совсем беззащитное, которое прямо-таки безумно тебя любит и тоскует по тебе страшно. Она часто сама по собственному почину начинает спрашивать у меня: «Да когда же приедет папочка? Я хочу его видеть» и т. д. А когда я спрашиваю ее, а вдруг папочка не купит тебе куклу, ты его опять тогда пошлешь в Баку? «Что ты, что ты, — отвечает она, — у меня и так много кукол, нинок всяких, а папочки нет» и т. д. И это все говорит совершенно самостоятельно. Своей бескорыстностью и добротой она трогает меня до глубины души. И крепко, крепко любит своего папу. Даже только ради ее, как самого маленького и беззащитного существа, которому ты и дорог и страшно нужен, необходимо беречь себя, взять себя в руки и не тосковать и не горевать. Время в работах пройдет незаметно — бог даст увидимся скоро. Не тоскуй, мой милый, и не горюй. Так можно и заболеть.
И еще одна просьба: не надрывай себя чересчур сильно работою — уделяй достаточное количество сну, нужное для твоего организма, иначе, систематически недосыпая, ты сильно ослабнешь.
Ты вспомни, ведь ты и зиму недосыпал. А какой толк будет, если ты от переутомления захвораешь. Ты лишишь нас своей поддержки, и мы останемся одни, сирые и бесприютные. Мой совет: вставай ты попозднее, часов в 7 и 8 и возвращайся домой пораньше, чтобы раньше лечь спать. Сон — это главное. Имей также запас нарзану и не пей местной некипяченой воды.
Исполнять эти мои советы дай мне слово, самое честное и крепкое, а то я тебя накажу и ты за целое лето не получишь от нас ни одной строчки. Помни, как ужасно будет, если ты захватишь лихорадку, и как легко ее схватить. Избегай поэтому всего того, что может ей благоприятствовать. Отправляясь на работы, прежде всего натри лицо, руки и уши камфарным маслом, а также надуши им и твой костюм и все твое платье, дальше — пей только один нарзан, которого запаси как можно больше, и ни в коем случае не употребляй сырой воды и, наконец, не переутомляй себя работою, позже вставай и пораньше ложись. Кроме того, не думай о нас совершенно. Поверь, мы благодушествуем и целый день пьем лимонад.
В следующем письме поподробнее напишу про нас, а пока до свиданья. Сообщай телеграммами свои адреса, чтобы я могла туда писать тебе открытки.
Любящая тебя твоя Н.
Детки также целуют и обнимают своего папу. А «большой» Галусь все ждет самостоятельного письмеца от тебя на свое имя. Все мои письма вырывает у меня из рук и говорит, что это ей прислал папа, потому что он ее любит.
Ты ей обязательно пришли самостоятельное письмо, а то она не дает читать мне твоих писем и горько сетует на то, что папа пишет «маме да маме, а своей дочке все нет и нет».
В Азербайджане в те годы свирепствовала малярия, погубившая много жизней. Действенного лечения против нее не было. Опасения Нины Павловны вполне обоснованны, а советуемые ею предостережительные меры соответствуют уровню тогдашних медицинских знаний.
Глава 30
Любопытно было бы установить — мне пока этого не удалось, — сам ли Иван Михайлович предложил журналу «Поверхность и недра» свои услуги в составлении сводного труда по российской нефти, в котором все аспекты пользования месторождений, перевозок, торговли и переработки жидкого минерала были бы освещены с подробностью, доступной в рамках журнальной статьи, или же сама редакция обратилась к Губкину с просьбой такую статью написать. В первом случае это лишний раз доказывало бы наклонность Губкина к широким обобщающим рассуждениям, касающимся нефтяных скоплений во всей стране, не только на Кавказе; во втором — подтверждало бы, что уже к 1916 году Иван Михайлович был признан крупнейшим специалистом по нефти. Малоизвестному или второразрядному исследователю редакция столь ответственную статью не заказала бы (она появилась с таблицами и картой в № 9, 1916, под энциклопедически кратким и обязывающим названием «Нефть»).
