Подарок к рождеству

уверенностью и острой надеждой, что он мо­жет вернуться домой перед Новым годом и тог­да они встретят с мамой свой любимый празд­ник вместе. Однако через минуту к ней при­шла другая, гораздо более трезвая мысль: вос­соединение родителей было настолько мало­вероятно, что лучше о нем и не думать. Даже самые большие надежды не всегда могут воз­вращать человеку прошлое. И, тем не менее, она до сих пор не могла до конца осознать, что ее мать осталась в одиночестве. Если бы только сейчас включился телефон и можно было бы позвонить в Кег-Ривер!

 Усевшись за туалетный столик, Абигейл занялась своим гримом. Наложив на лоб и щеки легкий слой крема под пудру, а затем румяна, она разделалась с последними следами блед­ности, остававшимися на лице после перене­сенной болезни. С помощью темно-коричневой туши для ресниц и нежных бронзовых теней, ей удалось добиться особой выразительности и глубины фиалковых глаз. А когда в ход была пущена яркая, сочная помада, ее пухлые, чет­ко очерченные, губы стали выглядеть особенно чувственными.

 Надев красное бархатное платье, Абигейл тотчас вспомнила, как по нему скользил взгляд Ника, когда они встретились в пургу на той проселочной дороге. Ее сердце заколотилось так, словно готово было выскочить из грудной клетки. Разве могла она забыть его поцелуи, ласки и объятия, которые обжигали ее в тот снежный вечер, как бушующее пламя?

 Подойдя к зеркалу, она придирчиво рас­смотрела свое лицо, фигуру, ноги и мысленно спросила себя: не хочешь ли ты, чтобы те же ощущения повторились? Чтобы бушующее пла­мя вспыхнуло вновь, но уже с новой силой? Вглядевшись в глубину своих глаз и увидев в них разгоравшиеся искорки тайного желания, она поняла, что ее ответ на собственный воп­рос мог быть только положительным.

 Оставшись довольной своим видом, Абигейл внесла в него одну незначительную поправку. Она распустила по плечам темно-каштановые волосы, чтобы не быть стопроцентной копией той женщины, которую Ник увидел первый раз в темно-зеленом «пежо» и принял за неве­сту своего брата. Тогда се волосы были высоко подняты и заколоты на затылке.

 Итак, теперь она была полностью готова и могла, не мешкая, спускаться в кухню, тем бо­лее что Ник уже несколько минут назад вы­шел из душа: она слышала, как в ванной пре­кратился шум падающей воды.

 Абигейл уже направилась, было, к двери, как вдруг остановилась, перерыла все вверх дном в своей сумке и вытащила из нее небольшую коробку, упакованную в красочную бумагу; это был один из шуточных рождественских подар­ков, которые она везла в родной Кег-Ривер и намеревалась вручить кому-нибудь из старин­ных друзей или подруг. Ничего сверхценного в коробке не было. Просто милый пустячок.

 Спустившись на первый этаж, она вошла в гостиную и положила подарок под гирлянду из ветвей остролиста около каминной плиты. В ту же секунду раздались знакомые шаги. Аби­гейл затрепетала, как школьница перед пер­вым свиданием, и, обернувшись, увидела входившего в комнату Ника. Но она не пове­рила своим глазам: перед ней был как будто совсем другой мужчина! Высокий и краси­вый, в темном, безукоризненно подогнанном костюме, ослепительно белой рубашке со строгим шелковым галстуком, он был про­сто неотразим. Абигейл никогда еще не видела реального Ника Гранта в таком элеган­тном одеянии, и его неожиданный облик по­тряс ее до глубины души.

 Он, впервые, предстал перед ней настоящей, блистательной звездой эстрадного мира. Фотографии этой звезды она видела во многих газе­тах и журналах. Рядом с ней стоял человек, которого приглашали на премьеры фильмов и церемонии вручения наград, и у нее никак не укладывалось в голове, что это был тот же са­мый мужчина, который так терпеливо и не­жно ухаживал за ней, пока она болела, и ко­торый...

 — Как мои шмотки, годятся? — Ник заме­тил ее потрясенный взгляд и решил, нарушит воцарившееся молчание этим легким вопро­сом. Но Абигейл лишь кивнула в ответ. Каза­лось, у нее пропал голос, и все слова безна­дежно застревали в горле. — А как действуешь ты на меня в этом платье, тебе уже хорошо известно.

