Лондонские тайны

об этом, но он уже был один раз женат. Его первая жена оказалась настоящим кошмаром. А потом она умерла. И после этого… не знаю, все думали, что, избавившись от нее, он обрадуется, но он выглядел все несчастнее и несчастнее. – Она остановилась, а потом продолжила: – Он очень много пил.

«Да это же совсем не то», – хотел сказать Гарри, – ведь брат – не один из родителей, не тот, кто должен любить тебя и защищать, не тот, от кого зависит, будет ли твой мир безопасным и надежным местом. Это же совсем не то, поскольку она–то явно не вытирала рвотные массы за своим братом 127 раз. И брат – это не мать, которая никогда ни о чем не может сказать тебе ни слова, и это не… Это не то, черт побери. Совсем не то!..

– Конечно, это совсем не то, – мягко произнесла она. – Думаю, это даже сравнить нельзя.

И как только он услышал это – всего лишь два коротеньких предложения, как все внутри него – вся эта безумная буря эмоций – неожиданно успокоилось. Улеглось.

Она нерешительно улыбнулась. Легкой, но искренней улыбкой.

– Но думаю, я все же могу понять. Хотя бы отчасти.

Почему–то он посмотрел вниз, на ее руки, лежавшие на коленях поверх книги, а потом на обитый бледно–зеленой тканью диван. Они с Оливией не сидели рядом, в пространстве между ними мог свободно поместиться еще один человек. Но они сидели на одном диване, и если бы он протянул ей руку, и если бы она сделала то же самое…

Он задохнулся.

Потому что она протянула ему руку.

Глава 16

Гарри не думал, что делает. Просто не мог, а если бы он только задумался, то никогда бы этого не сделал. Но когда она протянула ему руку…

Он взял ее.

И только тогда понял, что произошло, и сама Оливия только тогда поняла, чему положила начало, но было уже поздно.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал каждый пальчик, как раз у основания, где она будет носить кольцо. И где она пока не носила кольца. Где он неожиданно, в дикой вспышке фантазии, увидел свое кольцо.

Это должно было предостеречь его. Должно было заставить его запаниковать, бросить ее руку и вылететь из комнаты, из дома, убежать от нее навсегда.

Но он этого не сделал. Он задержал ее руку у своих губ, не в силах оторваться от ее кожи.

Она была такая теплая. Такая нежная.

И дрожала.

Наконец он посмотрел ей в глаза. Широко распахнутые, полные трепета… и доверия… и, возможно… желания? Он не мог быть в этом уверен, поскольку знал, что она сама не может быть уверена. Она не поймет, что испытывает желание, не сумеет распознать эту сладкую пытку, эту тягу одного тела к другому.

Он–то все понял и вдруг обнаружил, что чувствовал это с самого начала, с того момента, как узнал Оливию. Ту первую яркую вспышку влечения можно не считать. Он тогда еще не знал Оливию, она ему даже не нравилась.

Но теперь… все было иначе. Он хотел не просто ее красоту, или изгиб ее груди, или вкус ее кожи. Он хотел ее. Всю. Целиком и полностью. Хотел нечто, заставлявшее ее читать газеты вместо романов, и ту милую странность, побудившую ее открывать окно и читать ему дурацкие книжки вслух через пространство между домами.

Он хотел ее ум, ее способность отбривать собеседника, и тот триумф на ее лице, когда ей удавалось найти ему в ответ особенно удачную фразу. Хотел этот загнанный и растерянный взгляд, появлявшийся, стоило ему взять над ней верх.

Он хотел огонь ее глаз, вкус ее губ и, да, он хотел ощутить ее под собой, вокруг себя, на себе… во всех возможных позах и каждым возможным способом.

Ему придется на ней жениться. Все очень просто.

– Гарри? – прошептала она, и он перевел взгляд на ее губы.

– Я собираюсь тебя поцеловать, – тихо произнес он, и ему даже в голову не пришло спросить у нее разрешения.

Он наклонился вперед и за секунду до того, как их губы соприкоснулись, почувствовал себя чистым листом. Вот оно – его рождение, его начало.

Он поцеловал ее, сперва до боли нежно, словно просто погладил губами. Но это прикосновение было ошеломляющим. Как вспышка. Он отклонился назад, совсем чуть–чуть, только чтобы увидеть выражение ее лица. Она смотрела на него изумленно и восторженно, васильковые глаза просто впитывали его.

А потом она прошептала его имя.

И от этого в нем будто что–то взорвалось. Он снова прижал ее к себе, на этот раз требовательно, почти яростно. Он впился в нее голодным поцелуем, отбросив всякую осторожность, он сам не заметил, как зарылся руками в ее волосы, как полетели в разные стороны шпильки – он мог думать только о том, как нестерпимо хочет увидеть ее с распущенными волосами.

С распущенными волосами, струящимися по коже. И больше ничего.

Его тело, уже напряженное от желания, совершенно окаменело, и в неожиданной вспышке здравого смысла он понял, что если немедленно не отпустит ее, то сорвет с нее одежду и возьмет прямо здесь и сейчас в ее собственной гостиной.

При открытых дверях.

О Господи.

Он опустил руки ей на плечи, не отталкивая ее, а скорее отталкиваясь от нее.

Какое–то мгновение они только и могли, что смотреть друг на друга. Волосы ее были в полном беспорядке, она выглядела очаровательно, восхитительно растрепанной. Она поднесла руку ко рту и изумленно тронула губы тремя пальцами.

– Вы меня поцеловали, – прошептала она.

Он кивнул.

Губы ее изогнулись в слабой улыбке.

– Думаю, я вам ответила.

Он снова кивнул.

– Да.

Ему казалось, что она сейчас скажет что–нибудь еще, но она только посмотрела на открытую дверь. И рука, все еще поднятая к лицу, метнулась к волосам.

– Вам, наверное, стоит привести их в порядок, – сказал он, и его губы дрогнули в ответной улыбке.

Оливия кивнула. И снова ему показалось, что она вот–вот заговорит, но она промолчала. Только собрала все волосы на затылке и встала, держа их одной рукой, как конский хвост.

– Вы еще будете здесь, когда я вернусь?

– А вы хотите, чтобы я подождал?

Она кивнула.

– Тогда я буду здесь, – ответил он, подумав при этом, что сказал бы то же самое, даже если бы ее ответ был отрицательным.

Она снова кивнула и поспешила к выходу. Но перед тем как выйти, повернулась и посмотрела на него.

– Я… – начала она, но потом просто мотнула головой.

– Что? – спросил он, не в силах справиться с теплой смешинкой в голосе.

Она беспомощно пожала плечами.