себе спиной, послал толчком куда подальше. Тот, оглядываясь и недовольно что-то ворча себе под нос, по-моему, не вполне цензурное, пошел вперевалку к стоявшему невдалеке мощному малиновому джипу. А я-то грешным делом подумала, что и в моем дворе «достали» Трегубова люди Радика Абдулатипова.
– Наконец-то дождался! – улыбнулся мне Аркадий.
– Кто это? – показала я на верзилу, уже усаживающегося в свой грузовик.
– Сыщик есть сыщик! – Аркадий разулыбался еще шире. – Заметь, каждую нашу встречу ты начинаешь с вопросов.
Что-то не похож собаковод на человека, доведенного неприятностями до отчаяния.
– Это, Татьяна, Стихарь. Евгений Стихарев-Кутузов. Представитель вышестоящей организации.
– Начальство? – поинтересовалась я.
– До сегодняшнего дня – почти.
– А что изменилось сегодня? – задала я ему так измучивший меня вопрос.
– А сегодня он для меня стал грязью. Был князь, стал грязь!
Аркадий рассмеялся, довольный рифмой, а я протянула ему его записку. Он сразу посерьезнел, и я отнеслась к такой перемене с недоверием. Чересчур резко он ее произвел, будто роль вспомнил.
– Спасибо, что приехала. – Он пожал мне руку, и я даже сквозь перчатку почувствовала, какая горячая у него ладонь.
Стихарев-Кутузов отчаливал осторожно. Заложил плавный поворот и провел тихо урчащую машину рядом с нами. А когда проехал, я увидела его внимательные глаза в зеркале заднего вида.
– Кто тебе рассказал о Генерале? Ольга Борисова?
Мы встали друг к другу лицом, и я остановила его руку, потянувшуюся было к моему плечу: не время для вольностей.
– Ну не ты же. И не Стихарь. Его, как ты понял, я увидела сегодня в первый раз.
– Ты сегодня, как колючая проволока, – порадовал он меня комплиментом. – Такая же жесткая и цепкая.
– Постараюсь соответствовать сравнению. Давай пройдемся, посмотри, Аркадий, как погода к вечеру разгулялась!
– Мне нельзя выпускать из поля зрения машину. Деньги там.
Деньги – дело святое. Ну что ж, прогуляемся возле машины.
– У меня, Татьяна, похоже, всерьез намечается война с уголовниками. Начало военных действий, – он усмехнулся, и улыбка показалась мне грустной, – определилось вчерашним разговором в «Тройке». А виновник всему этот самый Стихарев-Кутузов. Видишь ли, Генерал... ты знаешь, что его имя и фамилия Щипачев Виктор Сергеевич? А, и тоже от Ольги? О, женщины! – Он всепрощающе вздохнул и продолжил: – Генерал до последнего времени надежно оберегал нас с Лариком... Да, с Борисовым. Теплицы ведь тоже щипачевская собственность.
Короче, благодаря Виктору Сергеевичу уголовники так и не смогли сесть нам на шею, хоть и всерьез пытались. А тут эта дубина, Стихарь, сам в петлю к ним сунулся и меня за собой потащил. Купил у них несколько раз корм для моих собак, да помногу! Позарился на дешевизну. Видишь ли, мне вполне хватает забот по подбору производителей, дрессировке и поисков объектов для охраны. Стихарю Генерал поручил снабжать нас мясом. Да и вообще, Женечка над нами вроде хозяйского куратора. Доснабжался, недоумок!
А теперь, смешно сказать, пока ума не приложу, как выпутаться из создавшегося положения! Бандюги прописали мне долг и запустили счетчик. Там, Таня, уже такая сумма, что мне не расплатиться. Соглашаться на ежемесячные отчисления, именно их мне предложил Вадим в ресторане, означает поддаться рэкету, но это еще полбеды. Псарня – предприятие доходное, но не настолько, чтобы после выплаты хозяйской и бандитской долей оставалось что-либо еще. Ни работникам, ни мне, ни даже на корм для псов денег не остается. Вот такие дела.