Ее полноправно можно принять за некую веху, положить межевым камнем на рубеже двух периодов биографии нашего героя. Самая искусно аргументированная периодизация суть тоже некий перерыв непрерывности, насильственный, точнее, воображаемый разрыв времени, которое ведь неломко, не колется и не бьется. Но что поделать, если судьба героя так извилиста, исполнена напряжения и решительных перемен? Поневоле в погоне за ним где-то и остановишься, чтобы перевести дух. Третья часть нашего повествования охватывает шесть с половиною лет. Она начинается с приезда в Нефтяную. Она могла бы быть кончена статьей «Нефть», если бы сама жизнь не положила рубежа более заметного и прямого. Весной 1917 года Губкин отбыл за океан, а когда через год он вернулся, то вернулся в другую страну. Не в ту, которую оставил. И он тоже сразу стал другим человеком.
Значит, остановимся перевести дух.
Нет, остановимся полюбоваться чудом внезапного расцвета, преображения и спелости.
В самом деле, что произошло? Как это все случилось? Кто он был, скажем, лет семь еще тому назад? Студент-переросток, «пришибленный и угнетенный», как он сам о себе говорил, задерганный невзгодами жизни и губительно долгим ожиданием встречи со своим талантом. А сейчас? Накануне отъезда в США? Ему сорок пять лет — о, это маститый ученый, первый авторитет Геолкома, автор открытия, которого одного достаточно, чтобы имя его утвердилось в истории отечественной науки. Сколько ни перебирай в памяти события этих шести с половиной лет, невозможно уловить момента, с которого началось чудесное перерождение героя.
1910 год. Облик Губкина самый что ни есть «народнический». Сапоги, толстовка, борода… Толстовка, панамка, сапоги останутся на всю жизнь экспедиционной его одеждой, «народническая» же борода в тринадцатом или четырнадцатом году исчезла. Событие это, видно, не взволновало ни его, ни окружающих. В народе говорят: «борода глазам замена», то есть она как бы тоже отражает душу; у Губкина же душевный настрой переменился. Раньше на лице его непокидаемо лежал отпечаток затаенной боли, особенно явственно заметный на фотографии 1903 года. Теперь источник страдания исчез. И на лице остались одни усы, придавшие выражение лукавства и сосредоточенности. Потом, лет этак через десять, исчезли и усы, и лицо неожиданно приобрело крестьянскую грузность и властность. (Кое-кто, вероятно, сочтет такое толкование перемен в губкинской наружности поверхностным, но разве не подгоняем невольно лицо наше к душевному нашему состоянию и к той роли, которую собираемся играть среди себе подобных? Актеры это хорошо знают, и выбор парика и накладных бровей для них чрезвычайно важен.)
Открытие невиданной дотоле рукавообразной формы залежи сразу выдвинуло его в число крупнейших инженеров и привлекло к нему внимание нефтепромышленников. Посыпались заказы. Губкин охотно их исполняет. Во-первых, он страшно нуждается в деньгах, а за «гастроли» много платят; во-вторых, он получает возможность осмотреть разбросанные участки. Мозг его с жадностью впитывает геологические впечатления, сортирует, сравнивает и связывает. Губкин проявляет чудовищную наблюдательность и отыскивает новые горизонты, новые виды фауны даже там, где до него их тщательно искали другие.
Почти каждая экспедиция венчается пусть небольшим, но поражающим изощренной наблюдательностью открытием. Губкин показывает превосходное владение методами палеонтологии и стратиграфии. Он как бы пишет небольшие новеллы, но мысль его стремится соединить их в роман с общими героями. Проникая в тайны строения небольших участков («распутывая тектонические вакханалии» — как чудесно выразился он сам!), Губкин неуклонно и несбиваемо рисует общую картину сложнейшего в мире региона — Кавказа. Мало того, ход «от общего к частному» он вводит как важнейший методологический принцип исследования в нефтяной геологии. В том же 1916 году в том же журнале «Поверхность и недра» опубликовал Иван Михайлович свои размышления о методах исследования нефтяных месторождений («К вопросу о задачах и методах исследования нефтяных месторождений»). Нам уже доводилось цитировать оттуда: несколько строчек из упомянутой статьи приводились как образчик стиля. Сейчас мы повторим их, но уже с другой целью — с намерением проиллюстрировать губкинское нововведение.
