Стоп, стоп, как это не в одной репутации? Не в генеральской репутации и не в его капиталах, они взаимосвязаны. Если отбросить все объяснения Аркадия и, чтобы не быть ущербно-доверчивой, поискать другие мотивы, по которым Щипачев не желает продолжения поисков Иллариона...
Я прислушалась к себе, стараясь обдумать мелькнувшее сомнение, но внутри, по телу и голове разливались медленные волны тепла и покоя. Коньяк начал свою благостную работу – умиротворял меня, как и следовало ожидать.
Господи, о чем это я? В предприятия, подобные теплицам и псарне, Щипачевым вложены крупные деньги. И они работают, делают деньги еще более крупные. Ну не достаточно ли этого, чтобы, затратив необходимый минимум – каких-то двести тысяч, – убедить посторонних не совать нос в эту деликатную область?
– Вот тебе, Татьяна, здравая точка зрения, – обратилась я к отражениям. – И она незыблема, как железобетон!
Отражения в знак солидарности отсалютовали мне стопками.
Я поспешила расслабиться. Напрасно! Такое впечатление, что в результате упустила что-то интересное, важное, и не восстановить теперь это ни с помощью умственных усилий, ни скрупулезно копаясь в памяти.
– Какая досада!
Отражения не приняли во внимание укоризны и допили остатки, лихо запрокинув над губами посуду кверху донышками. Вот и славно!
С пустой стопкой в руке я поплелась по сгустившимся в квартире сумеркам на кухню кофейку сварганить и согреть любимым напитком мятущуюся душу. Завернув по пути в прихожую, прихватила с собой сверток, полученный от Аркадия, чтобы ознакомиться наконец с его содержимым. Кофе стоило заварить, а сверток – распаковать... И делов-то!
Пока кофе остывал, я сорвала резинку и развернула бумагу. Его превосходительство мог бы расщедриться и на «зеленые»!
В свертке оказалось ровно двести пятьдесят тысяч отечественными в купюрах среднего достоинства. Вот, значит, в какую сумму Виктор Сергеевич оценил мою покладистость. За работу я запросила меньше.
С удовольствием прихлебывая крепкий кофе, я острее ощутила свою раздвоенность. Теперь меня грызло сомнение, что же делать: переключиться на приятные хлопоты по распределению и пристраиванию денег или, вопреки всему, продолжать поиски Иллариона, в которых, надо признаться, я пока не шибко-то продвинулась. Особенно если взглянуть со стороны. Препоганое состояние!
Нацежу-ка я еще чашечку моего любимого напитка и, под него, брошу кости, спрошу совета у них.
7+14+27. Что-то не хочется напрягать память.
Лениво полистав книгу, я нашла расшифровку. Смысл не сразу дошел до меня. А когда это произошло, я осталась равнодушной, потому что толкование сомнений не развеяло.
«Сдаваясь на милость врагу, стремятся оговорить условия капитуляции, облегчающие участь побежденных. Но никогда после сдачи своих позиций побежденный не оказывается в выигрыше. Почетных капитуляций не бывает».
– И что из этого следует? – спросила я себя, позевывая. – Гордо швырнуть деньги под стол, поехать к Щипачеву и потребовать объяснений, шантажируя его мафией? Или действительно «сдать» его бандитам, ко всем чертям? – Я зевнула шире прежнего. – Раз от разу глупее! – равнодушно подвела я итог, поднялась и, прихватив с собою чашку, заковыляла в комнату, к креслу и пледу.
Коньяк и расстройство подкосили меня.
Спала я недолго, не более полутора часов, но проснулась свежая, собранная и целеустремленная. Сон как будто выветрил, уничтожил сомнения, и на все вопросы родился один-единственный простой и ясный ответ: надо установить, что произошло с Илларионом Борисовым. А для того, чтобы испытывать к этому делу добрый азарт, следует принять как факт вполне достоверную версию, что Щипачев стремится прекратить расследование не столько или не только по причине опасения за сохранность тайны вложения капиталов, но и оттого, что знает больше моего об исчезновении Иллариона и обстоятельства исчезновения ему явно не на руку.
