подчеркнул, что гарантировать открытие нельзя, но Красина не смутил.
Делу был сразу придан государственный размах; Лейст не мог этого добиться в течение двадцати лет. Красин спросил, можно ли восстановить утраченные лейстовские материалы и сколько на это нужно денег (к несчастью, Эрнест Егорович, оставив рукопись, так сказать, квинтэссенцию своих наблюдений, захватил с собой все карты и вычисления. После его смерти они попали в руки И. Штейна, кажется, родственника профессора; «некоего Штейна» — иначе его Губкин не называл; в 1920 году «некий Штейн» был командирован германским правительством в Советскую Россию, чтобы добиться концессии на разведку КМА. На руках его были характеристики, данные крупнейшими германскими специалистами лейстовским материалам. «Не хотите ли выкупить их у меня?» — спросил Штейн. И предложил цену: пять миллионов. Он приходил к Губкину на прием чуть не каждый день).
Лазарев подсчитал: для того чтобы снарядить и отправить на разведку отряд, нужно иметь триста тысяч рублей. За одно лето отряд, конечно, всю лейстовскую работу не воспроизведет, но все же появится возможность наметить места дли разбуривания. Только скважина в состоянии дать ответ на великую загадку. Красин деньги достал. Была создана специальная комиссия, а академику Лазареву поручено составить план полевых работ на лето 1919 года.
10 февраля 1919 года на заседании Совета Рабоче-Крестьянской Обороны, проходившем под председательством В.И. Ленина, Красин доложил о создании комиссии, о существе проблемы и о предполагаемых запасах, оцениваемых приблизительно в миллиард пудов руды. С этого времени проблема КМА находится под неусыпным вниманием правительства.
Через шестнадцать дней в Курск выехал горный инженер Н.П. Блюменталь, провел в губсовнархозе совещание, в котором «нацелил» местные власти «на поставленную задачу». Гидрограф Е.Л. Бялокоз председательствовал на совещании 15 мая 1919 года: был рассмотрен порядок проведения измерений на местности. Академик А.Н. Крылов предложил пользоваться дефлекторами де Колонга, они дадут необходимую точность измерений. Наконец наступили теплые дни…
17 июня 1919 года отряд из девяти человек под предводительством К.С. Юркевича выехал из Москвы в товарном вагоне, выделенном по распоряжению Красина.
Еще одна ненаписанная страница истории первых советских геологических походов!
Отряд выехал 17 июня, а 3 июля генерал Деникин отдал приказ о массированном наступлении на Москву; кавказская, донская и «добровольческая» армии опрокинули позиции красных полков. В начале августа в Тимском уезде, где проводил наблюдения Юркевич, становится слышна канонада — отряд продолжает работать. В середине августа район остался без власти, он накануне оккупации. Отряд не прерывает работу… 5 сентября белые у стен Курска…
Выписка из дневника Юркевича (Иван Михайлович, несомненно, читал его в подлиннике, когда знакомился с материалами по КМА) покажет читателю, с каким спокойным и, хочется сказать, неосознаваемым мужеством велись работы.
«20 июня. В час ночи мы прибыли в гор. Орел, там я узнал от дежурного по станции, что, вагон дальше не может быть отправлен ввиду того, что Харьков занят, станция Курск забита вагонами и не принимает из Орла даже воинских эшелонов… Тогда я отправился к ж.-д. комиссару и после в Коллегию, где мне было предложено переговорить по Юзу с Московским Ком. путей сообщения, откуда я получил разрешение следовать дальше.
21 июня. В 7 ч. утра отправились в Курск, а 22-го в 4 час. утра прибыли в Щигры. С 22 по 25 оставались в вагоне…
28 июня. Руководитель работ Заборовский приступил к серии наблюдений с компасом и магнит, теодолитом. Наблюдатели сличали котелки[13]. Я с топографом поехал в поле выбирать направление магистрали, поставили веху № 1, приступили к разбивке створов. Топографы вычислили рамки планшета, нанесли тригонометрические пункты.
29 июня. В воскресенье я просил председателя деревенского Исполкома собрать сход, для того чтобы на общем собрании мне можно было лично информировать всех граждан дер. Овсянниково о цели прибытия нашего отряда и тем самым положить конец всем вздорным и ложным слухам, которые начали распространяться малосознательными элементами о нашем отряде. Между прочим, из многих источников мне начали передавать о том, что якобы наш отряд прибыл в Овсянниково для восстановления власти помещиков, что у нас имеется очень много тяжелых ящиков и в них спрятаны пулеметы, что в поле мы ставили вехи, а после туда прилетят германские шары и откроют стрельбу по деревне. На состоявшемся вечером собрании всем этим слухам был положен конец…
30 июня. Астроном Беляев и Жонглович определили астр. пункт… Не имея надежды нанять рабочих… мы на первое время решили обойтись двумя рабочими, приехавшими с нами из Петрограда, но при этом нам самим приходилось переносить мензулы и котелки с точки на точку. Таким образом, мы проработали до 5-го июля.
6 июля. Результаты рекогносцировки дали вполне ясную и определенную картину крупной аномалии в районе расположения деревень Лозовки — Соколья Плота…
12 июля. Я уехал в Москву и возвратился в Овсянниково… по приезде мне доложил мой заместитель, что им не удалось определить ни одной точки, так как шли ежедневно дожди с очень сильными грозами. Также мне было доложено, что наблюдатель Мусятович 13 июля заболел тифом и что всем были сделаны прививки.
26 июля. Я поехал в Тимский военком хлопотать об освобождении мобилизованных граждан дер. Овсянниково В количестве 15 человек от призыва.
12 августа. Дождь, ветер, магнитная буря.
16, 17, 18, 19 августа. Приготовление к эвакуации. Вся местность была без власти, все учреждения Тима были эвакуированы в Корандаково, Белое и Мармыжи.
20 августа. Послал на рекогносцировку к Тиму Крушинина и Жонгловича. Остальные работали на галсы…
30 августа. Подошли с работой к Лоз. Хуторам. Начал копать яму по указаниям крестьян.
31 августа. Выкопали яму в 5 аршин, достали руду. Вечером приехал отряд забирать лошадей.
1 сентября. Поехал хлопотать об освобождении лошадей. Построил сигнал в 5 саж. Начали копать — пробивать пробником дыру.
2-го. Работали. Пробили 1 арш.
3-го. Дождь. Пробили 16 арш.
5, 6 и 7. Подготовка к отъезду и эвакуации».
Иван Михайлович в это время был в своей поволжской экспедиции; в конце сентября он в Москве, и 29 сентября его фамилия впервые появляется в протоколах «заседания по исследованию Курской магнитной аномалии». Как видно из этого документа, он не сидел безучастно на заседании (официально он представлял Горный совет ВСНХ): «И.М. Губкин. В Горный совет явился представитель инженера Штейна, просил выдать концессию на разведки в Курской губернии. Горный совет, не имея ничего против, хотел дать условия, выгодные для государства; что касается изучения области аномалии, то желательно, независимо от практических результатов, продолжать работу по съемке». В Губкине говорит геолог, съемщик, знающий цену настоящей карте. В 1934 году он произнес прекрасные слова; кажется, никто возвышенней не выражался о геологической карте: «Только данные детальной геологической съемки, подкрепленные геофизическими методами съемки, дадут нам руководящие нити, дадут тот клубок Ариадны, который выведет из геологического лабиринта, только при таких условиях мы будем не авгурами, не прорицателями, а настоящими геологами».
Слова эти были сказаны по другому поводу и относительно другого объекта, на который мы сейчас и переключим наше внимание.
Глава 41
