Сходный подход отразился и в книге другого английского социолингвиста А. Пенникока (работавшего в 90-е гг. в Гонконге) «Английский язык и дискурсы колониализма»;[853] см. также рецензию на эту книгу.[854] Здесь изучаются культурные конструкты колониализма через анализ британского колониального дискурса. Отмечено, в частности, что этот дискурс основан на четком противопоставлении колонизаторов и колонизируемых, которые всегда оцениваются как высшие и низшие; оценки колонизируемых в английском языке оказывались очень сходными с оценками низших классов и женщин. Одна из существенных черт колониального дискурса – идеология превосходства английского языка над языком местного населения. В книге активно используются идеи МФЯ и работ Бахтина: говорится о противопоставлении «Меня» и «Другого» (колонизируемого) в колониальном дискурсе, о полифонии колониального дискурса (голоса чиновников, миссионеров, востоковедов и пр.).
А. Пенникок – также один из участников сборника статей «Власть и неравенство в языковом образовании».[855] Он подготовлен группой социолингвистов и педагогов левых взглядов. Здесь рассматриваются вопросы того, что в предисловии к сборнику названо «дискурсной властью».[856] Язык также (со ссылками на книгу Н. Ферклу) определяется как средство идеологической власти. Специально рассмотрены вопросы преподавания языка в школах для взрослых иммигрантов в США, где через обучение английскому языку решаются две нужные власти задачи: культурной ассимиляции иммигрантов и стандартизации их мышления в духе господствующих в США ценностей.[857] Тот же А. Пен-никок отмечает идеологическую роль английского языка как мирового: он является, прежде всего, одним из средств господства богатых стран над бедными (и через вытеснение других языков, и через ту же стандартизацию мышления); однако он может иметь и функцию средства борьбы бедных стран за свои права.[858] Он, как и авторы МФЯ и Н. Ферклу, критикует связанный с позитивизмом структурализм, игнорирующий культурные и социальные аспекты языка и неправомерно трактующий язык как идеологически нейтральное явление.[859]
И в этой в книге в числе немногих предшественников упоминается Бахтин. Методологически важным признается тезис о том, что язык – не нейтральное средство, в нем представлены мнения и точки зрения других.[860]
Отметим и работы социолингвистов, посвященные вопросам грамотности. Показателен обзор,[861] в котором рассмотрены вышедшие в 1996–1997 гг. пять книг по вопросам грамотности и владения стандартными языками в современном мире. Книги далеко не едины по подходам, материалу и выводам, однако любопытно, что в четырех из них [862] так или иначе используются идеи МФЯ (при этом в трех из них она считается книгой Бахтина, но в[863] – книгой Волошинова). В частности, там используются идеи о связи языка с идеологией, о языке как социальной борьбе (впрочем, указывается, что этот образ не всегда подходит к реальным ситуациям), о том, что законы порождения языка не сводятся к индивидуально- психологическим, о центростремительных и центробежных силах и т. д. Используются и идеи Бахтина о многоголосии. В большинстве авторы данных книг также отличаются левизной взглядов, ссылаются помимо Бахтина и на Грамши и рассматривают грамотность и стандартизацию языков как орудие власти. См. также статью испанского исследователя,[864] специально посвященную применению идей Бахтина (учитываются МФЯ и РЖ) и Л. С. Выготского в методике преподавания родного языка в школе для взрослых. Автор стремится разработать программу, основанную на диалоге учителя с учеником. Рассматриваются также проблемы внутренней речи и речевых жанров в связи с обучением языку.
Впрочем, идеи МФЯ и поздних работ Бахтина могут использоваться не только для критики капиталистического общества. Например, в посвященной советской Бурятии статье[865] говорится об угнетении бурят властью, в том числе через советские дискурсы, внедрение русского языка и стандартизацию бурятского языка. В результате, по мнению автора статьи, почти уничтожена национальная культура и буряты вынуждены смотреть на мир сквозь призму официальной советской идеологии. Единственным спасением, как она считает, может стать полный отказ от всех советских дискурсов. В том числе надо отказаться и от сформированных в советское время норм бурятского языка, вернуться к диалектам и традиционной картине мира, в которой нет места классам, линейному представлению о времени с образом «светлого будущего» и другим «неприятным добавлениям». В связи с процессами перестройки она выражает надежду на осуществимость этого. При этом К. Хамфри также активно опирается на идеи Волошинова, который назван ранним «материалистическим семиотиком»;[866] используются идеи о знаке как фокусе для различных оценок.
