артиллерийского вооружения. Однажды мною была послана следующая телеграмма в Ставку:
'Для борьбы с танками противника Ленинград имеет возможность отправить до 50 тысяч корпусов для 76-мм бронебойных снарядов. В среднем транспортный самолет 'Дуглас' или ТБ-3 может взять 350-370 корпусов. Для переброски 50 тысяч корпусов нужно 138- 143 самолето-рейсов. Прошу ваших указаний. Воронов'.
В Москве, по-видимому, не поверили этим цифрам. Позвонили мне в Ленинград по телефону и попросили еще раз совершенно объективно разобраться: сколько реально ленинградцы могут дать корпусов бронебойных снарядов.
- Учтите, что в них очень нуждаются другие фронты. Подсчитайте и доложите! Сообщите, сколько самолетов требуется для переброски?
Я подтвердил уже сообщенные мною цифры. Вскоре началась переброска этой продукции. Самолеты, однако, летали нерегулярно, их было мало, и отгрузка шла медленно. В довершение ко всему ГАУ дало распоряжение перевозить корпуса снарядов в укупорке - это увеличивало общий груз еще на двадцать процентов. От укупорки мы решительно отказались - вмятины на корпусах, если бы они и появлялись при перевозках, никакого значения не имели: ведь стрельба по танкам велась на малых дальностях.
Ленинградцы издавна производили полевые телефонные аппараты. Их немало скопилось в Ленинграде. А на других фронтах была страшная в них нужда. Я доложил об этом в Ставку. Меня спросили:
- А нельзя ли взять их в Ленинграде побольше? Срочно отгружайте.
И отгрузка началась. Управление связи потребовало посылать эти прочные деревянные коробки в специальной упаковке. Как мы ни убеждали, что прочные деревянные коробки все равно не разобьются, ничто не помогало. В конце концов, мы все-таки поступили по-своему: весь груз отправляли без упаковки, и он доходил до других фронтов целехоньким.
Да, долго еще сказывались привычки мирного времени у некоторых работников центрального аппарата наркомата обороны. Их склонность к перестраховке не только раздражала фронтовиков, но и порой наносила прямой ущерб делу.
Немецкая авиация усиленно охотилась за нашими самолетами, летавшими по 'воздушному коридору', стремилась лишить Ленинград последней возможности сообщения со страной. Героически действовали истребительные части Ленинградского фронта. Летчики часто вступали в неравные поединки в воздухе и выходили из них победителями. Подвиги ленинградских летчиков еще ждут своего летописца. Благодаря их беспримерному мужеству я смог 30 ноября послать в Москву радостное известие:
'Москва, ЦК ВКП(б). 30.11.41. Самолетами из Ленинграда отправлены последние пятнадцать пушек по ноябрьскому плану. Воронов'.
Вместе с орудиями и боеприпасами удалось послать из Ленинграда пять тысяч артиллерийских целлулоидных кругов, столь нужных при стрельбе по наземным целям, а также почти весь тираж учебника артиллерии для военных училищ, отпечатанный в Ленинграде еще накануне войны. Этот учебник оказал неоценимую помощь в подготовке кадров для фронта.
Наступление ранней зимы прибавило ленинградцам новые трудности, однако заводы все более усиливали выпуск вооружения и боеприпасов. Это позволило А. А. Жданову в своей речи на сессии Верховного Совета СССР в июне 1942 года сказать об итогах блокадной зимы:
'Никогда еще ленинградская промышленность, ее кадры не проявляли такой маневроспособности, такого большевистского умения выйти из самых трудных положений и выполнить во что бы то ни стало свою задачу, как это было в самые суровые месяцы прошедшей зимы, в условиях блокады. Танки, пушки, минометы, автоматическое оружие, снаряды, мины, гранаты и многое другое давала и продолжает давать фронту ленинградская промышленность'.
Невская Дубровка.
Оперативная директива Ставки, которую я доставил из Москвы, стала осуществляться. Войска Ленинградского фронта готовились к боям в районе Невской Дубровки, чтобы проложить путь на восток для соединения с наступавшими навстречу им войсками 54-й армии.