Капитуляция?.. Как говаривал один мой вовсе не почтенный знакомый: «Хера, господа хорошие! Хера! Суетитесь хоть до посинения!»
Я потянулась, расслабившись, и почувствовала, как пробежала по телу бодрая энергетическая волна. Откинув плед и выскочив из враз надоевшего кресла, я закружилась по комнате в сложном танце, выполняя одно из формальных упражнений кунг-фу. Причудливая смесь плавных и до неуловимости быстрых движений боевого стиля «Цай», школы змеи, вначале хорошо согрели, а потом и утомили меня. Приняв позу отдыха, я успокоила дыхание и, сосредоточившись на себе, отметила, что теперь я наконец-то в норме: освободившись от ненужных эмоций, отступивших на второй план, как и от обременительных симпатий, неприязни и жалости к кому бы то ни было, я готова схватиться с любым противником, в любом бою, вплоть до рукопашной.
«Вот это дело!» – как сказал недавно один мой знакомый, залезая в машину за денежным свертком.
«Не так уж я безоружна, чтобы безропотно капитулировать, и не напрасны опасения его превосходительства! – рассуждала я, плеща себе в лицо холодной водой. – Мои противники отказались мне платить и неосторожно намекнули на то, что розыски могут привести на псарню. Дело! А как мохнорылый-то испугался! Аж посинел с лица, стоило мне назвать фамилию Борисова. Дело? Дело в квадрате!»
Я вытерлась, разглядывая в зеркале раскрасневшееся от холодной воды лицо с горящими от вдохновения глазами.
А как быстро Генерал меняет курс? Отказ от оплаты – и тут же сполна всю сумму. Объяснение единственное, верное и простое, как таблица Пифагора: отказ – для Ольги, чтобы перестала дергаться и утешалась наследством, а деньги – для меня, чтобы лишить азарта к делу. Но, заплатив, они допустили еще один промах: заявили, что от моих действий зависит репутация, а значит, и благополучие Щипачева. И еще Трегубов обмолвился, что, мол, с некоторых пор Ларик не устраивал Щипачева в качестве владельца тепличного хозяйства и якобы поэтому его исчезновение оставило Генерала равнодушным.
Сказано туманно, но что здесь к чему – разобраться можно, потому что все это звенья одной цепи. И это так!
Холодильник, как всегда у меня, набит всякой всячиной, но возиться сейчас со стряпней меня не заставить и под угрозой лишения лицензии частного детектива. Батон, взрезанный наискосок посередине, ветчина, масло, сыр, майонез – и все слоями до размера широко разинутого рта. Два таких сандвича, хорошо разогретых в духовке, один – для мясного бульона, второй с чаем – и можно долго чувствовать себя независимой от гастрономических проблем. А помидорное варенье внесет свежие впечатления в хорошо знакомый вкусовой букет.
«Аркаша, пес! Зачем тебе понадобилось врать, расписывая свои дела с бандитами? – мысленно обратилась я к своему несостоявшемуся любовнику, откусывая первый, самый ароматный и аппетитный кусок горячей, сочной бутербродной этажерки. – Как неосторожно! Нехорошо врать, а врать, не имея для этого никаких способностей, нехорошо вдвойне».
Дела с бандитами у Трегубова есть, и, судя по его настроению после короткого разговора с Вадимом, дела неприятные. Связаны они с псарней, это несомненно, и скорее всего со Стихарем. А если это так, то отморозок должен быть осведомлен о них в той или иной степени. Развязать же язык отморозку проще, чем чистопородному «лицу армейской национальности», пусть даже бывшему. Зачем мне это? А пригодится!
На десерт я отправила в рот несколько ложек варенья из помидоров и в очередной раз порадовалась необычному, изысканному вкусу деликатеса. Прополоскав рот остатками чая, я сгрузила в раковину грязную посуду и закурила.
– Вот и все, что у меня есть на сегодняшний вечер, – сообщила я со вздохом отсутствующей аудитории. – Не так уж и мало, если взяться за дело с умом и настойчивостью.
Ментоловый дымок приятно холодил нёбо. Тишина в доме стояла такая, что он казался покинутым жильцами.
