содержание их тяжело ложится на бюджет метрополии, но сверх того, от них бегут все европейские колонисты и спасаются в соседних английских колониях от безвыходной сети всевозможных правил и притеснений[1]. «На 1914 французов, проживающих в Тонкине[2], — писал несколько лет тому назад Бонвало [3], — приходится 1.500 чиновников, 400 лиц, живущих за счет протектората, и 13 колонистов, причем из этих 13-ти шестеро получают субсидию»! В одной газете сообщалось недавно, что в эпоху дагомейских королей[4] наши коммерсанты скорее предпочитали селиться на их территории, чем подчиняться ужасной административной путанице, царившей в нашей колонии. Самый жестокий из тиранов гораздо менее жесток, чем безличная бюрократическая тирания, которой, вследствие неумения управлять собой, мы поневоле должны подчиняться.
Стоит побывать в наших колониях, чтобы убедиться, до какой степени нас ненавидят туземцы, тогда как англичане, управляющие на совершенно иных началах, пользуются глубоким уважением. Эти начала очень просты; состоят они в том, чтобы предоставлять туземцам управляться по возможности самостоятельно и как можно меньше вмешиваться в их дела. Начала эти никак нельзя назвать новыми: они применялись уже римлянами. «Каким образом, — пишет Буасье, — после столь сильного сопротивления Галлия так быстро и искренно сделалась римской? Римская администрация, по крайней мере в лучшие эпохи, отличалась достоинством и в настоящее время довольно редким: она была нетребовательной и совсем непридирчивой. Она не стесняла свободы муниципий[5], как можно меньше вмешиваясь в их дела, уважала религиозные предрассудки и местное самолюбие, ограничивалась очень небольшим количеством чиновников и еще меньшим числом войск. Нескольких отрядов полиции и неясных слухов о легионах, расположенных у границы, было достаточно для удержания в подчинении народа легкомысленного, тщеславного, строптивого, любящего перемены, не расположенного к власти, — народа, в котором нам не трудно узнать себя. Мир вскоре водворил богатство в этой стране, которой только и нужно, что спокойствие, для процветания».
Административные приемы латинской расы, естественно, требуют огромного бюджета; с 1.800 миллионов в 1869 году он постепенно поднялся приблизительно до 5 миллиардов, если к государственному бюджету прибавить еще бюджет общин. Такой бюджет может пополняться только посредством обременительных налогов[6]. Повинуясь общему направлению умов, ставящих преграды всем частным предприятиям, государство отягощает промышленность налогами подчас сумасбродными. Омнибусная компания в своем отчете 1898 г. указала, что при дивиденде в 65 франков на акцию, уплачиваемых акционерам, она платит государству или городу 149 франков податей, что составляет налог более 200%. У главной компании городского извоза государство и город заранее удерживают из ежедневной выручки каждого экипажа 2 франка 44 сантима, тогда как на долю акционеров приходится 11 сантимов и т. п. Всем этим предприятиям, идущим таким образом к разорению, суждено роковым образом раньше или позже также перейти в руки государства.
Предыдущие цифры позволяют предугадать, к чему приведет нас государственный социализм, когда завершится его развитие. Это будет решительная и быстрая гибель всей промышленности тех стран, где он восторжествует.
Было бы почти излишним прибавлять, что действия централизации и поглощения государством, наблюдаемые во Франции, равным образом наблюдаются у других латинских народов в еще более сильной степени. В Италии дело дошло до того, что правительство предложило парламенту на заседании 21 февраля 1894 года законопроект, согласно которому король должен был быть облечен в течение года диктаторскими полномочиями, чтобы попытаться переустроить правительственные административные органы. Очень жаль, что этот закон не был принят; его применение ясно показало бы всю тщету попыток преобразовать учреждения, когда последние являются продуктом умственного склада расы.
Можно составить себе понятие о развитии государственного социализма в Италии и о препятствиях, создаваемых им, по следующим извлечениям из доклада итальянского депутата Бонази, опубликованного в октябре 1895 г. журналом «Revue politique et parlementaire»:
«Начальникам правлений, стоящим в провинции во главе различных отделов администрации, не предоставляется не только никакой инициативы, но даже той скромной возможности толкования и применения указаний, которая все же неразлучна с исполнением административных функций. Вне указаний, точно изложенных в законах, правилах, циркулярах и министерских инструкциях, эти начальники не могут шевельнуться без предварительного разрешения и последующей за этим санкции министра, которому они подчинены... Префекты, высшие финансовые чиновники, председатели судов, ректоры университетов не имеют права разрешить даже самый маленький расход или произвести ремонт, как бы он ни был мал и необходим, если их решение не получит министерской санкции...
