволодом, но видимо она получила 'указания' ни в чем не препятствовать в его работе и в отношениях с людьми. Кто его знает, а может быть она сама не хотела вредить Церкви, но была жертвой страшной советской системы, которая перемалывала души.
Как бы то ни было, после цветов Нины Георгиевны я почувствовал себя плохо; я не мог освободиться от мысли, что она меня отравила, хотя и сознавал всю невероятность и даже чудовищность такого подозрения.
У брата я провел весь день до вечера, меня старались лечить как могли, начиная с простого угля и более радикальными средствами. Мы не хотели обращаться к врачам, потому что это могло послужить предлогом поместить меня в больницу, а следовательно полностью изолировать. Может быть к этому все и было придумано. К вечеру мне стало лучше и к брату приехала повидаться со мной К.П. Трубецкая. Мы много говорили с ней о предстоящем Соборе. Видя мое состояние она страшно была взволнована и все повторяла 'Все мы знаем, как Вы мужественно стоите за Церковь. Мы Вас очень благодарим. Ах, как необходимо, чтобы решился вопрос о постановлениях 1961года, все на это надеются'. Во время нашей беседы она чуть не плакала.
28 мая
На следующий день, в пятницу 28 мая, - в день Архиерейского совещания; все архиереи были уже в сборе. Большой 'банкетный' зал во время утреннего завтрака почти переполнен. Тут и владыка Петр из Парижа, и архиепископ Алексий из Дюссельдорфа. Мы совершенно неожиданно узнаем о внезапной кончине архиепископа Виленского Антония. Ему было 80 лет.
В десять часов ко мне в номер приходит о. Всеволод Шпиллер. Он сообщает мне неприятную новость - архиепископ Новосибирский Павел не сможет приехать на Собор. С ним произошел странный случай: не то он сам, не то ему обварили кипятком руку. Версии расходятся. Что подумать об этом, нарочно ли это или случайно, не берусь судить ни тогда, ни сейчас. Я очень этим огорчен, так как на его поддержку у меня и моих единомышленников из числа архиереев, живущих в России была большая надежда. Именно он собирался выступить на совещании против открытого голосования и особенно против постановлений 1961 года. Далее о. Всеволод вновь говорит, что 'у Куроедова паника'. Он ручался правительству, что Собор пройдет гладко, а сейчас видит, что многие архиереи против. Если это так, то значит Куроедов следит и очень внимательно 'слушает' о предстоящих недовольствах.
После ухода о.Всеволода ко мне в номер зашел мой сопровождающий о. Владимир Есипенко. Сообщает, чтобы я был готов спуститься в начале четвертого к западному выходу гостиницы. Оттуда архиереи группами поедут на машинах в Новодевичий монастырь на Совещание. Мы разговорились с о. В. Есипенко и оказалось, что одно время он был у архиепископа Павла в Новосибирске келейником и хорошо о нем отзывался. Сейчас, конечно, он уверен, что Патриархом будет Пимен, одобряет это, но сочувствие его на стороне Никодима.
-' Если бы Вы только знали, - говорит о.Есипенко, - какой он замечательный человек. Я никогда в жизни не встречал никого ему подобного. Какой глубокий всеобъемлющий ум, какая энергия и работоспособность. Как он себя не жалеет, а всецело жертвует собою ради Церкви. Конечно он строг со своими подчиненными и много от них требует, но зато и забоится о них'. Почему то мне показалось, что о.Есипенко, говорил так восторженно о митр. Никодиме, потому что был убежден, что он не будет Патриархом, но говорил на мой взгляд, абсолютно искренне.
К четырем часам дня архиереи- участники Совещания стали прибывать в Новодевичий монастырь и собираться в его Успенском трапезном храме. В нем, в его продолговатом обширном помещении, были расположены столы в виде буквы 'П', причем верхнюю короткую ее часть заняли те гости, кого можно назвать 'президиумом'( постоянные члены Св.Синода). Боковые места, значительно более длинные начали занимать остальные архиереи. В отличие от Собора, где каждый архиерей и другие члены делегации имели строго определенное место, здесь епископы свободно занимали свои места, каждый где хотел, хотя в общем более старшие садились ближе к президенту. Митрополит Никодим, видя, что я растерялся и знаю куда сесть, предложил мне занять очень хорошее и почетное место рядом с митрополитом Антонием, нашим Экзархом, на самом верху правого от президиума длинного стола. Я был этому безмерно рад( из соображений 'выгоды'), так как по опыту знал, что чем ближе сидишь к президиуму, тем легче получить слово.
Совещание началось ровно в четыре часа. После молебна председательствующий митрополит Пимен сказал, что нужно предварительно решить 'два процедурных вопроса': так как он должен через час ехать встречать в Москве Патриарха Александрийского и потому не сможет остаться до конца Совещания, то просит избрать своим заместителем, в качестве председателя, митрополита Никодима, а во главе секретариата поставить митрополита Таллиннского Алексия. Предложение было принято. И действительно, через некоторое время митрополит Пимен удалился, что было даже лучше, потому что в его отсутствии было свободнее обсуждать его кандидатуру. Перед тем, как уйти, митрополит Пимен произнес вступительное слово, а вслед за ним митрополит Никодим выступил с речью.
Речь митрополита Никодима касалась в общем тех же вопросов, что и слово митрополита Пимена, но он более сосредоточился на теме открытого голосования и личности кандидата в Патриархи, о чем говорить самому митрополиту Пимену было, конечно, неудобно.
-' Я убежден, - сказал митрополит Никодим,
- что Высокопреосвященнейший митрополит Пимен будет на Московской кафедре достойным преемником Патриархов Всероссийских. Они прославились своею непоколебимою преданностью Святому Православию и глубоким патриотизмом'. Митрополит Никодим говорил долго, воодушевленно и всячески
