Психология социализма

Если хотят слишком быстро изменить эту традицию, то цивилизация теряет всякую устойчивость, разлетается в прах и вскоре исчезает. Сила англосаксов и заключается, главные образом, в том, что, подчиняясь влиянию прошлого, они умеют отделы­ваться от него, не переходя известных границ. Напротив, слабость латинской расы зависит от того, что она старает­ся совершенно отделаться от влияния прошлого и постоянно стремится переделывать заново все свои учреждения, верования и законы. Исключительно по этой причине латинские народы в течение целого века переживают револю­ции и непрерывные потрясения, из которых не предвидится скорого исхода.

Великая опасность настоящего времени состоит в том, что мы почти не имеем больше общих верований. Общие, одинаковые для всех интересы все в большей и большей мере заменяются частными, разнообразными интересами. Наши учреждения, законы, искусства, наше воспитание были построены на известных верованиях, которые с каж­дым днем все более и более распадаются и которых не могут заменить ни наука, ни философия, никогда, впрочем, и не претендовавшие на такую роль.

Несомненно, что мы не вышли из-под влияния нашего прошлого, так как человек и не может избавиться от него, но мы перестали верить в те принципы, на которых создался весь наш общественный строй. Существует постоянное противоречие между наследственно укоренившимися в нас чувствами и современными идеями. В морали, в рели­гии, в политике нет уже признанных авторитетов, как то было прежде, и никто не может более надеяться установить определенное направление в области этих важнейших сторон общественного быта. Поэтому правительства вместо того чтобы руководить общественным мнением, принуждены считаться с ним и подчиняться непрестанным его колебаниям.

Современный человек, особенно принадлежащий к латинской расе, связан бессознательно с прошлым, тогда как его разум непрерывно ищет выхода из этой зависимости. Пока не установится какое-либо определенное верование, он имеет только такие верования, которые преходящи и кратковременны вследствие того, что они не наследствен­ны. Верования эти возникают самобытно под влиянием событий каждого дня, как набегают волны, поднятые бурей. Они приобретают иногда значительную силу, но сила эта мимолетна. Эти верования нарождаются под влиянием тех или других обстоятельств; подражательность и мода их распространяют. При современной нервности некоторых народов самая незначительная причина вызывает чрезмерные проявления чувств: взрывы ненависти, ярости, него­дования, энтузиазма разражаются по ничтожному случаю, как громовые удары. Несколько солдат захвачено китай­цами в Лангсоне, и происходит взрыв ярости, который в несколько часов опрокидывает правительство. Деревушка где-нибудь в углу Европы затоплена наводнением, и вдруг разражается взрыв национального умиления: подписки, благотворительные праздники и т. п.; собранные суммы отсылаются вдаль, тогда как они были бы столь необходи­мы для облегчения наших собственных бедствий. Общественное мнение знает крайние чувства или глубокое равно­душие. Оно страшно женственно и, как женщина, отличается полной неспособностью владеть своими рефлектор­ными движениями. Оно беспрерывно колеблется по воле всех веяний внешних обстоятельств.

Эта крайняя подвижность чувств, не направляемых более никаким основным верованием, делает их очень опас­ными. За отсутствием исчезнувшей власти общественное мнение с каждым днем все более и более становится хо­зяином положения. И так как к его услугам имеется всемогущая печать, чтобы его возбуждать или за ним следовать, то роль правительства делается с каждым днем все более трудной, и политика государственных людей становится все более нерешительной и колеблющейся. В душе народной можно найти многое, что может быть использовано, но никогда в ней не найти ума Ришелье или даже ясных взглядов скромного дипломата, обладающего некоторой последовательностью идей и действий.

Такое громадное и такое колеблющееся могущество общественного мнения распространяется не только на по­литику, но и на все элементы цивилизации.

Оно диктует художникам их произведения, судьям — их приговоры, правительствам — их образ действий.

