преукрашенными неизреченною славою и блистающими божественным одеянием, и покрывают свои взоры, не терпя видеть непонятную и нестерпимую светлость своего одеяния, так что ищут места, где скрыться, чтобы там быть и оттолкнуть великую тяжесть славы» [781] . Христос есть их пища, которую Он дает Своим чадам: «Далее, — пишет пр. Симеон, — Сам Владыка становится для них постоянной и бессмертной пищей и питьем: одним, которые еще младенцы по Христу и еще не способны приобщиться твердой пищи, он бывает видим как световидный сосец (????????? ?????), влагаемый во уста их ума, и даем им сосать его, каковым он и становится одновременно пищею и питьем, вызывая в них такую сладость, что они не хотят, а вернее не могут совсем оторваться от него. А к тем, кто уже перестал питаться молоком, Он относится, как отец, любящий детей, наставляя и воспитывая их» [782]. Это Христос педагог.
Пр. Симеон настаивает, что те, кто любит Христа, также видят Его: «Чтобы ты знал, что и Христа видят любящие Его и хранящие Его заповеди, послушай Самого Господа, говорящего: «Имеющий Мои заповеди и соблюдающий их, этот есть любящий Меня. А любящий Меня будет возлюблен Отцом Моим, и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам» [783]. Это любимая цитата пр. Симеона, выражающая корень его духовности. Когда Христос приходит, Он делается всем для нас и называется многими именами по Его действиям. «Как тьма не убегает, — говорит пр. Симеон, — если свет не придет, так и болезнь души не обращается в бегство, если не придет берущий на себя наши немощи и не соединится с нами. Когда же Он приходит, то, так как отгоняет всякую болезнь душевную, Он называется здоровьем, дарующий нам здоровье души; просвещая же нас, называется светом, будучи выше всякого света; и животворя нас, называется жизнью, будучи выше всякой жизни; облистая же нас всех и окружая славою Своего Божества и согревая, называется одеждою, и таким образом мы говорим, что одеваемся в Него, совершенно неосязаемого и неуловимого; если же соединяется неслиянно с нашей душой и делает ее всю как свет, говорим, что Он живет в нас и бывает неописуемо описан. О чудо! Так, следовательно, Он становится всем для нас, сущий превыше всего» [784]. Это очень важное место, где пр. Симеон, выражаясь апофатическим языком, говорит, что Христос выше всякого света, как и всех других Его наименований. Далее Христос вступает в разговор с пр. Симеоном. Тут преподобный использует образ живоносного источника: «Если ты еще чувствуешь жажду, — говорит он, — то ты еще не пил от той воды… Потому что я слышал некоего, — (здесь пр. Симеон говорит о самом себе как о третьем лице), — что с тех пор, как человеколюбивый Владыка даровал ему пить в сытость от этой воды, если случалось ему забыть и как не пившему просить снова, чтобы ему было дано напиться от нее, то она, то есть вода, которую он пил, скакала внутри его сердца и прыгала, как световидный поток, и он сразу видел ее. А она как будто бы беседовала через трепетания в нем и говорила: «Не видишь ли меня, что я здесь нахожусь с тобою? И откуда ты просишь, чтобы я была с тобою, или чтобы я пришла? Разве ты не знаешь, что я всегда сопребываю с теми, кому я однажды дам пить меня, и я становлюсь в них бессмертным источником» [785].
Так как Христос свет мира, естественно, что верующие видят Его [786]. Тот, кто Его не видит, мертв. «Если же ты вообще не был удостоен, — говорит пр. Симеон, — видеть Самого Христа, что ты воображаешь, что живешь? Что ты думаешь, что служишь Ему, Которого никогда не видел?» [787] Невозможно познать Христа через одно только Писание, если мы не способны Его видеть. Однако в том же Нравственном Слове пр. Симеон несколько смягчает это строгое суждение и допускает, что можно служить Христу, даже если кто Его не видел, как служат царю слуги, его не видевшие. Нужно поэтому искать [788] Христа и в смирении служить Ему, чтобы найти Его в момент смерти. С другой стороны, на пути ко Христу есть много ступеней — смирение, покаяние, исполнение заповедей и, прежде всего, слезы [789]. Исходя из слов апостола Павла — «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос», — пр. Симеон пространно, со своим обычным реализмом говорит о процессе образования в нас Христа. Он описывает его в очевидно противоречивых выражениях, так как для него это единственный способ постичь непостижимое. «Где, следовательно, — спрашивает он, толкуя ап. Павла, — как он говорит, или в каком месте и части нашего тела Он образуется, на лбу ли, на лице, или на груди, вы считаете (что это бывает)? Ни в коем случае, но внутри, в нашем сердце. И вы не предполагаете, что Он образуется телесно? Да не будет, но Он образуется, правда, но бестелесно и как подобает Богу. Однако, как женщина ясно знает, когда она беременна, так как младенец движется в ее чреве, и никогда не будет она в неведении, что имеет его внутри себя, так и имеющий (Христа) вообразившимся в себе знает Его движения, то есть осияния, и Его взыграния, то есть молнии, совсем не не знает, и воображение Его в себе видит. Для примера: свет светильника внутри показывается в зеркале, но (свет Христов) не в лишенном действительности призраке, как тот свет, но показывается в личности и существенно (??????????? ??? ????????), в безобразном образе и в безвидном виде видимый и непостижимо постигаемый» [790]. В вечной жизни, когда все образы и символы минут, мы будем наслаждаться созерцанием Христа, «видя Христа и видимые Им» [791]. Это Христос, созерцаемый в вечности.