Я смотрела на волевое лицо Аркадия, мужественную фигуру в черном, длинном пальто с рукавами реглан и не верила ни единому его слову. Нет, слишком сильно сказано. Какую-то долю правды, конечно, чтобы убедить меня, он высказал, но плохо продумал свои позиции.
– И с такой «крышей», как Щипачев, ты боишься рэкета? – спросила я насмешливо. – Ты – Трегубов. А с бандитами договаривался Стихарев, и они справедливо считают, что вся ответственность лежит на Стихаре. Или он дорог тебе как брат? Или ходит в родственниках у Генерала? С какой стати ты собираешься принять на себя тяжесть его грехов?
– То-то и оно! – Аркадий понуро склонил непокрытую голову. – Я уже узнал о переговорах Стихаря с уголовниками, но не воспротивился давлению. Не скрою, и меня поначалу привлекла дешевизна предлагаемого ими корма, и Щипачев об этом знает. Теперь же, в наказание за глупость, он лишил меня своей поддержки, велел выпутываться самому. А самому мне не выпутаться, Татьяна. Я все обдумал на трезвую голову. И вот, – он повернулся ко мне, – написал записку и попросил помощи у тебя.
Он сказал это трезво и холодно. Трезво, холодно, и я смотрела на него, повторяя про себя одну- единственную фразу: «Враждовать с другом глупо, а дружить с врагом еще и опасно, но бывают случаи, когда осмотрительность изменяет даже умному». Почему Аркадий пытается меня обмануть? Какая-то фальшь все время сквозит в его словах, в тоне. И в глаза смотреть избегает. Бывает, что не трудно проницательному человеку определить, пусть даже бездоказательно, когда другой лжет. Я почти убеждена в этом, но виду пока не подаю. А вдруг все-таки ошибаюсь? Но и на предложение Абдулатипова, способное одним махом решить эти проблемы, высказать все, что думаю, не тороплюсь. Приберегаю напоследок.
– Аркадий, при всем уважении к тебе я не могу стать твоей заступницей.
Он хотел сказать что-то еще, но я не позволила: не люблю, когда меня перебивают, и продолжала:
– Не могу вступиться за тебя потому, что хоть и знакома кое с кем из, так сказать, руководства одного из отделений местной уголовной общины, но возможности силового давления на кого-либо из их среды не имею. И это святая правда, можешь мне поверить.
Трегубова, против ожиданий, не огорчил мой отказ – по лицу было видно, хотя прозвучал он достаточно категорично.
– Есть один ход, Татьяна! – сообщил Аркадий вдруг почти радостно, словно его только что осенило. – Сядем в машину.
– Ну ее к черту! – воспротивилась я. – Не люблю этих джип-даунов российского производства. Говори здесь!
Он отчего-то огорчился и не скрывал этого – скривил губы и приподнял брови, отчего лицо его приняло слегка капризное выражение. Нет, не соответствует его поведение мужественному образу, сложившемуся поначалу у меня. Таким Аркадия я не могу себе представить, особенно принимающим со мной душ.
Трегубов заложил руки за спину и привалился спиной к борту своего мастодонта. У него что, вошло в привычку таким вот образом стирать грязь с машины? Не то... Волнуется он, вот что! И пытается скрыть волнение. Отсюда и неестественность его поведения.
– Да, колючая ты сегодня. – Глядя себе под ноги, он покачал головой. – Со вчерашней Татьяной не сравнить, нет. Почему? Что произошло, Таня?
Я оставила без ответа его вопрос, молча ждала, что он еще скажет.
– Это как-нибудь связано с розысками Борисова?
Я только неопределенно плечами пожала, этак вот, мол, ни в чем не уверена, все может быть, и да, и нет.
– А я как раз хочу говорить с тобой о прекращении розысков.
Ого! Ну и повороты у него! Надо быстро дать блиц-оценку, пока он молча дожидается моей реакции: если Ольга, предлагая мне то же самое, поставлена в безвыходное положение безденежьем и угрозой лишиться мужниного наследства, то этот выступает эмиссаром Генерала, не иначе, и говорит теперь от его имени.
– Аркаш, ты предлагаешь мне отказаться от дела?
– Тань, а разве ты не знаешь, что твоя дальнейшая работа не будет оплачена?
– Наслышана.