Если община или благотворительное учреждение хочет приобрести недвижимое имущество, будь это хоть метр земли, или получить завещанную вещь стоимостью всего в несколько франков, то требуется обсуждение общинного совета или администрации учреждения и, сверх того, в обоих случаях требуются согласие административной провинциальной комиссии, прошение королю для высочайшего соизволения, рапорт префекта, сопровождающий бумагу в министерство, с заключением и оправдательными документами, рапорт министра в Государственный совет, мнение этого совета и в конце концов — королевский указ и внесение его в список счетной палаты».
Как неизбежное последствие такого порядка вещей произошло очень быстрое увеличение числа итальянских чиновников и, следовательно, бюджетных расходов.
Так как подобные же явления происходят у всех латинских народов, ясно, что они представляют собой простое следствие умственного склада их расы. Доказательство становится еще более убедительным, если сопоставить эти факты с тем, что мы говорили в другой главе о результатах, достигнутых частной инициативой у англосаксов.
Нужно особенно запомнить из нашего объяснения, что не правительства, а исключительно мы сами виноваты в предоставлении всепоглощающей роли государству и в происходящих от того последствиях. Какой бы ни предположить образ правления — республику, цезаризм, коммунизм или монархию, будь во главе его Гелиогабал, Людовик XIV, Робеспьер или победоносный полководец, роль государства у латинских народов не может измениться. Она является следствием потребностей их расы. Государство в действительности — это мы сами, и только себя мы должны обвинять в его организации. Вследствие такого склада ума, отмеченного уже Цезарем, мы всегда делаем ответственным государство за свои собственные недостатки и остаемся при убеждении, что с переменой наших учреждений или наших начальников все преобразится. Никакие доводы не могут излечить нас от этого заблуждения. Даже когда политические случайности делают министрами депутатов из числа самых яростных критиков администрации, им не удается даже хотя бы слегка уменьшить те злоупотребления, которые они справедливо считали недопустимыми.
§ 3. КОЛЛЕКТИВИСТСКОЕ ГОСУДАРСТВО
Мы только что рассмотрели успехи государственного социализма и его последствия. Нам нужно еще показать, как мало ступеней остается ему пройти, чтобы дойти до полного коллективизма — мечты жрецов этой доктрины.
Опасности коллективизма не ускользнули от государственных людей, сколько-нибудь одаренных прозорливостью, но, по-видимому, они совсем не заметили, что мы уже давно дошли до него. Вот как выражался по этому поводу один из них, Бюрдо (Burdeau), бывший президент палаты депутатов:
«Не того следует бояться, что коллективизм торжествует, упрочивается, преобразовывает общество по-своему, а того, что он продолжает проникать в умы, проникать маленькими дозами в наши учреждения, внушать презрение к капиталу, патронату, учреждениям, вытекающим из него (кредитные учреждения, банки и т. п.), презрение к частной инициативе, постоянно уничтожаемой в пользу государственных монополий, презрение к сбережениям, личной собственности, наследствам, к плате по заслугам и полезности производимых продуктов, к средствам, которыми ныне пользуются для перехода из худших положений к лучшим и для поддержания общества если не для себя, то для своего потомства посредством инициативы, возбуждаемой личным интересом.
Таким образом раздули бы до чудовищных размеров роль государства, поручив его заботам железные дороги, рудники, банки, а может быть, и морские предприятия, страховые, большие магазины; отяготили бы налогами как средние, так и большие состояния, наследства, все то, что побуждает человека к изобретательности, к смелым предприятиям или же требует от него продолжительной работы, все то, что делает из него деятеля предусмотрительного, думающего о будущих поколениях, работающего для будущего человечества; отучили бы работника от тяжелой работы, от экономии и отняли бы у него надежду пробить себе дорогу; одним словом, низвели бы отдельную личность к посредственности желаний, честолюбия, энергии, таланта, под опекой государства-грабителя, и привели бы к постепенной замене человека, одушевленного своими личными интересами, каким-то