Все указанные авторы независимо от собственных идейных позиций признают МФЯ и примыкающие к ней работы относящимися к марксизму. Например, в предисловии к сборнику, где опубликована статья К. Хамфри, говорится о значительном воздействии марксизма на всех ученых, которые концептуализируют политику, язык и отношения между ними; в качестве примеров приводятся «Немецкая идеология» самих Маркса и Энгельса и МФЯ.[867] Там же упоминается «знаменитое» место из МФЯ с анализом однословного высказывания из Достоевского как образец дискурсного анализа (впрочем, выше говорилось, что это место восходит к Л. П. Якубинскому). Трактовка МФЯ (и других работ круга Бахтина, включая «Формальный метод») как попытки построить семиотическую культуру на марксистских принципах принимается и в статье «Марксист ские теории языка» в международной лингвистической энциклопедии.[868] Ср. оценку «Формального метода» как марксистской, хотя и далекой от советской ортодоксии книги.[869]
Итак, современная западная социолингвистика (точнее, некоторые ее направления, связанные с изучением отражения в языке социальных процессов), по-прежнему работающая в той или иной степени в пределах марксистской парадигмы, охотно принимает и использует различные теоретические идеи, содержащиеся в МФЯ и других работах круга Бахтина.
VII.4. Школа языкового существования в Японии
Рассмотрим еще одно направление мировой социолингвистики, мало известное у нас и на Западе, но, как мне представляется, интересное в связи с разработкой некоторых проблем, близких к тем, которые были поставлены в МФЯ. Речь идет о так называемой школе языкового существования (по-японски gengo- seikatsu) – одном из ведущих направлений (количественно, безусловно, преобладающем) японской науки о языке с 40-х гг. ХХ в. и до наших дней.
Школа языкового существования сложилась в первые послевоенные годы (примерно на десять лет раньше, чем вышли и стали знамениты «Синтаксические структуры» Хомского). Она по своим теоретическим посылкам не основывалась на каких-либо западных концепциях и имела собственно японские корни. Всегда отмечается роль теории языка как процесса Токиэда Мотоки, рассмотренной нами в пятой главе, в становлении данной школы. Как мы помним, этот ученый в книге 1941 г. призывал изучать не языковую систему, а деятельность говорящего (пишущего) и слушающего (читающего).
Другим ученым, значительно повлиявшим на формирование школы, стал Нисио Минору (1889–1979), которому принадлежит и сам термин «языковое существование», предложенный им еще в 1937 г..[870] В отличие от Токиэда, более теоретика, чем практика, идейно влиявшего на исследования языкового существования, но прямо в них не участвовавшего, Нисио стал не только идейным, но и организационным лидером школы. Он был первым директором Государственного института родного языка (Kokuritsu-kokugo-kenkyuujo, ККК) в Токио, созданного в 1948 г. и ставшего ведущим центром исследований языкового существования. Вводная глава книги Нисио 1957 г. тоже имеется в русском переводе.[871] Об идеях этого ученого см. также.[872]
Концепция Нисио, во многом сходная с концепцией Токиэда, имела и некоторые отличия. Он не столько отрицал необходимость изучения языка в смысле Ф. де Соссюра, сколько считал его лишь первым, предварительным этапом лингвистического исследования. Им предложена такая аналогия: «Сущность воды в том, что она представляет собой соединение водорода и кислорода. Истинность этого проверяется на практике. Следовательно, такое знание стимулирует химические исследования. Однако здесь речь идет о химически чистой воде, не существующей в природе. Та же вода, которая используется в приготовлении
