выгибая руки. При этом её взгляд был совершенно серьёзным — она неотрывно смотрела на Майорова.
Через пятнадцать минут Александру показалось, что он понимает, что делает нага. Она выбивала несколько ритмов сразу. Один, основной ритм, настраивал на определённый лад. Остальными ритмами нага возбуждала, томила, подводила к возбуждению, а затем снимала возбуждение. В моменты наивысшего напряжения она издавала резкие, отрывистые звуки, что-то в роде 'Хах!'. Майоров бессознательно дёргался, но явно реагировал на ритмы наги.
Через полчаса танца нага устала и объявила перерыв. Она хлопнула в ладоши, появился молодой японец с чашей какого-то пития.
— Простите, госпожа, могу я узнать, в чём суть того, что вы делаете? — спросил Александр по- японски. Прозвучало сумбурно: японским Александр владел не очень.
Доктор Ли Чанг согнулся в поклоне:
— Простите его, госпожа, он всего лишь ученик…
— Ничего, я не сержусь, — ответила нага на чистейшем русском, насладилась изумлением Александра и Паравашти и пояснила:
— Когда долго живешь, поневоле многому научишься. Ты играешь на каком-нибудь инструменте?
— На гитаре немного…
— Тогда из тебя может получиться толк. Вставай сюда. Что вам рассказывали об устройстве человека?
— Э-э…
— У человека очень примитивная система управления, которая относится к открытому типу. Это значит, что все мысли и чувства не могут быть обработаны, пока не отражены явно мимикой на лице или другими способами. Это замедляет мышление в разы по сравнению с закрытыми системами, у которых обработка информации происходит внутри, но зато окружающим легче понять, о чем говорит выступающий и что он чувствует — достаточно посмотреть на его позу, жесты и представить их на себе.
Александр было обиделся за человеческий род, но потом посмотрел на ужасные, неподвижные, немигающие глаза наги с вертикальным зрачком и понял, что она-то явно гордится принадлежностью к закрытым системам. Нага тем временем продолжала объяснять:
— Когда человек хочет что-то подумать, то он смотрит на тот участок мозга, который ответственен за чувства такого рода. Смотрит даже тогда, когда глаза закрыты — внутренним взглядом. Не знаю, зачем так было сделано — возможно, для того, чтобы человеку было легче познавать себя. Искусственно заставляя себя смотреть на разные участки сознания или принимая разные позы, люди могут узнать о себе очень много. Но нам с тобой это интересно потому, что, обращаясь к тому или иному уровню сознания ритмом или изображая нужную позу, мы можем возбудить то, что было поражено болью или ужасом, проиграть эту боль и освободить сознание. Вас учили, что большинство болезней определяется образом мышления человека? Люди неправильно дышат, криво двигаются, запрещают себе думать о том, что похоже на то, о чём им больно вспоминать. В итоге — множество болезней. Их можно лечить таким методом, но у нас сейчас с тобой случай попроще.
— Этот человек получил большое количество очень сильных, но очень поверхностных болей. Его сознание не может пробудиться, поскольку память о них слишком сильна. Сознание пробуждается, встречается с памятью о боли, — мы при этом видим, как он дёргается, — и сознание соскальзывает снова в беспамятство. Мы сейчас выведем его нарочно на ощущения, похожие на те, при которых он получил боль, и сознание увидит, что это не так уж и страшно.
Нага задала неожиданный вопрос:
— Что будет, если ты сидишь с закрытыми глазами, а перед тобой неожиданно хлопнут в ладоши?
— Испугаюсь и дёрнусь, — признался Александр.
— А если второй раз?
— Испугаюсь меньше.
— А в третий?
— Совсем не испугаюсь.
— Скажу тебе наперёд: и в дальнейшем не будешь дёргаться. Вот что-то подобное нам и предстоит сейчас сделать. Каждому образу мышления соответствует свой ритм. Обращаясь к этому ритму, мы возбуждаем новый уровень мышления, новые ощущения.
— Человек — это вибрации, — попытался вставить свой слово доктор Чанг. Нага глянула на него так, что доктор замолк очень надолго.
— Крикни 'Хай!' как можно страшнее.
— Хай! — сказал Александр. Прозвучало это как чихание котёнка.
— Ты так старых друзей приветствовать будешь, — зашипела нага. Александр как-то вдруг рассмотрел, какие бриллиантовые чешуйки у неё на коже, какой у неё огромный кожаный капюшон, какие у неё большие ядовитые зубы, которые приближаются, приближаются…
— А-а! — завопил Александр от ужаса.
Нага сняла морок и похвалила:
— Вот тут действительно был настоящий ужас. А теперь ещё раз то же самое, но немного с издёвкой над этим ужасом, с нарочитым бравированием, знаешь, как в детских страшилках, в духе: 'Как приятно с трупа смердящего сорвать кусок плоти вонящей…'
Александр утёр пот (от таких упражнений с него катило, как при дожде) и рявкнул:
— Хай!
— Слабовато, но уже хоть что-то. Этот твой 'хай' будет выполнять роль того хлопка ладони, о котором я говорила.
Нага хлопнула в ладоши, тут же материализовался японец с набором бубнов, барабанов и подвесок с колокольчиками.
— Бери пока бубен. Теперь смотри: я буду вести основной ритм, вот так. Был бы ты один, тебе пришлось бы отбивать его ногами. Ты стучишь вот так… постепенно ускоряешь ритм. Начали!
Александр прислушался к ритму, который нага выбивала о пол пещеры, и повёл свою партию. И — о, чудо! При определённом ускорении ритма Василий напрягся. Александр уменьшил частоту ритма, а затем увеличил снова. Василий опять напрягся.
— Держи такой ритм, — прошептала нага и начала звенеть различными колотушками — довольно мелодично, надо признать.
Василия выгнуло дугой, а затем он вдруг обмяк. Александр поводил ритм немного выше и ниже около найденного — Василий вяло шевельнулся, но более не реагировал.
— Одну память о боли сняли, — прокомментировала нага, — осталось триста пятнадцать, не больше.
Алескандр подпрыгнул и посмотрел на нагу. Та откровенно веселилась. Нага развела руками и пошла вкруговую, оборачиваясь вокруг хвоста. А затем сменила основной ритм, и всё началось сначала. Так продолжалось несколько часов, которые пролетели совсем незаметно — внимание было безотрывно занято самочувствием Майорова и выбиванием ритмов. Через три часа нага объявила обед.
Они наскоро перекусили (нага уползала есть в другую пещеру), напоили Василия, и операция продолжилась. На этот раз нага дала выбивать основной ритм Александру, а сама взялась за дополнительные. Она свивалась и развивалась кольцами, кружилась, раскинув руки, и застывала в очень напряженных позах. Василия то и дело выгибало дугой. На некоторые её пассы было тяжело смотреть даже здоровым студентам — нага обращалась у чему-то очень неприятному, упрятанному куда-то глубоко ещё в дальнем детстве. Приходилось себя заставлять.
Александр насчитал шестьдесят снятых болей. На пятидесятой Василий заплакал и попросил пить, нага, не прекращая танца, подала знак Паравашти. С этого момента Василий смотрел на ритуал уже осознанно. На шестьдесят первой нага объявила, что лечение завершено.
Александр рухнул на пол, но всё-таки нашел в себе силы спросить, как же быть с остальными двумястами пятьюдесятью.
— Пусть снимает их сам, — засмеялась нага, — это те боли, что были получены до последнего происшествия. Он случаем в танке не горел?