В Гимнах явления Христа пр. Симеону и чувства, ими вызываемые, описаны особенно конкретно. Для него несомненно одно: Христос явился ему, как Он некогда явился первомученику Стефану. Это наполняет пр. Симеона ужасом. «Что это за новая тайна, — спрашивает он себя в недоумении, — которая и ныне происходит? Разве Бог и ныне хочет быть видимым грешникам, Он, Кто некогда восшел на высоту и воссел на престоле на отеческом небе и пребывающий сокровенным?» [792] Между тем, по распространенному верованию, хоть оно и не подтверждено Церковью, после Вознесения Христос явился только одному Стефану. Однако, пр. Симеон не может подвергнуть сомнению подлинность собственных видений. Он вопрошает себя поэтому: «Но теперь, что хочет эта странная вещь, во мне происходящая, чем могла бы быть эта страшная и поразительная вещь, теперь совершаемая?» [793] Можно предположить, что противники пр. Симеона подвергали его видения сомнению. Но он утверждает: «В самой ночи и в самой тьме я вижу Христа, страшно открывающего мне небеса вместе с Отцом и Духом» [794]. Он продолжает: «Я был слепым, поверьте мне, и не видящим, и поэтому чудо меня больше поражает, когда Он как–то открывает око моего ума и как–то дает видеть и бывает видим Сам. Он является для видящих светом во свете, и видящие опять–таки во свете видят Его» [795]. Значит, это видение света: «Это и теперь, как сказано, совершается во мне, и непостижимое я как–то понимаю, и теперь я вижу издали невидимую красоту, сильно поражаемый неприступностью света, невыносимостью славы, и я содержим трепетом» [796]. Впрочем, каким бы слабым оно ни было, видение открывает ему Самого Христа, как капля океан, как край одежды саму одежду, или как коготь льва. «Я нашел Его Самого, которого видел издалека, которого Стефан видел, когда небеса открылись, и Павел, увидав снова позже, ослеп, всего, воистину как огонь посреди моего сердца» [797]. Однако то, что он видит Христа издали и не попаляется Им, утешает его, как сам он говорит: «Я имел в моем уме маленькое утешение, что я не был опален, что я не был сожжен, как воск от огня… оттого, что я находился вдали от неприступного огня и стоял посреди тьмы, и скрывался в ней, откуда, как из маленького отверстия, я смотрел, теряя сознание» [798]. Нужно отметить, что в этих видениях, при всем их личном характере, Христос никогда не является с видимыми человеческими чертами, но как свет или огонь в сердце пр. Симеона, или, самое большее, как «образ без образа» или как «безвидный вид».
Пр. Симеон часто возвращается к тому, что Христос иногда как бы удаляется и становится неприступным, но он видит в этом удалении, к тому же временном, снисхождение Бога, Которого прославляет: «Когда я говорил это Тебе, Творцу мира, ранее являвшемуся в высоте и некогда от меня сокрывшемуся и позже окружавшему меня лучами, вижу внезапно всего Тебя во мне бывшего, в высоте ранее являемого, но снова скрывшегося облаком, как солнце совершенно без лучей» [799]. И как на солнце тогда легче становится смотреть нашим глазам, «так и Ты становишься доступным, скрытый внутри меня, о неприступный, моим умным очам, как знаешь, понемногу возрастая, являясь более светлым, блистая более ярко. Другой раз снова Ты являешься мне недоступным во всем. Вот почему я величаю Твою непостижимость и проповедую Твою благость, вопию