Одним из любопытнейших примеров вторжения общественного мнения в дело суда, где некогда заседали люди более стойкого характера, служит недавнее очень поучительное дело доктора Лапорта. Это останется примером, заслуживаю­щим упоминания во всех трактатах по психологии. Призванный ночью к тяжелобольной, почти умирающей роженице и не имея под рукой необходимого специального инструмента, он воспользовался взятым у соседа-рабочего подходящим инструментом, отличающимся от специального лишь несущественными подробностями. Но так как этот случайный ин­ струмент не принадлежал к набору хирургических инструментов, представляющихся чем-то: таинственным и потому имеющим свой престиж, соседки-кумушки тотчас же разнесли по всему околотку, что доктор этот Невежда и палач. Во­пли их собирают соседей, молва растет, газеты подхватывают, общественное мнение возмущается. Находится судья, что­бы засадить несчастного врача в тюрьму, потом суд, чтобы присудить его к новому содержанию в тюрьме после долгого предварительного заключения. Но в это время известные специалисты взяли дело в свои руки и совершенно перевернули общественное мнение, и в несколько недель палач обратился в мученика. Дело было пересмотрено, и суд, продолжая по­корно следовать за поворотом общественного мнения, оправдал на этот раз обвиняемого.

Опасно в этом влиянии течений общественного мнения то, что они действуют бессознательно, на наши идеи и изменяют их, а мы этого и не подозреваем. Судьи, которые осуждают или оправдывают под влиянием этого мнения, повинуются ему, чаще всего сами этого не сознавая. Их бессознательный инстинкт претерпевает превращение для того, чтобы следовать за общественным мнением, а разум служит только для того, чтобы найти оправдание тем переменам, которые безотчетно происходят в уме.

Эти характерные для настоящего времени народные движения лишают правительства, как я сказал выше, всякой устойчивости в их действиях. Общественное мнение устанавливает союзы, например, франко-русский¹, возникший под влиянием взрыва народного энтузиазма, объявляет войны, например, испано- американскую², происшедшую вследст­вие движения общественного мнения, созданного газетами, состоящими на содержании нескольких финансистов.

Американский писатель Годкин в недавно вышедшей любопытной книге ^Unforeseen Tendencies of Democracy)) («Непредвиденные тенденции демократии») указал на гибельную для направления общественного мнения роль американских газет, большая часть которых состоит на содержании спекулянтов. «Всякая предстоящая война, — говорит он, — всегда будет приятна газетам по той простой причине, что новости с театра войны, победы или по­ ражения в огромных размерах увеличивают их сбыт». Книга была написана до войны из-за Кубы³, и события пока­зали, насколько было верно предвидение автора. Газеты руководят общественным мнением в Соединенных Штатах, но сами состоят под управлением нескольких финансистов, направляющих журналистику из своих контор. Могу­щество их гибельнее могущества самых злейших тиранов, потому что, во-первых, оно безымянно, и во-вторых, потому что они руководствуются только личными интересами, чуждыми интересам страны. Как я уже упоминал выше, одна из важных задач будущего состоит в отыскании средства избавиться от всесильного и развращающего влияния банкиров- космополитов, которые во многих странах все более и более стремятся стать косвенно хозяевами общественного мнения, а следовательно, и правительств. Американская газета «Evening Post» недавно указывала, что тогда как все другие влияния в народных движениях слабы или бессильны, могущество мелкой прессы возросло сверх меры, могущество тем более грозное, что оно ничем не ограничено, безответственно, бесконтрольно и нахо­дится в руках первого встречного. Две наиболее влиятельные популярные газеты в Соединенных Штатах, те, кото­рые принудили правительство объявить Испании войну, редактировались — одна бывшим извозчиком, другая — совершенно молодым человеком, получившим многомиллионное наследство. «Их мнения, — замечает американ­ский критик, — о том, каким образом страна должна пользоваться своей армией, своим флотом, своим кредитом и своими традициями, имели более веское влияние, чем мнения всех государственных деятелей, философов и про­фессоров страны».

Здесь мы видим еще раз проявление одного из крупных требований настоящей минуты, т. е. необходимость най­ти верование, которое было бы принято всеми и заменило бы собой прежние верования, управлявшие людьми до настоящего времени.

Резюмируем эту и предыдущую главы: цивилизации всегда покоились на небольшом числе, верований, чрезвы­ чайно медленно образующихся и очень медленно исчезающих; верование не может привиться или, по меньшей мере, достаточно проникнуть в умы, чтобы, стать руководящим началом, если оно более или менее не связано с предшествующими верованиями; современный человек наследственно владеет верованиями, еще служащими осно­ванием его учреждений и морали, нов настоящее время находящимися в постоянной борьбе с его разумом. Отсюда единственный для него выход: стараться выработать новые догматы, связанные в достаточной мере с прежними верованиями и, вместе с тем, согласованные с его