 Его голос был низким и мягким, глаза — как темные заводи в лунном блеске. Нежно взяв ее за руку, он прошептал:

 — Ты так соблазнительна...

 Но тут же осекся и слегка тряхнул головой, словно прогоняя преждевременные мысли, ко­торые хотел, было, высказать ей.

 — Пойдем, присядем, — продолжил он и, ос­торожно обняв ее за плечи, увлек к камину. — Будем придерживаться ритуала и для начала что-нибудь выпьем. Могу предложить херес или...

 — Я с удовольствием выпила бы немножко хереса.

 У Абигейл снова прорезался голос, хотя зву­чал он неустойчиво, словно она им не пользо­вались уже много недель или даже месяцев. На душе у нее скребло, и ей казалось, будто ко­варная болезнь опять начала расправлять над ней свои черные крылья. Через каждые несколь­ко секунд ее бросало то в жар, то в холод.

 Теперь она поняла, почему Ник вел себя по отношению к ней таким образом. А что, если нам начать все с нуля? — Ведь это были ее сло­ва, сказанные раньше. Она предложила тогда начать строить их взаимоотношения так, как если бы они были совершенно незнакомыми людьми. И теперь, вот в этот час, он вел себя именно с учетом ее идеи. Их рождественская встреча была их «первым свиданием», и он, как всякий нервничающий поклонник, хотел все делать в соответствии с заведенными пра­вилами и традициями.

 Нервничающий поклонник! Она чуть было не рассмеялась при мысли о том, что это словосочетание было совершенно неприменимо к Нику. Ибо, он почти никогда не нервничал. Даже в са­мых неожиданных, самых жестких обстоятель­ствах этот человек мог оставаться спокойным.

 Разлив по бокалам вино, Ник начал светс­кую беседу, а Абигейл всячески старалась под­держать ее. Он просил ее рассказать о себе, и она рассказывала. Потом слушала его рассуж­дения о музыке, которая ему особенно нрави­лась. Затем они обсудили книги, которые оба читали. Его спокойный голос, уравновешен­ность суждений будто убаюкивали, даже гип­нотизировали ее; ей было легко и хорошо с ним. Крепкий херес тоже поднимал настрое­ние, еще больше расслаблял ее. Через полчаса после начала их непринужденного диалога, ско­ванность Абигейл как рукой сняло, и она уже улыбалась, смеялась и, в конце концов, осмеле­ла до того, что стала сама задавать ему вопро­сы и комментировать его суждения.

 — Расскажи мне подробнее о своей маме, — обратилась она к Нику, когда они уселись за стол, и он принялся начинять горячие маисо­вые лепешки рубленым мясом, сыром, луком, бобами и чилийским перцем. Как она пере­жила бегство твоего отца?

 — Поначалу ей было очень тяжело. Я дей­ствительно думаю, что он, чуть ли не в бук­вальном смысле, разбил ее сердце. Но, гово­рят, время — лучший лекарь. И пять лет назад ей встретился другой мужчина... По сути дела, он оказался гораздо моложе ее. Но, так или иначе, в августе этого года они поженились.

 — И ты не возражал?

 — Против чего? Против того, что он не на­много старше меня? — Ник равнодушно по­жал плечами. — Если она счастлива со своим спутником жизни, мне нет никакого дела до его возраста — будь ему девятнадцать лет или девяносто. Не один ли черт? Главное, чтобы их сердца и души были вместе.

 После минутной паузы Абигейл тихим, не­уверенным голосом спросила:

 — Ты говорил, что начал встречаться с дру­гой женщиной...

 — После Сидни? — Расслабившийся, было, Ник опять напрягся, его черные брови насу­пились. — Но эта связь оказалась непродолжи­тельной.

 — Ты порвал с ней?

 — Нет, она порвала со мной. — Он покрутил в руке бокал и уставился в разволновавшуюся рубиновую жидкость. — После моего несчаст­ного случая.

 — Неужели из-за шрама? — Абигейл не мог­ла поверить, что люди могли быть такими ограниченными.

 — Скорее, из-за последствий, которые он мог вызвать. — Смех Ника был сухим и цинич­но-угрюмым. — Она рассудила так: теперь мне вряд ли будут давать главные роли, и я пере­стану быть секс-символом. Такая будущность со мной ее не устраивала.

 — Но это же ужасно!

 — По крайней мере, она была со мной от­кровенной.

 — Эта женщина вряд ли любила тебя.