В штабе фронта решались сложные вопросы организации взаимодействия войск. Много трудностей предстояло преодолеть при форсировании Невы. Обсуждались вопросы боевого применения всех видов артиллерии, особенно той, которая должна была сопровождать переправившуюся на противоположный берег реки пехоту, изыскивались силы и средства для действий не только на главном, но и на второстепенных направлениях фронта.
Неожиданно командующий войсками Ленинградского фронта генерал И. И. Федюнинский обратился с просьбой поставить вопрос перед Ставкой об освобождении его от должности. Заявил, что этот пост ему не по плечу, ему очень трудно. Я переговорил об этом с А. А. Ждановым. Он удивился. Потом, подумав немного, сказал:
- Докладывайте, пусть Ставка решает.
Вдруг Жданов предложил этот пост мне и стал приводить массу доводов в подтверждение своего предложения. Я ответил, что всегда готов работать там, куда меня назначат, но вопрос этот решается не нами. Я являюсь заместителем Народного комиссара обороны, начальником артиллерии Красной Армии, а в данное время - представителем Ставки. Слагать с себя эти обязанности мне никто права не давал.
- Предположим, я дал бы вам свое согласие. А как это расценят в Ставке? Вероятнее всего, как попытку уйти от трудностей, - сказал я в заключение.
На этом разговор и закончился.
В тот же день я доложил в Ставку о просьбе И. И. Федюнинского. Она была удовлетворена. Командующим фронтом назначили генерал-лейтенанта М. С. Хозина.
Наши части начали активную разведку боем в полосе предстоящего наступления.
Мне довелось участвовать в рекогносцировке, которую проводила группа командиров во главе с начальником штаба фронта генералом Д. Н. Гусевым. Чтобы не привлекать внимания, все мы оделись в обмундирование рядовых бойцов - в ватные брюки и куртки.
С рассвета до темноты пробыла наша группа на переднем крае, изучая противника и определяя наиболее удобные места для форсирования реки. Несколько артиллерийских наблюдательных пунктов размещалось в полуразрушенном здании бумажного комбината. Отсюда в бинокль, а особенно в стереотрубу, хорошо просматривался передний край обороны противника, проходивший по восточному берегу Невы. Все остальное скрывалось в лесу. Противник тщательно маскировал свои позиции, и изучить их было нелегко.
Постепенно создавался общий план форсирования Невы и захвата плацдарма на ее восточном берегу. Скрытно подтягивались средства переправы, как штатные, так и подручные. Их было немало. Сюда подвозились даже прогулочные лодки с водных станций Ленинграда.
В землянках артиллеристов шел разговор о том, как лучше помочь пехоте преодолеть реку. Было решено, что конец артподготовки должен совпасть с криками 'ура' высадившейся пехоты. Пусть передовые подразделения без промедления двинутся вперед за огневым валом, уходящим в глубь вражеской обороны.
Молодые командиры внимательно слушали мои советы. Люди рвались в бой, но у многих еще не хватало боевого опыта, знаний, практических навыков. Поэтому приходилось давать подробные указания, останавливаться подчас на элементарных вещах. Обсуждали недостатки в тактике. Их было немало. При планировании артподготовки поражаемая площадь разбивалась механически на клетки-квадраты. Батареи не получали конкретных целей (огневых точек), поэтому подчас вели огонь по пустым местам. Нередко артподготовка планировалась кратковременной и однообразной, противник быстро приспосабливался к нашему артиллерийскому огню. Все эти упущения необходимо было исправить как можно скорее.
Когда мы закончили рекогносцировку и собирались уезжать, противник точно спохватился, его артиллерия обрушила свой огонь на наши позиции. Налет длился долго, но не причинил большого ущерба войскам. Едва замолк грохот, мы вышли из землянки. Нужно было пройти до машин около трех километров. Противник неожиданно начал новый налет. Не раз приходилось нырять в кюветы или в воронки, чтобы спастись от осколков.
Противник не жалел боеприпасов. Невская Дубровка слыла тогда опаснейшим местом на Ленинградском фронте. Группировка противника на этом участке представляла серьезную силу, была
